Андрей Дмитриевич Дросси (1860—1918) — российский офицер, одноклассник и товарищ Антона Павловича Чехова. Автор воспоминаний о гимназических годах Чехова. Андрей Дмитриевич Дросси родился в 1860 году в Таганроге в семье богатого хлебного коммерсанта Дмитрия Андреевича Дросси. В 1869 году поступил в Таганрогскую классическую мужскую гимназию, в которой учился в одном классе с Антоном Чеховым, с которым подружился. После окочания учебы в гимназии Андрей Дросси поступил в кавалерийскую школу, стал корнетом. С 1911 года он был председателем «Таганрогского вольнопожарного общества». Во время Первой мировой войны Андрей Дросси воевал на австрийском фронте в чине полковника, был контужен, получил инвалидность и вернулся в Таганрог. После выхода в отставку работал преподавателем гимнастики в Таганрогском коммерческом училище и заведовал в нем же библиотекой. В то же время Андрей Дмитриевич руководил городской вольной пожарной дружиной. Умер в Таганроге 20 апреля 1918 года в возрасте 57 лет от рака легких.
А. Дросси. Юные годы А.П. Чехова (Воспоминания школьного товарища)
В 1869 году я поступил в таганрогскую гимназию и уже застал в ней Антона и Александра Чеховых. С Антоном мы были погодки и шли вместе до четвертого класса, где я остался на повторительный курс; но в пятом классе мы встретились снова, так как Антона Павловича постигла та же участь.
Я близко сошелся с Антоном Павловичем на почве весьма распространенного тогда в Таганроге среди учащейся молодежи спорта, а именно — ловле щеглов, чижей и прочих пернатых.
Семья Чеховых проживала тогда в собственном доме, на Конторской (ныне Елизаветинской) улице. Отец Антона Павловича, Павел Егорович, сначала занимал скромное место старшего приказчика в бакалейном магазине Кобылина, местного богача, а впоследствии открыл собственный магазин на углу Монастырской (ныне Александровской) улицы и Ярмарочного (теперь Гоголевского) переулка, в котором часто можно было видеть будущего писателя отвешивающим товар покупателям.
В доме Чеховых мне не приходилось бывать, но зато сколько долгих часов я проводил осенью с Антоном Павловичем на большом пустыре за их двором, притаившись за рогожною «принадою» и поджидая момента, когда стая щеглов или чижей, привлеченная призывными криками товарищей, заключенных в вывешенную перед «принадою» клетку, опустится с веселым чириканьем на пучки конопли и репейника, растыканные впереди этого сооружения! С затаенным дыханием, с сильно бьющимся сердцем, дрожащею рукою старался кто-нибудь из нас сквозь отверстие, проделанное в рогоже, осторожно навести волосяной силок, прикрепленный к длинной камышине, на головку птички, и если это удавалось, то с каким торжеством тащили мы, через отверстие, полузадушенную птичку, которую, освободив из петли, заключали в тут же приготовленную сетку.
С годами увлечение ловлей щеглят и «охотой за черепами» прошло, и мы начали увлекаться литературой и театром. Все наши сбережения и карманные деньги мы несли на галерку театра. К завзятым театралам принадлежал и Антон Павлович.
Литературный талант обнаружился у Антона Павловича уже в эти юношеские годы. Я помню, в те времена издавался нами гимназический журнал под названием, кажется, «Звездочка», в котором первое и, конечно, самое почетное место занимали Антон Павлович и товарищ по классу Натан Богораз (ныне известный поэт, пишущий под псевдонимом «Тан»).
Прозвищем «Чехонте», данным ему уважаемым законоучителем нашим, покойным протоиереем Ф.П. Покровским, любившим в шутку переиначивать фамилии учеников, Антон Павлович воспользовался как псевдонимом, которым он подписывал в позднейшее время свои первые произведения в юмористических журналах.
Изредка, вместе со мною, Антон Павлович навещал товарищей наших, К-вых, проживавших невдалеке от меня. Семья К-вых состояла в то время из матери-вдовы, пяти сыновей и замужней дочери, жившей с мужем в смежном флигеле. Старший сын и двое младших занимали с матерью верхний этаж, а в нижнем, полуподвальном, помещались наши товарищи. Наверху не было дела никому до того, что творилось внизу. А внизу происходили попойки вскладчину, игра в карты на деньги, чтение легкомысленных произведений и т. п. Приходил туда кто хотел и когда хотел.
Общество там собиралось весьма смешанное, и все молодежь от 14 до 17 лет. Квартира эта была убежищем для всех: там скрывались от гнева родительского ученики, срезавшиеся на экзаменах; туда же с утра являлись те, которые по каким-либо причинам не хотели идти в гимназию. Приходили с учебниками и просиживали вплоть до обеда, развлекаясь игрою в карты. К чести Антона Павловича нужно отнести, — он никогда не принимал участия в этом милом времяпрепровождении. Да и бывал он там довольно редко и только понаслышке узнавал о тех озорствах, которые там учинялись. А во флигеле, у замужней сестры К-вых, он бывал с удовольствием. Там всегда собиралось большое общество взрослых и молодежи. Разговор обыкновенно вертелся около театра, так как и хозяин и гости были завзятыми театралами. В одно из таких собраний среди некоторых гостей возникла мысль об устройстве любительского спектакля. Мысль была подхвачена всеми с восторгом. Решено было приспособить для этой цели большой, пустующий в глубине двора амбар. Труппа сейчас же составилась, преимущественно из соседей, причем к женскому персоналу ее добровольно причислил себя и Антон Павлович. Мужской персонал образовался из хозяина дома А.П. Яковлева, Александра и Николая Чеховых, меня и еще нескольких лиц.
Уже через два-три дня после решения этого вопроса застучали в амбаре молотки плотников, ставящих подмостки для сцены, приглашенный художник, в сотрудничестве Николая Павловича Чехова, начал писать декорации, а мы приступили к выбору пьесы.
Для открытия остановились на пьесе «Ямщики, или Шалость гусарского офицера», не помню уж какого автора. Роли в этой пьесе были распределены следующим образом: гусарского офицера играл один из товарищей хозяина; станционного смотрителя — Александр Павлович Чехов; сборщика на церковь — А.П. Яковлев; дочь смотрителя — его жена; молодого ямщика — я и, наконец, старуху старостиху — Антон Павлович Чехов. Репетировали мы эту пьесу не менее десяти раз, и она у нас прошла великолепно. Нет нужды, что у гусарского офицера принадлежность его к военному званию определялась единственно фуражкой с кокардой, что сборщик на церковь разгуливал в турецком халате и что станционный смотритель щеголял в мундире таможенного ведомства с шитым золотом воротником. Все эти шероховатости искупились художественною игрою Антона Павловича. Нельзя себе представить того гомерического хохота, который раздавался в публике при каждом появлении старостихи. И нужно отдать справедливость Антону Павловичу — играл он мастерски, а загримирован был идеально.
С легкой руки Антона Павловича в нашем околотке спектакли эти пользовались громадным успехом и всегда делали полные сборы. Публика на эти спектакли допускалась только избранная, преимущественно обитатели квартала, и за минимальную плату.
Необходимо добавить, что спектакли давались с благотворительной целью и на афишах, писанных рукою Николая Чехова, всегда значилось, что сбор со спектакля предназначается в пользу «одного бедного семейства». Таких спектаклей в то лето дано было шесть, но я не вспомню хорошенько, в каких из них выступал еще Антон Павлович. Фигура старостихи заслонила собою другие его роли.
Посещение театра учащимися тогда строго преследовалось. Допускалось хождение в театр только с родителями и то с особого каждый раз разрешения гимназического начальства. На галерею же вход был безусловно воспрещен, но мы ухищрялись всякими способами проникать туда чуть ли не каждое представление, прекрасно зная, что надзиратель гимназии непременно заглянет на галерею, как это бывало всякий раз. Чтобы не быть узнанными, мы с Антоном Павловичем прибегали нередко к гримировке. Странно было видеть молодые лица с привязанными бородами или бакенбардами, в синих очках, в отцовских пиджаках, восседающих на скамьях галереи.
Дом Дросси в Таганроге