Сад

Оригинальное название: Сад
Жанр: экранизация, комедия
Формат: полнометражный
Режиссер-постановщик: Сергей Овчаров
Сценарий: Сергей Овчаров, Антон Чехов
Актеры: Анна Вартаньян, Светлана Щедрина, Оксана Скачкова, Дмитрий Поднозов, Роман Агеев, Игорь Ясулович, Борис Драгилев, Наталия Тарыничева, Андрей Феськов, Евгений Баранов, Ольга Онищенко, Евгений Филатов
Оператор: Иван Багаев
Композитор: Андрей Сигле
Звукорежиссер: Максим Ромасевич
Художник-постановщик: Дмитрий Малич-Коньков
Художник по костюмам: Татьяна Иванова, Александра Дуглас
Монтаж: Сергей Обухов
Продюсеры: Андрей Сигле, Дмитрий Никитин
Длительность: 1 час 39 минут 14 секунд
Язык: русский
Страна: Россия
Производство: кинокомпания «Пролайн Фильм»
Год: 2008
Премьера: 6 ноября 2008 года

Художественный фильм «Сад» режиссера Сергея Овчарова был снят в 2008 году по мотивам пьесы Антона Павловича Чехова «Вишневый сад». Российская кинофестивальная премьера фильма состоялась 22 июня 2008 года в конкурсной программе 30-го Московского Международного Кинофестиваля. Премьера состоялась в Доме Кино в Санкт-Петербурге 27 октября 2008 года. На телевидении фильм был показан в ночь на 19 декабря 2008 года на Первом канале в программе А. Гордона «Закрытый показ».

Сюжет

Это новая версия «Вишневого сада» пьесы Антона Павловича Чехова. 1904 год. Весна, цветут вишневые деревья. Но скоро имение, в котором цветет прекрасный сад помещицы Любови Андреевны Раневской скоро должен быть продан за долги. Чтобы расстаться с поместьем навсегда, барыня и ее дочь Аня приезжают из Парижа, и здесь встречаются все поколения обитателей дворянского гнезда. Лопахин предлагает Раневской единственный выход — разбить землю на участки и отдать их в аренду дачникам. Обитатели поместья праздно проводят время, рассуждая о возможных планах спасения сада. Наступает день торгов. Денег на выкуп сада нет. Лопахин выкупает сад на торгах, чтобы разбить на участки под дачи. Бывшие обитатели поместья больше никому не нужны и разъезжаются кто куда.

В ролях

• Анна Вартаньян — Любовь Андреевна Раневская
• Светлана Щедрина — Аня, дочь Раневской
• Оксана Скачкова — Варя, приемная дочь Раневской
• Дмитрий Поднозов — Леонид Андреевич Гаев, брат Раневской
• Роман Агеев — Ермолай Алексеевич Лопахин, купец
• Игорь Ясулович — Фирс, слуга
• Борис Драгилев — Яша, слуга
• Наталия Тарыничева — Дуняша, служанка
• Андрей Феськов — Петр Сергеевич Трофимов, студент
• Евгений Баранов — Семен Пантелеевич Епиходов, конторщик
• Ольга Онищенко — Шарлотта
• Евгений Филатов — Борис Борисович Симеонов-Пищик, помещик

Интересные факты

В фильме главным образом задействованы театральные актеры Санкт-Петербурга (за исключением Игоря Ясуловича).

* * *

В сценарий фильма вошел не весь текст пьесы; кроме того, при написании сценария Овчаров использовал замыслы ненаписанных произведений Чехова, наброски которых сохранились в записных книжках.

* * *

Как отмечал сам режиссер фильма, в нем есть элементы водевиля и фарса, а также итальянской «комедии дель арте»: так, слуги, отбившиеся за время отсутствия хозяев от рук, — это Коломбина, Пьеро, Арлекин. По мнению кинокритика Дениса Корсакова, Гаев в фильме проассоциирован с Панталоне, а старик Фирс — с Арлекином.

* * *

На роль пожилого слуги Фирса, исполненную Игорем Ясуловичем, изначально пробовались и другие актеры, в том числе Юрий Яковлев и Владимир Гостюхин.

* * *

Фильм снимался в четвертом павильоне «Ленфильма». В связи с тем, что снять вишни на натуре было невозможно из-за краткого периода цветения, сад был создан искусственно: на ветки были приклеены тканевые лепестки. Они были сделаны настолько натуралистично, что лошади во время одной из сцен приняли их за настоящие и начали жевать.

* * *

Отснятого материала для фильма было больше, чем вошло в прокатную версию. Предполагалось, что полная телеверсия фильма будет четырехчасовой (по другим данным, шестичасовой), однако по разным причинам, в том числе финансовым, она так и не была смонтирована.

О фильме

Фильмом «Сад» Сергей Овчаров поставил точку в споре Чехова со Станиславским

Появление в конкурсе 30-го Московского кинофестиваля фильма Сергея Овчарова «Сад» подтвердило истину: гении не всегда адекватно оценивают то, что сотворили.

Чехов настаивал, что «Вишневый сад» — очень смешная комедия, спорил со Станиславским, увидевшим в нем элегию прощания. Овчаров взял за основу этот тезис и прочитал пьесу как фарс. Мастеру можно быть благодарным: он взял на себя труд экспериментально доказать правоту Станиславского.

Спектакль Художественного театра положил начало традиции играть Чехова как меланхолическую драму неизбежного ухода старого мира перед очередной сменой всех вех в России. Чехов мог только предчувствовать дальнейшее. Мы это дальнейшее знаем. Овчаров широко пользуется этим знанием: он намечает проекции персонажей пьесы в недалекое будущее. В Епиходове начинает угадываться помесь Шарикова со Швондером. В Гаеве — слюнявые либералы с кашей в голове и полным отсутствием конструктивных идей. В Пете — конечно же, убежденный революционер, который, скорее всего, от своего же романтизма и погибнет.

Попытки опрокинуть традицию предпринимал, впрочем, и Анатолий Эфрос в своем 30-летней давности спектакле на Таганке: там Петя Трофимов, помнится, говорил свое «Мы будем работать, работать, работать...» не восторженно, как было принято в советском театре, а уныло и обреченно — как о бесплодной перспективе. У Овчарова Петя стал совсем задохликом — вооруженные романтикой до зубов, такие опасны для общества (его интересно играет Андрей Феськов).

Фигуру Лопахина и прежде проецировали в будущее, видя в нем зачатки русского капитализма. Овчаров о будущем русского капитализма знает лучше Чехова и уже не настаивает на приходе нового хозяина жизни. Лопахин у него — фигура скорее лирическая, недотепистая, он готов все состояние бросить под ноги Раневской. И одновременно ясно, что это состояние свалилось на него примерно так же, как на современных «новых русских»: дурные бешеные деньги, которыми легко сорить. И разумеется, он чуточку опьянен открывшимися возможностями. И ясно, что скоро его пустят в расход. Возможно, Епиходов-Швондер, который в фильме торжествует победу.

Все теперь разложено по историческим полочкам. И можно смеяться над тем, что казалось грустным. Овчаров использует стилистику немого кино с поясняющими титрами в трогательной рамочке с виньетками. Мизансцены фронтальны, как в комедиях дочаплинской поры. Пьеса, которая погружала нас в элегию прощального цветения вишни, как в пучину ностальгии, всерьез и надолго, теперь пролетает за полтора часа, как цепь картинок в комиксе, где вместо речи пузыри изо рта. Шарлотта дрессирует собачек и садится в шпагат. Гаев невнятно бормочет про многоуважаемый шкаф, который в ответ показывает ему язык. Петя истерически взвизгивает. Епиходов пытается заткнуть пальцем прохудившийся кран в раскаленном самоваре. Фирс в старом пудреном парике — последняя живая тень прошлого — укладывается умирать в заколоченном доме под сенью веревки с петлей (выразительная работа Игоря Ясуловича). И у каждого есть социальная роль — настолько ясная, словно и ее обозначили титром.

Персонажи стали функциями. И перестали жить, как у Чехова. Они теперь иллюстрируют тезис. Как герои того же комикса или театра марионеток. Стилистика марионетки особенно чувствуется у Лопахина: Роман Агеев двигается ненатурально, словно его дергает кукловод. И столь же ненатурально говорит. Настолько ненатурально и топорно, что уже нельзя понять: это задание режиссера или неумелость артиста?

Единая линия жизни стала цепью концертных выходов. Это было бы почти как в комедии дель арте, но для нее Чехову не хватает водевильности. Это было бы почти в стилистике лубка, но для нее персонажи Чехова слишком интеллигентны.

Получается, что больше всего в этом новом «Вишневом саде» мешает именно Чехов. Он не сумел написать его достаточно смешно — как мечталось ему, «чтобы черт ходил коромыслом". Он написал так, что Станиславский, говорят, плакал, репетируя. Кто из них был прав, теперь стало яснее. Фильм, при всей изобретательности, не высекает даже улыбки. Я отметил только один отдельный смешок в зале — когда, по-моему, Петя сверзился с лестницы. Вышло посредственное цирковое представление, где мясо — номера, а чеховский сюжет — шампур для них. Его смотришь по другим законам: прыгнет — не прыгнет, сорвется — не сорвется. Сорвался. Хотя дух при этом не захватывало.

Сергей Овчаров замечательно талантлив. Он и в этом фильме щедр на выдумку, выстраивая свой колоритный фарсовый мир. Но он поставил перед собой задачу слишком неподъемную: сокрушить одну из самых пленительных и долгоживущих театральных легенд, которая родилась в январе 1904 года в день премьеры «Вишневого сада» в МХТ. Она родилась вопреки воле Чехова, но исправно заставляла множество поколений театралов ходить на его пьесы, чтобы снова и снова замирать в ожидании поэтического «звука лопнувшей струны». Звука, который и сам Чехов не счел нужным или не смог объяснить, но почувствовал и включил в свои ремарки. Контекст, в котором существовала пьеса на протяжении века, стал вровень с ее текстом, вошел в него и в наше его восприятие. Весело смеяться над всем этим ни у кого не получалось.

Спасибо Овчарову: он ясно показал, что это и невозможно.

Но еще раз: он талантлив. Даже поставив перед собой экстремально сложную задачу, он сумел свести концы с концами: к финалу из цирка, из комикса, из конспекта все-таки высеклась чеховская элегия. Эту едва тлевшую в фильме ноту с первого кадра поддерживала Раневская — единственный здесь персонаж с душой и сердцем. Но заслуга это или вина дивной актрисы Анны Астраханцевой-Вартаньян перед режиссерским замыслом — судить не берусь. Возможно, Чехов-драматург и тут одержал верх не только над Чеховым-критиком, но и над Овчаровым-комедиографом: все равно все заплакали.

Валерий Кичин, «Российская газета», № 134 (4691) от 25.06.2008

* * *

За глупым топотанием

«Сад» Сергея Михайловича Овчарова с его эксцентриадой и экспериментом, залпом фокусов и самодельных уникальных деталей — сегодня самое замечательное, что есть во всей нашей киногубернии. И главный крекс-пекс-фекс тут, в общем, тот же, что и у феллиниевского «Амаркорда». Разве что знаменитая итальянская комедия разбирается с прошлым, вычерпывая из личной памяти автора и жизненной гущи необъятные зады, дуче, падре и мамину пасту. А в нашей ситуации хорошо работается с памятью сугубо культурной, с ее курьезами и стереотипами насчет погубленного мира, образа интеллигента и хрестоматийно-нормативного Чехова. Труд, конечно, неблагодарный, но в обоих случаях — жизнерадостный.

Хорошо со шваброй отделаться от чего-то чрезвычайно противного и душного, и, чем черт не шутит, в самом деле, перестать восхищаться собой. И чуть что доставать из забвения старичка Фирса, как старого большевика, который Ленина видел. Что может сказать Фирс? Что вишня была слаще, что сова ухала и самовар гудел? Едва ли чеховский «Вишневый сад» был таким же чувствительным переживанием читателя, как фарца, дачный флирт или разбитая коленка. Но поскольку жизнь частенько подменялась списком литературы, плакали, но продавали сад почти как свой. Чехов, тот еще в «Дуэли» прошелся по этому филологоцентризму фон Кореном: «Понимайте так, что он не виноват в том, что казенные пакеты по неделе лежат нераспечатанные, и что сам он пьет и других спаивает, а виноваты в этом Онегин, Печорин и Тургенев, выдумавший неудачника и лишнего человека». Впрочем, эта эквивалентность потихоньку рюхает в историю заодно с речевыми конструкциями вроде: «А работать за тебя Пушкин будет?». Так что можно читать и смотреть, не изводясь вопросом, что такое жизнь. Чехов в таких случаях проявлял сдержанность: «Это все равно, что спросить про морковку. Морковка есть морковка, а больше о ней ничего не известно». Между тем над «Вишневым садом» Станиславский рыдал, и Мейерхольд возвещал: «В третьем акте входит ужас на фоне глупого топотанья». Овчаров деликатно оставляет в стороне все эти сильные эмоции. За трюками, и гэгами, и «глупым топотаньем» в фильме проступает ясная необходимость отстраниться от рутинного взгляда на российскую историю сквозь элегии вишневого цветения и муки интеллигенции, оторваться от прошлого, где опасно перепутаны восхищение «недотепами» и инфантильная страсть к авторитетам.

«Сад Овчарова ненавязчиво помогает чуть сознательнее вникнуть в настоящее время, отравленное памятью о призрачном величии и плохо переваренными литературно-публицистическими шаблонами. Вслед за Чеховым Овчаров заинтересован не столько в изображении конкретных характеров, сколько во взаимодействии с типом их описания, уже укорененным в нормах культуры и идеологии.

«Сад» — комедия, в нем все персонажи смешные, подвижные, как на шарнирах, все немного чучела гороховые: от чувствительной Дуняши и детски-серьезного лобастого Лопахина до замшелого арлекина Фирса. И все — первостепенные, как в камерном оркестре. Все ситуации пьесы и фильма — комические. И прежде всего — сама ситуация сделки, которая всем приносит очевидное облегчение, но столь скандально не удовлетворяет общепринятой страсти к возвышенному, что это облегчение следует скрывать, а лучше- оплакивать. Эти комические ритуальные слезы слились с искренними слезами Станиславского, и образовался образцовый мейнстримный водоем.

Но режиссер Овчаров умеет прыгать через лужи. Режиссер ускорил чеховских персонажей, как в дореволюционной немой комедии. Избранная им трюковая стилистика, вылазки в кино другой, кустарной эпохи плотно прилегают к чеховскому тексту. Им вместе не муторно. Без натуги, без епиходовского сапожного скрипа клоунада марионеток сцеплена с классическими монологами. При этом в фильме дышат разные содержания и возможные трактовки. Невозможна, пожалуй, лишь общепринятая в силу исторической традиции версия «Вишневого сада», оплакивающая хрупкую красоту, попранную грубым и пошлым миром, поэзию непрактичности, тонкость чувств. Чеховские герои не то, чтобы особо практичны и приспособлены к жизни более, чем к мифической чистоте, но на первый план выходит комизм в несоответствии их порывов, намерений, деклараций и дел. Это все те же «ученые шарлатаны» и «пьяные старухи» античной комической традиции, только пропущенные Чеховым через собственную аллергию на современное ему модернистское искусство. Овчаров возвращается к более архаичным формам и пропускает маски через балаган, по сути, восстанавливая прерванную в кино эксцентрическую линию Медведкина и Барнета.

Овчаров также умеет и растрогать. Потому что прошлое есть у всех, и всякий умиляется ему на свой лад, помнит нежный возраст, маменьку и утраченный мир, где вишни были с арбуз. Эта нота уходящей жизни — «всему на этом свете бывает конец» — звучит у Овчарова достаточно отчетливо. И хотя смотреть противно, как Раневская впадает в инфантильную истерику, а в углу всхлипывает ее брат Гаев, по-человечески их можно понять. И не воротить нос от ощутимого затхлого душка, застоявшегося в этой бывшей детской, в этом доме, так напоминающем сумасшедший, в этом многоуважаемом шкафу, в этом раздутом саду. Сад, кстати, оттого так чрезмерен у Овчарова, что весь он для отвода глаз, довольно грубая ширма, выносное обаяние негодных, от рук отбившихся персонажей.

Такой удобный гламур. В этом смысле вырубка сада на руку персонажам еще и потому, что несуществующий сад еще убедительнее в перспективе слез и чувствительности. За сто лет вишневый сад со всем комплексом отпочковавшихся от него идей столько раз перепродан, что им, идеям, на пользу нырнуть в движущиеся картинки комедийной фильмы. Так огнеупорные рыцари и прекрасные девы Магеллоны из ветхих эпосов перекочевали в шарманки и райки уличных артистов. Пусть там и остаются. Зато чеховский текст снова нов и жив. Воскрес, в общем. «Вишневый сад» неудобно было признавать комедией. Но теперь-то уж мы не таковские, выросли, похорошели, и сапоги почти уже не скрипят, не боимся собственной тени и работаем-работаем-работаем, так что скоро разница между вишней и арбузом станет совсем незаметной.

Вероника Хлебникова, журнал «Сеанс» от 26.07.2010

Афиша к фильму «Сад» (Россия, 2008)

Афиша к фильму «Сад» (Россия, 2008)

Афиша к фильму «Сад» (Россия, 2008)

Афиша к фильму «Сад» (Россия, 2008)