В начале 1890 года Чехов собрался в путешествие на остров Сахалин, с намерением написать книгу о русской каторге. Намерение Антона Павловича всем казалось непонятным. В конце 1880-х годов к Чехову пришел первый большой успех: он получил Пушкинскую премию, повесть «Скучная история» была встречена серьезной критикой с сочувствием, чеховские «Медведь» и «Иванов» шли во многих городах России, везде собирая аншлаги. Его спрашивали о причинах поездки, писали ему недоуменные письма. Поездка на Сахалин была по тем временам самым настоящим путешествием, утомительным и далеко не безопасным. Великой Сибирской железной дороги еще не было. Он сам говорил и писал, что едет с «научной и литературной целью». Уверял Суворина, как нужна ему эта поездка: «<...> это непрерывный полугодовой труд, физический и умственный, а для меня это необходимо, так как я хохол и стал уже лениться. Надо себя дрессировать. <...> Пусть поездка не даст мне ровно ничего, но неужели все-таки за всю поездку не случится таких 2—3 дней, о которых я всю жизнь буду вспоминать с восторгом или с горечью?» Любопытствующим Чехов часто отвечал полусерьезно, что едет «не ради одних только арестантов, а так вообще... Хочется вычеркнуть из жизни год или полтора».
Почти весь январь 1890 года Чехов провел в Петербурге. Он уведомил о запланированной поездке М.Н. Галкина-Враского, начальника Главного управления тюрем при Министерстве внутренних дел. Был благосклонно выслушан, но официального письменного разрешения не получил. Суворин снабдил Чехова корреспондентским билетом «Нового времени». Некоторые знакомые дали рекомендательные письма к сибирякам. Возвращаясь из Петербурга в Москву, Чехов сказал своему попутчику В.Н. Ладыженскому о каторге: «Ее надо видеть, непременно видеть, изучить самому. В ней, может быть, одна из самых ужасных нелепостей, до которых мог додуматься человек со своими условными понятиями о жизни и правде». В конце января газеты в Петербурге и Москве сообщили «сенсационную новость»: писатель Чехов едет на Сахалин «с целью изучения быта каторжников». В литературных кругах поднялись толки, пересуды, сплетни. Некоторые усматривали в этом рекламный трюк. Нашлись кандидаты в попутчики, полагавшие, что «Новое время» субсидирует поездку и можно прокатиться по России. Кого-то Чехов в шутку приглашал сам, рисуя, как, например, Щеглову, прелести путешествия: «Будем на Амуре пожирать стерлядей, а в де Кастри глотать устриц, жирных, громадных, каких не знают в Европе...»
Февраль 1890 года ушел на подготовку к поездке. Были куплены полушубок, офицерское кожаное пальто, сапоги, револьвер и финский нож «для резания колбасы и охоты на тигров». Чехов прочитал огромное количество книг и статей. Среди них были исторические исследования, очерки и воспоминания путешественников, касающиеся не только Сахалина, но и смежных территорий — Амурского края, Камчатки, всей Сибири, Японии. Изучил Чехов и специальные работы, например, по практической навигации и морской астрономии. И все это не считая литературы по уголовному праву и тюрьмоведению, о положении дел на самом острове. Этнография, геология, биология, метеорология, география... «Целый день, — писал он, — сижу, читаю и делаю выписки... Умопомешательство: "Mania Sachalinosa"...» Перед отъездом Чехов отрегулировал все денежные дела, обеспечив семью до осени. Получил театральный гонорар и деньги, причитавшиеся ему за продажу книг, изданных в «Новом времени». Взял у Суворина полторы тысячи в счет будущих гонораров. Подарил сестре отдельно деньги на поездку в Крым, взяв слово, чтобы она не экономила на себе.
В день отъезда 21 апреля провожать Чехова на Ярославский вокзал приехали Евгения Яковлевна, братья Иван и Михаил, сестра, ее приятельницы Кундасова, Мизинова, его приятели — Левитан, Семашко, Иваненко, общие знакомые — Сумбатов (Южин), супруги Кувшинниковы. Несколько человек, в том числе Иван Павлович и Левитан, поехали с Чеховым до Троице-Сергиевой лавры. Дальше всех Чехова провожала Ольга Кундасова. В Ярославле она тоже села на пароход «Александр Невский». От Нижнего Новгорода на пароходе «Михаил» по Волге и Каме добрался до Перми. Оттуда на поезде до Екатеринбурга, Тюмени и «конно-лошадиное странствие» по Сибири: Ишим, Томск, Омск, переправы через реки, Ачинск, Красноярск, Канск, Иркутск, берег Байкала, снова пароход, лошади, Нерчинск, Сретенск и по рекам Шилке и Амуру до Благовещенска и Николаевска. «Такое у меня настроение, как будто я экзамен выдержал», — писал он Н.А. Лейкину 20 июня. Путешествие было трудным, Чехов пишет о дорожных приключениях: «...грязь, дождь, злющий ветер, холод... и валенки на ногах. Знаете, что значит мокрые валенки? Это сапоги из студня». «Всю дорогу я голодал, как собака... Даже о гречневой каше мечтал. По целым часам мечтал». В письмах домой и в очерках «Из Сибири», посылаемых в «Новое время», он рассказывал о сибирском быте, о людях, нравах. В краю беглых ссыльных и бродяг на дорогах было безопасно, дома выглядели чище, опрятнее, уютнее, без «русского духа», то есть спертого воздуха: «Вообще народ здесь хороший, добрый и с прекрасными традициями». О крестьянках Чехов писал, что они «здесь толковы, чадолюбивы, сердобольны, трудолюбивы и свободнее, чем в Европе; мужья не бранят и не бьют их <...>. Детей не держат в строгости; их балуют».
Вечером 10 июля пароход «Байкал» прибыл в Александровск. «На берегу в пяти местах большими кострами горела сахалинская тайга... Страшная картина, грубо скроенная из потемок, силуэтов, гор, дыма, пламени и огненных искр, казалась фантастическою... И все в дыму, как в аду». Почти три месяца через всю Россию Чехов добирался до Сахалина, здесь ему предстоял трехмесячный труд. 30 июля начальник острова генерал-майор Кононович выдал писателю разрешение на «собирание разных статистических сведений и материалов, необходимых для литературной работы об устройстве на острове Сахалине каторги». Чтобы хорошо изучить быт жителей острова, Чехов провел перепись его жителей. В опросных листах указывались основные данные: место жительства, звание, фамилия, имя, отчество, возраст, вероисповедание, место рождения, срок пребывания на Сахалине, занятие и ремесло, владение грамотой, семейное состояние и т. д. Кроме этого, Чехов просматривал отчеты полицейских управлений, канцелярские ведомости, таблицы, приказы, церковные метрические книги, больничные книги, рапорты врачей, надзирателей, смотрителей, отчеты инспекторов, акты, метеорологические таблицы.
Население Сахалина в те годы состояло из каторжных, поселенцев, крестьян из ссыльных и людей свободного состояния. При этом каторжные были нескольких разрядов: исправляющиеся, испытуемые, долгосрочные, бессрочные. На 1 января 1890 года на Сахалине было 5905 каторжных. Срок каторги от нескольких лет до пятидесяти. Они жили не только в тюрьмах, но и за их пределами, в бараках и избах. За три месяца Чехов осмотрел весь остров. О результатах своей работы 11 сентября он написал Суворину: «Не знаю, что у меня выйдет, но сделано мною не мало. Хватило бы на три диссертации. Я вставал каждый день в 5 часов утра, ложился поздно и все дни был в сильном напряжении от мысли, что мною многое еще не сделано. Кстати сказать, я имел терпение сделать перепись всего Сахалинского населения. Я объездил все поселения, заходил во все избы и говорил с каждым; употреблял я при переписи карточную систему, и мною уже записано около десяти тысяч человек каторжных и поселенцев». По собранным во время путешествия материалам Чехов написал очерки «Из Сибири» и книгу «Остров Сахалин».
Осмотр острова Чехов начал с Александровского и Тымовского округов. Он посетил Александровскую ссыльно-каторжную тюрьму. Арестанты в этой тюрьме не носили кандалов, ходили без конвоя. В камерах, более похожих на сарай, только нары и полки: «Спят на жестком или подстилают под себя старые драные мешки, свою одежду и всякое гнилье <...> под нарами сундучки, грязные мешки, узлы, инструменты и разная ветошь». Были на Сахалине и «кандальные» тюрьмы, в которых сидели пытавшиеся бежать и находившиеся под следствием за нарушения, совершенные на каторге. О недавно возвращенных с бегов Чехов писал: «Оборванные, немытые, в кандалах, в безобразной обуви, перепутанной тряпками и веревками; одна половина головы разлохмачена, другая, бритая, уже начинает зарастать. <...> Постелей нет, спят на голых нарах». «Казармы для семейных» выглядели еще хуже. В почти тюремных камерах жили каторжники с супругами и детьми: «По этим варварским помещениям и их обстановке, где девушки 15 и 16 лет вынуждены спать рядом с каторжниками, читатель может судить, каким неуваженьем и презрением окружены здесь женщины и дети, добровольно последовавшие на каторгу за своими мужьями и отцами».
Числившиеся по разряду исправляющихся каторжные жили за пределами тюрем и им разрешалось иметь хозяйство. Так жили и другие разряды каторжан: испытуемые, долгосрочные и бессрочные. Как правило, это были семейные люди. Чем занимались каторжные на острове? Добывали уголь, корчевали лес, осушали болота, строили, ловили рыбу, использовались на сельскохозяйственных работах. Бесплатный неограниченный труд каторжанина по обслуживанию местных чиновников, по мнению Чехова, напоминал крепостничество. Судьбу женщин-каторжанок Чехов выделил особо. Их в то время на острове было больше шестисот. Женщины попадали в прислуги, их поставляли в местные гаремы надзирателей. Отдавали в жены и в работницы поселенцам и даже каторжным, если у тех были деньги. На языке администрации это называлось «свободной семьей».
Арестантов и поселенцев секли розгами за любую провинность: «неисполнение дневного урока, пьянство, грубость, непослушание... Если не исполнили урока 20—30 рабочих, то секут всех 20—30». В один из дней Чехов увидел наказание плетьми. Не выдержав этого зрелища, он вышел на улицу: «Кругом на улице тихо, и раздирающие звуки из надзирательской, мне кажется, проносятся по всему Дуэ. Вот прошел мимо каторжный в вольном платье, мельком взглянул на надзирательскую, и на лице его и даже в походке выразился ужас». В августе 1890 года он был в каменноугольных копях, где работали каторжные. Его провели мрачными коридорами, в которых сотни каторжных с пяти часов утра, согнувшись, а то и ползком, выполняли норму, ежедневный «урок» — свыше 10 пудов угля, который вывозили на пудовых санях по узким коридорам. Годами человек, работавший в дуйских копях, знал лишь рудник и тюрьму, дорогу туда и обратно.
Отбывший срок каторжный становился поселенцем и получал участок земли, на котором мог постоить дом и завести хозяйство. Жить с семьей, если жена и дети приехали с ними, или образовать «свободную пару», то есть найти сожителя или сожительницу. В первые два года поселенцы получали от казны пособие. Им выдавали в долг семена, скот. Если ссыльный поступал на должность (писарь, учитель), он получал жалованье. При этом если поселенец уличался в нерадении, лени, его могли вернуть на год в тюрьму или лишить пособия.
Во время обхода домов поселенцев Чехов заметил их особенность. Двора нет, около дома ни сада, ни палисадника, ни деревца, в самой избе только одна комната, напоминающая камеру. Жилье выглядит временным: «Нет кошки, по зимним вечерам не бывает слышно сверчка... а главное, нет родины». Большинство поселенцев жили убого, скудно, праздно и бессмысленно. Они сами валили лес, корчевали, строили избы, клали печи. Иногда бросали недостроенное жилье и уходили. Эти брошенные дома Чехов видел на всем острове. Кое-кто из поселенцев занимался земледелием, осваивал свой участок, но таких было немного. Чаще всего эти люди жили одним: отбыть срок и скорее уехать. По наблюдениям Чехова, тюрьма и колония были несовместимы, общая камера убивала в каторжном оседлого человека, семьянина, она лишала его здоровья. После долгих лет каторги колония получала больного, ничего не желающего человека. Принудительная колонизация Сахалина не давала ожидаемых результатов — люди при любой возможности покидали остров.
В начале октября 1890 года Чехов завершал свои дела на острове. Собирал бумаги, укладывался. 13 октября он поднялся на борт парохода Добровольного флота «Петербург». Ночью «Петербург» вышел в Японское море. Утром 16 октября он пришел во Владивосток. Здесь Чехов задержался на три дня. 19 октября началось полуторамесячное плавание. Чехов возвращался в Москву через Гонконг, Сингапур, Коломбо (остров Цейлон), Порт-Саид, Одессу. Курс крейсера — Японское море, Восточное море, Южно-Китайское море, Индийский океан, Красное море, Суэцкий канал, Средиземное море, Эгейское море, Черное море. Все было новым, необычным. Иногда прекрасным, иногда страшным. Однажды, купаясь в океане, Чехов заметил плывущую к нему акулу. В Китайском море ему пришлось пережить сильный шторм. На подходе к Одессе пошел снег. Город и море заволокло туманом. В ночь на 2 декабря погода улучшилась, и пароход вошел в гавань. Три дня пассажиры провели на «Петербурге» на карантине. Только 5 декабря 1890 года Чехов сошел на берег и в тот же день уехал в Москву.
Той осенью семья перебралась из Кудрина в центр Москвы, как шутил Чехов, «на аристократическую улицу». Это был небольшой двухэтажный флигель на Малой Дмитровке, в доме Фирганг. Тут и обосновался Антон Павлович. Из-за нездоровья он сидел дома и писал письма. Первое послание он отправил Суворину. В нем Чехов подводил итоги: «Работа у меня была напряженная; я сделал полную и подробную перепись всего сахалинского населения и видел всё, кроме смертной казни. <...> Знаю я теперь очень многое, чувство же привез я с собою нехорошее. Пока я жил на Сахалине, моя утроба испытывала только некоторую горечь, как от прогорклого масла, теперь же, по воспоминаниям, Сахалин представляется мне целым адом». Чехов много работает. Заканчивает и отсылает «Гусева», начинает повесть «Дуэль», разбирает сахалинские материалы, хлопочет о помощи сахалинским школам — раздобывает школьные программы и книги. Однако все это не снимает тоскливого состояния, и работа, видимо, не очень ладится. В начале 1891 года Антон Павлович рассказывает: «Праздники я провел безобразно. Во-первых, были перебои; во-вторых, брат Иван приехал погостить и, бедняга, заболел тифом; в-третьих, после сахалинских трудов и тропиков моя московская жизнь кажется мне теперь до такой степени мещанскою и скучною, что я готов кусаться; в-четвертых, работа ради куска хлеба мешает мне заниматься Сахалином; в-пятых, надоедают знакомые. И т. д.».
Чехов (сидит на переднем плане справа) с семьей и друзьями перед отъездом на Сахалин
Сахалинские каторжники, прикованные к тачкам
Бараки на Сахалине
Южный Сахалин. Чехов (стоит справа) на пикнике в честь японского консула, октябрь 1890 г.
Чехов на пароходе «Петербург». Фото 1890 г.