Андрей Дмитриевич Дросси (1860—1918) — российский офицер, одноклассник и товарищ Антона Павловича Чехова. Автор воспоминаний о гимназических годах Чехова. Андрей Дмитриевич Дросси родился в Таганроге в семье богатого хлебного коммерсанта Дмитрия Андреевича Дросси (1828—1897), около 1856 года женившегося на дочери харьковского купца Ольге Михайловне Калита (1837—1898). В семье было пятеро детей: Иван, Андрей, Мария, Александр, Варвара. Андрей родился 20 января 1861 года. Его, как и остальных, крестили в Греческой церкви. Большая семья размещалась в двухэтажном особняке под № 24 на Николаевской улице, выстроенном в 1850-х годах. Вместе с семьей проживали гувернантка и слуги: дворецкий, повар, кухарка, горничная, конюх.
Отец семейства Дмитрий Андреевич Дросси постоянно участвовал в различных благотворительных акциях. В списках тех, кто жертвует в пользу голодающих, раненых воинов и т. п., его фамилия нередко соседствует с фамилиями М.Е. Чехова и лиц из чеховского окружения. У Чеховых и Дросси было немало общих знакомых. Митрофан Егорович Чехов посещал дом Дросси.
В 1869 году Андрей поступил в Таганрогскую классическую мужскую гимназию, где познакомился и подружился с Антошей Чеховым. Он вспоминал: «С Антоном мы были погодки и шли вместе до четвертого класса, где я остался на повторительный курс, но в пятом классе мы встретились снова, так как Антона постигла та же участь».
Андрей заходил в лавку П.Е. Чехова на углу Александровской улицы и Ярмарочного переулка, в которой «часто можно было видеть будущего писателя отвешивающим товар покупателям». В собственном доме Чеховых на Конторской улице, куда семья переехала осенью 1874 года, Андрею бывать не приходилось. Но именно в это время окрепла его дружба с Антоном. «Я близко сошелся с Антоном <...> на почве весьма распространенного тогда в Таганроге спорта, а именно — ловле, чижей, щеглов и прочих пернатых. <...> Сколько долгих часов я проводил осенью с Антоном <...> на большом пустыре за их двором, притаившись за рогожною привадою». «С годами, — отмечал Дросси, — увлечение ловлей щеглят <...> прошло, и, мы начали увлекаться литературой и театром».
С 1874 года Антон начинает часто бывать в доме друга. Здесь царили совсем иные порядки, нежели в его семье. Старшие при воспитании младших обходились без подзатыльников, а младшие пользовались довольно большой свободой. Чуткий, внимательный Антоша стал всеобщим любимцем и родителей Андрея, и прислуги.
Ольга Михайловна отличала Антона среди других гостей-гимназистов, часто беседовала с ним. Она рассказала о вишневых садах, оставшихся в её усадьбе в Миргородском уезде... Мария Дросси-Стейгер вспоминала: «Когда много лет спустя я прочла «Вишневый сад», мне все казалось, что первые образы этого имения с вишневым садом были заронены в Чехове рассказами матери». Бывшие крепостные О.М. Дросси, служившие у нее, казались прототипами Фирса: «Старый дворецкий Герасим <...> стариков называл молодыми людьми. Повар Степан немолодую замужнюю хозяйку продолжал именовать "барышней"».
Антон с Андреем и маленьким Александром играл во дворе в лапту, запускал воздушных змеев. В гостях у Андрея часто собирались гимназисты и гимназистки — он обладал определенной харизмой. Учившийся в той же гмназии историк Павел Петрович Филевский писал о Гросси: «Андрей, красивый мальчик, веселый, благовоспитанный, с красивыми манерами, хорошим голосом, способный, но ленивый <...> Пользовался всеобщей любовью за свой веселый нрав и общительность». Андрей писал стихи, играл на скрипке.
Став постарше, Андрей и Антон часто посещали вместе театр. «Все наши сбережения и карманные деньги мы несли на галерку театра», — вспоминал Дросси. В то время в Таганроге была мода на любительские спектакли. Взрослым подражали гимназисты, у которых были свои «труппы». Однажды подобная идея захватила Андрея и Антона. Старшие Дросси отнеслись с пониманием и сочувствием. Семья жила в верхнем этаже особняка, нижний предоставили детям. В большой комнате, находившейся в центре, была устроена сцена, расставлены стулья для зрителей. В соседних комнатах гримировались «барышни» и «кавалеры». Раскрывался самодельный занавес с наклеенными попугаями и жар-птицей — и представление начиналось. Организатором спектаклей был Андрей. Душой их — Антон, который предпочитал роли неудачников и меланхоликов. В «Лесе» он играл Несчастливцева.
Впоследствии спектакли стали устраивать еще и в большом пустующем сарае, во дворе дома Караспасовых. Сами хозяева тоже принимали участие в постановках. Андрей Дросси, Александр и Николай Чеховы решили играть мужские роли, а Антон добровольно причислил себя к «женскому персоналу».
В пьесе «Ямщики, или Шалость гусарского офицера» Александр Чехов играл станционного смотрителя, Андрей — молодого ямщика, Антон — старуху-старостиху: «Репетировали мы эту пьесу не менее десяти раз, и она у нас прошла великолепно». «Шероховатости» вроде станционного смотрителя в мундире таможенного ведомства «искупались художественной игрою Антона».
Спектакли в доме Дросси прекратились после отъезда Андрея. Он не закончил гимназию, выбрав военную карьеру. Андрей поступил в Елизаветградское кавалерийское юнкерское училище, стал корнетом. Вскоре Андрей, как и его отец когда-то, нашел себе жену в Харькове. По словам Филевского, «похитил и женился на дочери харьковского предводителя дворянства».
31 октября 1887 года А.Д. Дросси пишет другу детства А.П. Чехову: «Мой тесть издает в Харькове к Новому году «Харьковский Календарь-Альманах», в нем будет отдел беллетристический. Твои рассказы имеют у нас такой большой успех, что весьма желательно было бы, предполагаемый сборник украсить одним из твоих рассказов. <...> В надежде, что ты исполнишь просьбу старого товарища по гимназии, остаюсь преданный тебе А. Дросси». Ответил ли Чехов на эту просьбу — неизвестно.
Во второй половине 1880-х годов А.Д. Дросси вышел в отставку. С 1886 года его имя встречается на афишах и в программах любительских спектаклей. 1 ноября 1901 года отставной ротмистр А.Д. Дросси поступил на службу в Таганрогское Коммерческое училище преподавателем гимнастики, в 1903 году занял должность письмоводителя; а затем и заведующего библиотекой. Со своими воспитанниками он поставил 1 января 1904 года, на рождественских каникулах, спектакль по комедии Н.В. Гоголя «Ревизор».
Вскоре началась русско-японская война, и Андрей Дмитриевич отправился в действующую армию. 29 ноября 1904 года газета «Приазовский край» поместила письмо ротмистра нежинских драгун А.Д. Дросси. После войны Андрей Дмитриевич вернулся в Коммерческое училище. С 1911 года он был председателем «Таганрогского вольнопожарного общества». Во время Первой мировой войны Андрей Дросси воевал на австрийском фронте в чине полковника, был контужен, получил инвалидность и вернулся в Таганрог. 5 марта 1915 года «Таганрогский Вестник» (№ 61) поместил информацию под заголовком «Наши герои»: «В Таганрог прибыл для лечения полковник одного из кавалерийских полков А.Д. Дросси, прошедший всю кампанию на австрийском фронте».
22 марта 1918 года Андрей Дмитриевич Дросси скончался от рака горла.
А. Дросси. Юные годы А.П. Чехова (Воспоминания школьного товарища)
В 1869 году я поступил в таганрогскую гимназию и уже застал в ней Антона и Александра Чеховых. С Антоном мы были погодки и шли вместе до четвертого класса, где я остался на повторительный курс; но в пятом классе мы встретились снова, так как Антона Павловича постигла та же участь.
Я близко сошелся с Антоном Павловичем на почве весьма распространенного тогда в Таганроге среди учащейся молодежи спорта, а именно — ловле щеглов, чижей и прочих пернатых.
Семья Чеховых проживала тогда в собственном доме, на Конторской (ныне Елизаветинской) улице. Отец Антона Павловича, Павел Егорович, сначала занимал скромное место старшего приказчика в бакалейном магазине Кобылина, местного богача, а впоследствии открыл собственный магазин на углу Монастырской (ныне Александровской) улицы и Ярмарочного (теперь Гоголевского) переулка, в котором часто можно было видеть будущего писателя отвешивающим товар покупателям.
В доме Чеховых мне не приходилось бывать, но зато сколько долгих часов я проводил осенью с Антоном Павловичем на большом пустыре за их двором, притаившись за рогожною «принадою» и поджидая момента, когда стая щеглов или чижей, привлеченная призывными криками товарищей, заключенных в вывешенную перед «принадою» клетку, опустится с веселым чириканьем на пучки конопли и репейника, растыканные впереди этого сооружения! С затаенным дыханием, с сильно бьющимся сердцем, дрожащею рукою старался кто-нибудь из нас сквозь отверстие, проделанное в рогоже, осторожно навести волосяной силок, прикрепленный к длинной камышине, на головку птички, и если это удавалось, то с каким торжеством тащили мы, через отверстие, полузадушенную птичку, которую, освободив из петли, заключали в тут же приготовленную сетку.
С годами увлечение ловлей щеглят и «охотой за черепами» прошло, и мы начали увлекаться литературой и театром. Все наши сбережения и карманные деньги мы несли на галерку театра. К завзятым театралам принадлежал и Антон Павлович.
Литературный талант обнаружился у Антона Павловича уже в эти юношеские годы. Я помню, в те времена издавался нами гимназический журнал под названием, кажется, «Звездочка», в котором первое и, конечно, самое почетное место занимали Антон Павлович и товарищ по классу Натан Богораз (ныне известный поэт, пишущий под псевдонимом «Тан»).
Прозвищем «Чехонте», данным ему уважаемым законоучителем нашим, покойным протоиереем Ф.П. Покровским, любившим в шутку переиначивать фамилии учеников, Антон Павлович воспользовался как псевдонимом, которым он подписывал в позднейшее время свои первые произведения в юмористических журналах.
Изредка, вместе со мною, Антон Павлович навещал товарищей наших, К-вых, проживавших невдалеке от меня. Семья К-вых состояла в то время из матери-вдовы, пяти сыновей и замужней дочери, жившей с мужем в смежном флигеле. Старший сын и двое младших занимали с матерью верхний этаж, а в нижнем, полуподвальном, помещались наши товарищи. Наверху не было дела никому до того, что творилось внизу. А внизу происходили попойки вскладчину, игра в карты на деньги, чтение легкомысленных произведений и т. п. Приходил туда кто хотел и когда хотел.
Общество там собиралось весьма смешанное, и все молодежь от 14 до 17 лет. Квартира эта была убежищем для всех: там скрывались от гнева родительского ученики, срезавшиеся на экзаменах; туда же с утра являлись те, которые по каким-либо причинам не хотели идти в гимназию. Приходили с учебниками и просиживали вплоть до обеда, развлекаясь игрою в карты. К чести Антона Павловича нужно отнести, — он никогда не принимал участия в этом милом времяпрепровождении. Да и бывал он там довольно редко и только понаслышке узнавал о тех озорствах, которые там учинялись. А во флигеле, у замужней сестры К-вых, он бывал с удовольствием. Там всегда собиралось большое общество взрослых и молодежи. Разговор обыкновенно вертелся около театра, так как и хозяин и гости были завзятыми театралами. В одно из таких собраний среди некоторых гостей возникла мысль об устройстве любительского спектакля. Мысль была подхвачена всеми с восторгом. Решено было приспособить для этой цели большой, пустующий в глубине двора амбар. Труппа сейчас же составилась, преимущественно из соседей, причем к женскому персоналу ее добровольно причислил себя и Антон Павлович. Мужской персонал образовался из хозяина дома А.П. Яковлева, Александра и Николая Чеховых, меня и еще нескольких лиц.
Уже через два-три дня после решения этого вопроса застучали в амбаре молотки плотников, ставящих подмостки для сцены, приглашенный художник, в сотрудничестве Николая Павловича Чехова, начал писать декорации, а мы приступили к выбору пьесы.
Для открытия остановились на пьесе «Ямщики, или Шалость гусарского офицера», не помню уж какого автора. Роли в этой пьесе были распределены следующим образом: гусарского офицера играл один из товарищей хозяина; станционного смотрителя — Александр Павлович Чехов; сборщика на церковь — А.П. Яковлев; дочь смотрителя — его жена; молодого ямщика — я и, наконец, старуху старостиху — Антон Павлович Чехов. Репетировали мы эту пьесу не менее десяти раз, и она у нас прошла великолепно. Нет нужды, что у гусарского офицера принадлежность его к военному званию определялась единственно фуражкой с кокардой, что сборщик на церковь разгуливал в турецком халате и что станционный смотритель щеголял в мундире таможенного ведомства с шитым золотом воротником. Все эти шероховатости искупились художественною игрою Антона Павловича. Нельзя себе представить того гомерического хохота, который раздавался в публике при каждом появлении старостихи. И нужно отдать справедливость Антону Павловичу — играл он мастерски, а загримирован был идеально.
С легкой руки Антона Павловича в нашем околотке спектакли эти пользовались громадным успехом и всегда делали полные сборы. Публика на эти спектакли допускалась только избранная, преимущественно обитатели квартала, и за минимальную плату.
Необходимо добавить, что спектакли давались с благотворительной целью и на афишах, писанных рукою Николая Чехова, всегда значилось, что сбор со спектакля предназначается в пользу «одного бедного семейства». Таких спектаклей в то лето дано было шесть, но я не вспомню хорошенько, в каких из них выступал еще Антон Павлович. Фигура старостихи заслонила собою другие его роли.
Посещение театра учащимися тогда строго преследовалось. Допускалось хождение в театр только с родителями и то с особого каждый раз разрешения гимназического начальства. На галерею же вход был безусловно воспрещен, но мы ухищрялись всякими способами проникать туда чуть ли не каждое представление, прекрасно зная, что надзиратель гимназии непременно заглянет на галерею, как это бывало всякий раз. Чтобы не быть узнанными, мы с Антоном Павловичем прибегали нередко к гримировке. Странно было видеть молодые лица с привязанными бородами или бакенбардами, в синих очках, в отцовских пиджаках, восседающих на скамьях галереи.
Дом Дросси в Таганроге