Леопольд Антонович Сулержицкий (1872—1916) — режиссер Московского Художественного театра, художник, педагог и общественный деятель. Сподвижник К.С. Станиславского, учитель Е.Б. Вахтангова. Также известен как друг семьи Льва Толстого и участник переселения духоборов с Кавказа в Канаду. В окружении и переписке Толстого и Станиславского был известен под дружеским прозвищем Сулер, Суллер, в узком кругу Лёпа. Иногда (в том числе Антоном Чеховым и в воспоминаниях духоборов) его называли Львом Антоновичем, что связано с его полным польским именем: Лев Леопольд Мария.
В доме Льва Толстого Сулержицкий познакомился с Антоном Павловичем Чеховым и Максимом Горьким, через которых во время крымских гастролей в 1900 году сблизился с Московским Художественным театром. С Антоном Павловичем Сулержицкий поддерживал дружеские отношения и переписку до конца жизни писателя. Они встречались в Москве и в Ялте. «Я Вам говорю, — писал Сулержицкий Чехову в 1901 году, — что люблю Вас серьезно и глубоко, и мне дорого Ваше хотя бы самое маленькое внимание...» В 1903 году Сулержицкий обращался к Чехову с просьбой просмотреть его воспоминания о духоборах, чтобы напечатать их в «Русской мысли». Советовался Сулержицкий с Чеховым и по поводу покупки имения. Сулержицкий оставил воспоминания о Чехове («Чехов и Станиславский», «Из воспоминаний об А.П. Чехове и Художественном театре»).
В последние два года жизни физическое состояние Чехова резко ухудшилось. Он нуждался в постоянной поддержке и каждодневной заботе. Но его жена Книппер не бросала сцену и не планировала быть с ним постоянно. Многие знакомые Антона Павловича за это ее осуждали. Среди них был и Сулержицкий. В письмах своей жене в феврале 1902 года он рассказывал: «Был вчера у Чехова. Скучает. Не хотел меня отпускать. <...> Я часто бываю у Чехова, он очень меня любит и обижается, если долго не прихожу. <...> Я очень обвиняю Книппер, что она не приедет, хотя бы на неделю. <...> Чехов совсем болен. И его не следовало бы покидать. Да и потом это Чехов». Писал Леопольд Антонович и самой Ольге Леонардовне, с которой был хорошо знаком: «Приезжайте, Ольга Леонардовна, приезжайте непременно, я знаю, Антон Павлович втайне от нас и даже от самого себя, ждет уже Вас». Сулержицкий пишет ей на правах друга. Они подружились зимой 1901 года: «Ольга Леонардовна и я часто об Вас говорим, когда видимся, и обоим от этого делается хорошо; она верит, что я искренно Вас люблю, а я знаю то же самое про нее, и поэтому хорошо (из письма Л.А. Сулержицкого к А.П. Чехову).
Биография
Леопольд Антонович Сулержицкий родился 15 (27) ноября 1872 года в Житомире, в семье мещанина Антона Матвеевича Сулержицкого, выходца из Польши, католика. Спустя год семья перебралась в Киев. Там Леопольд или, как его звали дома — Поля, сначала учился в гимназии, потом, бросив ее, перешел в Киевскую рисовальную школу Н.И. Мурашко, поступил подмастерьем к художнику Васнецову, вместе с которым занимался росписью Владимирского собора в Киеве. Спустя несколько лет Сулержицкий, уже семнадцатилетний юноша, бросает все и уходит жить в приднепровское село, пашет и косит вместе с крестьянами, бурлачит и учит крестьянских детей.
В 1890-м он был принят на живописное отделение в Московское училище живописи, ваяния, зодчества, где проучился до 1894 года, затем был исключен за «противоначальственные» выступления. В училище занимался вместе с дочерью Л.Н. Толстого Татьяной Толстой, через которую попал в дом Толстых и познакомился с писателем. Вскоре Сулержицкий становится завсегдатаем дома Толстых в Хамовническом переулке и в Ясной Поляне. Идеи Льва Николаевича, в том числе пацифизм и анархизм, повлияли на всю его дальнейшую жизнь. Он много занимался печатью и распространением запрещенных произведений Л.Н. Толстого.
Во многом под влиянием Толстого Сулержицкий отказался идти на военную службу, за что был отправлен в психиатрическую лечебницу. История неудавшегося отказа Сулержицкого от военной службы нашла отражение в незаконченной пьесе Льва Толстого «И свет во тьме светит». После уговоров отца он все-таки согласился и год прослужил в крепости Кушка, самой южной точке России, находящейся на границе с Афганистаном. Потом служил простым матросом на пароходе «Святой Николай», на судах черноморского торгового флота; ходил по российским портам (Новороссийск, Батум, Туапсе), в Японию, Китай, Индию, Сингапур, Стамбул.
В 1898—1899 годах Сулержицкий по просьбе Толстого возглавил экспедицию по переселению духоборов (крестьян-сектантов, проживавших на Кавказе, живших вне закона и не признававших ничего, кроме своей религии) в Канаду. Нужно было оформить переселение, организовать переезд, а затем жизнь в Америке. Предстояло перевезти две с лишним тысячи человек, путь по Атлантическому океану на корабле «Лейк Гурон» занял тридцать два дня. Дневник, который Сулержицкий во время путешествия, лег в основу его книги «В Америку с духоборами». В первом путешествии он выполнял обязанности переводчика и переговорщика с властями, трудился бок о бок и прожил в палатках с духоборами почти год. Во втором путешествии он вывозил в Канаду колонию духоборов, не смогшую закрепиться на Кипре.
У Сулержицкого было много талантов. Станиславский говорил, что «все музы поцеловали его при рождении». Действительно, он был способным живописцем, мастерство его прозы признавали Горький и Чехов, современники вспоминали, как удивительно Сулержицкий пел, сразу захватывая слушателей своим выразительным тенором, и как умел организовать любое пение. Но главным талантом Сулержицкого был, пожалуй, талант организатора, дар объединять людей вокруг себя. Сулержицкий умел увлекать и заражать окружающих своей верой, весельем, энтузиазмом.
В 1906 году, после берлинских гастролей Московского Художественного театра, он стал режиссером и помощником К.С. Станиславского. Вместе со Станиславским поставил «Драму жизни» Г. Гауптмана и «Жизнь человека» Л. Андреева (1907); вместе со Станиславским и И.М. Москвиным — «Синюю птицу» М. Метерлинка (1908); в содружестве с Г. Крэгом и Станиславским — «Гамлет» У. Шекспира (1910). По мизансценам МХТ поставил «Синюю птицу» М. Метерлинка в парижском театре Режан (1911). Некоторые исследователи считают, что Сулержицкий оказал большое влияние на формирование методики Станиславского, а в дальнейшем — на участников 1-й Студии МХТ.
Сулержицкий преподавал в частной театральной школе Адашева, которую окончили многие актеры МХТ. В 1912 году по инициативе Станиславского возникла 1-я Студия МХТ, которой руководил Л.А. Сулержицкий. В отличие от условного, зрелищного театра Мейерхольда, 1-я Студия МХТ создавала интимный, камерный театр, в котором внимание сосредоточивалось на тончайших психологических нюансах в изображении повседневной жизни со всеми ее подробностями. Студия расположилась в небольшом помещении на Скобелевской площади, вмещавшем всего сотню зрителей. Сцены не было, играли вровень со зрителями, что требовало от актеров особенной достоверности переживаний и тщательного отбора выразительных средств, а камерность спектаклей создавала почти интимные взаимоотношения с публикой. Здесь разными режиссерами под его руководством были поставлены спектакли, не уступавшие по резонансу премьерам МХТ: «Гибель "Надежды"» Г. Гейерманса и «Праздник мира» Г. Гауптмана (1913), «Сверчок на печи» по Ч. Диккенсу и «Калики перехожие» В. Волькенштейна (1914), «Потоп» Г. Бергера (1915), а также «Эрик XIV» Стриндберга, «Двенадцатая Ночь», «Укрощение Строптивой» и превзошедший постановку Крейга «Гамлет» Шекспира.
Студийцы (среди них были Серафима Бирман, Евгений Вахтангов, Софья Гиацинтова, Михаил Чехов, Ричард Болеславский и многие другие) мечтали о театре — коллективе, все члены которого едины во взглядах на цели и задачи искусства, на творческий процесс, где равенство царит во всем — от распределения ролей до уборки студии. Такие идеи отвечали чаяниям Сулержицкого, именно здесь он хотел осуществить свои мечты о слиянии этического и эстетического начала. Студийцы сами делали декорации и бутафорию, убирали сцену и зал. Вместе с ними делал это и Сулер. Его задача как педагога была не только воспитать хороших артистов, но и воспитать по-настоящему хороших людей.
Тяга Сулержицкого к созидательному труду на земле воплотилась в его утопической мечте: Сулер хотел, чтобы группа молодежи студии и лучшие из «стариков» Художественного театра имели бы в общественном владении кусок земли на берегу моря, чтобы там вместе жить, трудиться в садах и вырабатывать в совместном труде и общей жизни настоящую дружбу, истинно-творческое отношение к искусству. Летом 1915 года недалеко от Евпатории была куплена дача. Там, полностью отрекшись от цивилизации, провели лето несколько студийцев во главе с самим Сулержицким. Все носили вымышленные имена (Сулержицкого называли Великим шаманом), ложились рано, вставали с восходом солнца, самозабвенно дикарствовали, работали на земле. К сожалению, съездить в Евпаторию студийцам довелось лишь один раз. 17 (30) декабря 1916 года Сулержицкий скончался из-за острого нефрита и был похоронен на Новодевичьем кладбище. На его похоронах с речью выступил Станиславский, который очень точно охарактеризовал значение личности своего единомышленника: «Сулер, сам того не зная, был воспитателем молодежи. Эта роль стоила ему больше всего крови и нервов, и я утверждаю, что и студия, и Художественный театр многим обязаны нравственному, этическому и художественному влиянию Сулера».
Из переписки Л.А. Сулержицкого с О.Л. Книппер и А.П. Чеховым
Л.А. Сулержицкий — О.Л. Книппер-Чеховой
28 января 1902 г. Ялта
Ольга Леонардовна, у нас вообще очень тяжелое настроение, у всех. Всем тоскливо, неуютно, а Антон Павлович томится больше всех. Вчера мы у него были, у него опять началось небольшое кровохаркание.
В день, когда я приехал в Ялту, я, конечно, ночевал у него, и мы долго беседовали. Между прочим, я его обнадежил, что Вы, вероятно, скоро приедете, хоть на несколько дней. По тому, как он разубеждал меня в возможности Вашего приезда, я особенно ясно понял, как ему этого сильно хочется.
Если бы Вы, Ольга Леонардовна, сумели устроить так, чтобы приехать хоть на 2, 3 дня, то уж и это было бы очень хорошо. Антону Павловичу это прямо-таки необходимо. Он задыхается в своих четырех стенах и как сильный человек не жалуется, не старается разжалобить других своим положением, а от этого ему еще тяжелее.
Мы же все здесь такие же узники, как и он. Что мы ему можем дать при всем нашем самом искреннем желании?
Наша клетка только шире, потому что можем выходить. А что мы видим такое, о чем могли бы ему рассказать?
Толчется бестолково между глупыми камнями холодное море, торчат нелепые, безжизненные кипарисы, темное, тяжелое небо точно набухло и вот-вот расплачется, а унылый ветер он слышит из дому так же хорошо, как и мы.
Жутко, холодно, неуютно.
А главное — пусто.
Когда собираемся вместе, то смотрим друг на друга безнадежно — все, что можно было выжать нового друг из друга, уже давно выжато...
Приезжайте, Ольга Леонардовна, приезжайте непременно, я знаю, Антон Павлович, втайне от нас и даже от самого себя, ждет уже Вас.
Не забывайте, что он не только муж Ваш, но и великий писатель, к которому Вы имеете право приехать не только по этой причине, но просто как человек, могущий поддержать его бодрость, а следовательно, и здоровье, которое необходимо всем, всей русской литературе, России. Художественный театр не только не должен мешать Вам в этой поездке, но обязан командировать Вас сюда, хотя бы на самое короткое время. Я не говорю здесь, что жестоко со стороны театра не устроить Вашего приезда к больному, тоскующему человеку. Это вопрос условный. Но как к Чехову, к писателю, они должны Нас отправить, если только это действительно «литературный» театр. Если он действительно таковой, то есть «литературный», то должен он понимать, что к великому русскому писателю, да еще так много сделавшему для них своими пьесами, следовало бы относиться теплее и благодарнее. Как грубо и некрасиво при существующем отношении выглядят все венки, адресы, аплодисменты и прочие способы чествования. Они свойственны толпе, — от нее больше нечего ждать; кружок же театра должен быть более внимательным к своим близким людям.
Может быть, Вы меня браните за все вышенаписанное, но Вы знаете, как хорошо я отношусь ко всем, о ком идет речь в этом письме. Я очень люблю и театр, и Вас, и больше всего люблю Антона Павловича и потому только и осмелился так написать.
Не примите этого дурно.
Ваш Л. Сулержицкий.
Неужели нельзя [репертуар] на 8 дней или на неделю поставить без Вас?.. А если бы Вы заболели?
Целую ручку Марии Павловне и сердечно кланяюсь всему вашему прекрасному, но эгоистическому театру.
Не сердитесь.
* * *
А.П. Чехов — Л.А. Сулержицкому
7 октября 1902 г. Ялта
Милый Лев Антонович, здравствуйте! Только что узнал, где Вы, и вот пишу Вам. Прежде всего будьте добры, дайте знать, как Вы поживаете, как здоровье и не нужно ли Вам чего. Мой адрес: Москва, Неглинный пр., д. Гонецкой. Рассчитываю 12—15 окт<ября> отправиться в Москву в прожить там, если не будет кашля или кровохаркания, до декабря, потом поеду в Nervi, в Италию.
Жена моя была очень, очень больна, особенно в мае и июне; у нее было воспаление брюшины, едва не отправилась ad patres. Теперь же, по-видимому, она поправилась и уже репетирует. Мое здравие было неважно, теперь же все обстоит благополучно, кашляю мало и даже собираюсь в Москву, несмотря на погоду.
Посылаю Вам «Курьер» со статьей про духоборов. Написано совсем по-американски. Пейте рыбий жир и вообще, если можно, питайтесь получше. Крепко жму руку и желаю здравия и покоя. Напишите же в Москву.
Ваш А. Чехов.
* * *
А.П. Чехов — Л.А. Сулержицкому
5 ноября 1902 г. Москва
Новый театр очень хорош; просторно, свежо, нет дешевой, бьющей в нос роскоши. Играют по-прежнему, т. е. хорошо, новых пьес нет, а та единственная, что была, прошла без успеха. Отсутствие Мейерхольда незаметно; в «Трех сестрах» он заменен Качаловым, который играет чудесно, остальные же пьесы (например «Одинокие») пока еще не шли. Отсутствие Санина, имеющего успех в Петербурге, чувствуется. Цены такие же, как в прошлогоднем театре. «Дядю Ваню» играют чудесно.
Мать в Петербурге, сестра красками не пишет, жена выздоровела, Вишневский ходит каждый день. Вчера жена ходила слушать Оленину д’Альгейм, поющую как-то необыкновенно. Меня никуда не пускают, держат дома, боятся, чтобы я не простудился. За границу, вероятно, я не поеду, вернусь в Ялту в декабре. Получаете ли «Русское слово», которое послано Вам? Напишите. В самом деле, Вам надо купить небольшой клочок земли, поближе к Москве, и работать, заняться садом и огородом, а зимой писать небольшие рассказы. Землю можно купить или взять в аренду на 60—90 лет. Только, главное, поближе к Москве. Вчера были у меня Суворин, Меньшиков, Пешков; вообще народа всякого у меня бывает тьма-тьмущая. Фотографии артистов постараюсь прислать. Вы лечите? Это напрасно. Самое лучшее — это посылать больного к доктору. Пришлите название статьи, о которой Вы пишете. Ну, храни Вас ангелы небесные.
Ваш А. Чехов.
* * *
А.П. Чехов — Л.А. Сулержицкому
16 августа 1903 г. Ялта
Дорогой Лев Антонович, сегодня, 16 авг<уста>, получил Ваше письмо, посланное 23 июля. Дело в том, что я не в Москве, а у себя в Ялте, и все, что про меня печатают, есть не иное, как пустая сказка. Пришлите мне в Ялту Вашу статью, я прочту и тогда скажу, что Вам с нею, с статьей, делать — печатать ли в журнале, или издавать отдельно. Быть может, напечатаем в «Русском богатстве», отослав Вашу статью Короленке.
Поздравляю Вас с младенцем. Стало быть, Вы теперь уже папаша.
Часто вспоминаем и говорим о Вас, чаще, чем Вы думаете. Осенью, с первого октября по январь буду жить в Москве, где, надо полагать, увидимся. Вы бы подали прошение, чтобы Ваше дело поскорее рассмотрели и поскорее бы Вас отпустили. Жена и сестра здравствуют, Художеств<енный> театр все тот же. Мое здравие ничего себе, а зимою было плоховато. Ну, да хранит Вас господь, крепко жму руку и низко кланяюсь. Буду писать скоро еще раз.
Ваш А. Чехов.
Пишите подробнее.
* * *
А.П. Чехов — Л.А. Сулержицкому
25 ноября 1903 г. Ялта
Милый Лев Антонович, большое Вам спасибо за то, что наконец собрались написать, Ваше письмо доставило мне немалое удовольствие. Хотелось бы повидаться с Вами и потолковать о том о сем, о хохлах, о Вашем будущем имении, о редиске и бобах, которые будут произрастать под Вашим наблюдением. Очень рад, что Вы стали Думать иначе о нас, хохлах; и теперь бы мне еще хотелось сбить Вас с мысли об Орловской и Курской губ<ернии>. Для чего забираться так далеко, если можно найти подходящий клочок земли в Московской? Вам надо поближе к Москве, в 3—5 верстах от станции, около реки или пруда, десятин 5—10 — не больше, нужен сад и огород. Если Вы насадите яблонь (антоновка, зимняя), десятины две, если затеете огород и парник, то у Вас будут заняты и лето, и зима, и через пять лет maximum Вы уже будете получать доход, задавать балы и носить на животе золотую цепочку. Главное — возможность ежедневного сбыта, имейте сие в виду. А без сбыта никак нельзя, как бы просто Вы ни жили; сбыт вдохновляет — это раз, а во-вторых, читайте Г. Джорджа, буде мне не верите. При свидании поговорим очень обстоятельно, а пока умолкаю. Приеду скоро, очень скоро, должно быть, в начале будущей недели.
О недоразумениях в Художеств<енном> театре ничего не слышал, мне ничего не пишут неприятного, все благополучно, по-видимому.
Трофимов на Вас не похож ни капельки.
Жене Вашей и великолепному сыну, Вашему наследнику и кормильцу в старости, мой поклон.
Крепко жму Вам руку. О том, когда приеду, сообщу Вам. Будьте благополучны.
Ваш А. Чехов.
В Московской губ<ернии> и построиться можно дешевле и лучше.
Я кашляю.
Вы живете в Молочном переулке, дом Градобоевой. Какое предзнаменование! Очевидно, Вам надо будет иметь побольше коров и избегать посевов.
* * *
А.П. Чехов — Л.А. Сулержицкому
11 декабря 1903 г. Москва
Завтра в пятницу приходите к нам около 5—6 часов вечера, чтобы вместе отправиться в Худож<ественный> театр. Я ведь давно приехал, а Вас все нет. Нехорошо, господин помещик.
Жму Вам руку.
Ваш А. Чехов.
Леопольд Антонович Сулержицкий
Леопольд Сулержицкий, Леонид Андреев, Леонид Средин (врач, фотограф-любитель, друг А.П. Чехова) и Максим Горький. Ялта, 1902 г.
Леопольд Антонович Сулержицкий. 1910-е гг.
Могила Леопольда Антоновича Сулержицкого