Модест Ильич Чайковский (1850—1916) — младший брат композитора Петра Ильича Чайковского. Он был одним из выдающихся деятелей русской культуры второй половины XIX — начала XX века. Личность Модеста Ильича была невероятно многогранна. Юрист по образованию, он остался в истории как драматург, либреттист, переводчик, публицист, сурдопедагог, музыкальный общественный деятель, основатель первого в России музыкального мемориального музея. С середины 1870-х годов Модест Ильич стал регулярно заниматься литературным трудом. Он писал статьи, рецензии, постепенно начал создавать либретто для опер, балетов, а также писал прозаические произведения и драмы.
Модест Ильич Чайковский познакомился с Антоном Павловичем Чеховым в начале декабря 1888 года в доме известного поэта А.Н. Плещеева в Петербурге. К тому времени Модест Ильич уже был знаком с произведениями Чехова. В конце мая этого года вместе с братом композитором Петром Ильичем они прочитали повесть «Степь», после чего Модест Ильич заинтересовался творчеством молодого писателя. 1 июля он записал в дневнике: «Читал много Чехова и начал Лермонтова». На следующий день вновь запись: «Чехов и Лермонтов».
В декабре 1888 года Антон Павлович и Модест Ильич довольно часто виделись у Плещеева, актера Давыдова, а также на литературных вечерах. Так, 12 декабря Модест Ильич присутствовал на вечере в Русском литературном обществе. Там Чехов читал свой рассказ «Припадок». М.И. Чайковский кратко записал в своем дневнике по этому поводу: «Под впечатлением Чехова». Практически сразу после начала личного общения с молодым писателем Модест Ильич знакомит его со своим уже на тот момент всемирно известным братом — Петром Ильичем Чайковским.
Модест Ильич и Антон Павлович переписывались, их переписка не была постоянной и велась с большими временными промежутками. Сохранились семь писем Чехова к М.И. Чайковскому, которые неоднократно публиковались, и шесть писем М.И. Чайковского к Чехову. В письмах 1889—1890 годов М.И. Чайковский поддерживал молодого начинающего писателя. В письмах 1901 и 1903 годов он обращался к Чехову уже как к признанному гению русской литературы.
Биография
Модест Ильич Чайковский — русский драматург, оперный либреттист, переводчик, театральный критик. Родился 1 (13) мая 1850 года в Алапаевске Верхотурского уезда Пермской губернии в семье Ильи Петровича Чайковского, подполковника и инженера, и Александры Андреевны Чайковской (урожденной Ассиер). Родители композитора получили образование в Санкт-Петербурге, однако позже переехали на Урал, где Илья Петрович получил должность начальника Камско-Воткинского сталелитейного завода. Вскоре чета обосновалась в роскошном имении с массой прислуги. У Модеста были три старших брата — Николай (1838—1911), Петр (1840—1893), Ипполит (1843—1927) и старшая сестра Александра (1842—?). Кроме этого, у него был брат-близнец Анатолий (1850—1915).
Модест окончил Училище правоведения, но всю жизнь посвятил искусству. После окончания училища служил в Симбирске в палате гражданского и уголовного суда, затем в Киевской губернии. Специализировался также в области сурдопедагогики: в 1875—1876 годах в Лионе он изучил специальный курс дефектологии у педагога Ж. Гугентоблера, в 1876—92 был воспитателем, с 1882 опекуном глухонемого Н. Г. Конради.
Литературную деятельность начал в 1874 как музыкальный и театральный критик. В том же году под псевдонимом Говоров написал свою первую пьесу «Благодетель». В 1897 году он переработал ее в пьесу «Борцы». Успехом пользовались его пьесы «Лизавета Николаевна» (1884), «Симфония» (1890), «Похмелье» (1890), «День в Петербурге» (1892), «Предрассудки» (1893), «Боязнь жизни» (1895), «Борцы» (1897), которые ставились в Малом, Александринском и других театрах. Премьера пьесы «Предрассудки» состоялась в день похорон его знаменитого брата П. И. Чайковского.
Модест Чайковский написал либретто для опер брата Петра Ильича «Пиковая дама» (1890) и «Иоланта» (1891). Автор либретто опер «Дубровский» Эдуарда Направника (1895), «Ледяной дом» Арсения Корещенко (1900), «Наль и Дамаянти» Антона Аренского (1904) и «Франческа да Римини» Сергея Рахманинова (1904).
Кроме написания пьес Модест Ильич переводил сонеты Шекспира (1914). Присутствовал при последней болезни и смерти Петра Ильича. Будучи ближайшим другом великого брата-композитора, он стал его первым биографом, а вместе с племянником композитора Владимиром Давыдовым и слугой Петра Ильича Алексеем Софроновым — основателем музея Чайковского в Клину. Кроме того, Модест Ильич унаследовал от Владимира Давыдова многие права интеллектуальной собственности на его сочинения. Умер 1 (15) января 1916 года в Москве. Похоронен в усадьбе Демьяново под Клином.
Переписка Модеста Ильича Чайковского с Антоном Павловичем Чеховым
Самое раннее из сохранившихся писем М.И. Чайковского от 7 февраля 1889 года было написано из Петербурга, где он присутствовал в Александринском театре на первой постановке пьесы Чехова «Иванов»:
7 февраля 1889
5, ФонтанкаСогласно обещанию вот вам, милый Антон Павлович, отчет о вчерашнем представлении. Зала совершенно полная; в царской ложе Владимир с женой и Сергей. Много лиц бывших на первом представлении. Первый акт я застал только в конце, поэтому ничего не могу сказать о его исполнении. Занавес опустился при аплодисментах средней силы, вызовов — 1.
Второй акт шел как в бенефис Федорова до появления Сашеньки. Вместо изящной фигуры Савиной, показалась, по-моему, очень несимпатичная по внешности и отнюдь не изящная — Мичурина. Говорила она очень тихо, играла очень сдержанно (как я потом узнал, от страшного волнения). Обращение к скучающим барышням она произнесла вяло и безжизненно. Сцена Марфуши произвела фурор — вызов. Объяснение Саши опять прошло у Мичуриной точно под сурдину. По окончании акта — два вызова с криками — автора. Если бы вы были здесь, вы должны были выйти, но сила их не настолько была велика, чтобы стоило режиссеру в объявлении публике о Вашем отсутствии.
Третий акт, безусловно, прошел еще лучше, чем на первом представлении, как-то удачнее, спокойнее. Мичурина хоть и была хуже Савиной, но, как говорится, «ансамбля не испортила», а некоторые вещи и сказала очень мило. Давыдов в сцене с доктором и с женой был превосходен, Стрепетова еще лучше; фразу «Когда, когда он сказал?» — она произнесла внятнее и со стоном, от которого только камень, кажется, не заплачет. Я был потрясен до глубины души. Вся зала как один человек начала вызывать вас. Помощник режиссера вышел объявить об вашем отсутствии. Актеры выходили раз шесть раскланиваться перед публикой. В фойе страшные препирания, толки и крики. Один литератор, к несчастью, не знаю его фамилии (но узнаю, наверное), говорил, что после пьес Гоголя ничего подобного не видел, другой — адвокат — чуть не с пеной у рта опровергал его, повторяя слова Михневича. Везде были кучки. Я был устроен в одной из них потому, что ко мне подошел Утин, все стоявшие около примолкли, чтобы послушать мнение знаменитого адвоката. Адвокат нес белиберду страшную. Достаточно сказать, что он упрекал доктора в том, что тот в первом акте делает намек, что лечит даром. «С этой минуты этот человек перестал существовать для меня!» — восторженно говорил он. Иванов роняет себя, удостаивая его разговорами. Впрочем, рядом со вздором в речах Утина было и несколько дельного. Самое дельное — признание выдающейся, исключительной талантливости пьесы.
Четвертый акт был ослаблен игрою Мичуриной. Как бы мне Вам передать верное впечатление, которое она производила? Все у нее примерно, на своем месте, умно, тип, созданный Савиной, и ее тип тоже — в ней не было ни одной самостоятельной нотки, но все это покрыто точно дымкой какой-то, туманно, незаметно. Давыдов был хорош только с момента своего монолога в то время, когда Сашенька уходит за матерью. По окончании акта актеров вызывали раз 5. В общем, успех пьесы был тот же, что 31-го января, но менее блестящий с внешней стороны, потому что Вы отсутствовали.
Я посмотрел пьесу с интересом и вниманием неослабным, много уловил новых прелестных черт и яснее заметил недостатки, а, в общем, по окончании ее остался при этом же мнении, что это самое талантливое произведение из всех новых, какие я видел на Александринской сцене, и что в авторе ее сидит будущий великий драматург, который когда-нибудь скажет нечто великое. «Медведь» произвел фурор и превосходно был разыгран Савиной и Сазоновым. Как бы я хотел, чтобы Вы хоть такой ничтожный услугой, как эта, еще дали мне случай выказать Вам, как Вы мне глубоко симпатичны.
Следующее из сохранившихся писем М.И. Чайковского написано спустя год, 23 февраля 1890 года, и относится ко времени его работы над либретто оперы брата «Пиковая дама». Оно является ответным на письма Чехова от 17 января и 16 февраля 1890 года. В первом из них Антон Павлович сообщает о том, что посылает повесть Л.Н. Толстого «Крейцерова соната». Во втором письме от 16 февраля Чехов подробно описывает свои впечатления от прочтения пьесы М.И. Чайковского «Симфония»:
Дорогой Модест Ильич, Ваша «Симфония» мне очень понравилась. О сценических красотах пьесы я умею судить, только вернувшись из театра, а потому позвольте мне не говорить о них. Литературные же достоинства не подлежат ни малейшему сомнению. Это умная, интеллигентная пьеса, написанная отличным языком и дающая очень определенное впечатление. Несмотря на то, что половина действующих лиц не кажется типичной, что фигуры вроде Милочки затронуты только чуть-чуть, быт рисуется ясно, и я благодаря Вашей пьесе имею теперь представление о среде, которой раньше не знал. Это полезная пьеса. Жалею, что я не критик, иначе бы я написал Вам длинное письмо и доказал бы, что Ваша пьеса хороша.
Вы, кажется, говорили, что Вашей пьесы не поймет публика, ибо пьеса рисует среду специальную. Читая пьесу, я, признаться, ожидал пересола, но, кроме «симфония», «опера» и «мотивчик», ничего специального не обрел и посему позволю себе не разделять Ваших опасений.
Елена сделана хорошо, хоть и говорит местами мужским языком. Место, где она вспоминает о певице в Мангейме, вышло недостаточно тепло именно благодаря этой манере выражаться по-мужски. Знаки препинания в этом воспоминании я расставил бы иначе; например, после слов «с ридикюльчиком в руках» я поставил бы многоточие, потом слово «она» зачеркнул бы. Если же, впрочем, певицы вроде Елены обмущиниваются, то я неправ. Все это мелочи...
Ядринцев похож на суворинского Адашева. Ходыков сделан великолепно, дядюшка очень милая скотина... Больше всего мне понравились I, II и V акты, меньше всего III, где у Милочки нет ни одной сочной, длинной фразы, а все какие-то всхлипывания... Конец остроумен, лучше и придумать нельзя.
Ходыкова надо Свободину играть.
Воображаю, как хорошо сошла бы Ваша «Симфония» у нас в Малом театре. У нас умеют разговаривать на сцене — это важно. Второй акт поставили бы чудно.
Простите, что пишу черт знает как, пятое через десятое. Не умею выражать свои мнения, хоть и называюсь литератором.
На Сахалин я еду в апреле. Если до этого времени будете в Москве, то убедительно прошу Вас пожаловать ко мне. Будьте здоровы и не забывайте Вашего почитателя и немножко собутыльника А. Чехова.
Спустя неделю Модест Ильич пишет ответ:
23 февраля 1890
Фонтанка, 24.От всей души благодарю Вас, дорогой Антон Павлович, за Ваше письмо. Если бы Вы знали, какое значение я придаю Вашему отзыву, как был счастлив получить Ваше письмо, Вы бы написали мне его раньше. Я уже совсем уверился, что это произведение Вам не понравилось и Вам тяжело высказать мне это. По совести скажу, что меня печалило в этом случае, не столько факт неодобрения, сколько — недоверия к искренности моего желания узнать Ваше мнение, каково бы оно ни было. Я никогда не понимал того презрения и насмешек, которыми осыпают наших фигнеристок, маринисток, рубинштейнисток, потому что сам всегда был каким-нибудь истом. В эту минуту я репинист и чехист, отношусь к Вашему таланту с какой-то влюбленностью, которую невольно переношу и на личность, и поэтому особенно чувствителен в отношениях с Вами. Ваше молчание меня так же сильно огорчало, как обрадовало Ваше письмо. Ваши замечания, в общем, сводятся к недоделанности моей вещи. Я сам это чувствую и благодаря тому, что ранее будущего сезона не увижу ее на сцене, хочу летом поработать над ней и многое дорисовать.
Сегодня я окончил либретто «Пиковой дамы» для моего брата. Кажется, будет очень эффектно. Мой брат очень увлечен работой и в один месяц написал две трети оперы.
На днях мы здорово кутнули у Алексея Николаевича. Было страшно весело и оживленно.
Как мне не нравится «Крейцерова соната»! Какая натяжка, бесформенность и близорукость! Во все время чтения мне представлялся не колосс Толстой, а пресыщенный старикашка, оправдывающий свою половую неспособность — измышленной парадоксальной глубиной морали. От вещи ничего не останется, кроме изумительной сцены убийства, где снова чувствуется его львиная лапа....
Дайте мне, пожалуйста, если можно, «Лешего». Мережковский и Урусов так хвалят его, что мне завидно.
Дай Вам Бог хорошо съездить. Я Вам страшно завидую.
Отъявленный Чехист М. Чайковский
Вскоре, 16 марта 1890 года, Чехов в очередном письме сообщает Модесту Ильичу следующее:
Был у меня на днях редактор журнала «Артист» и просил меня употребить все мое красноречие на то, чтобы в его журнал в начале будущего сезона попала Ваша «Симфония». Я спросил: «Сколько Вы заплатите?» Он ответил: «Немного, потому что денег нет». Во всяком случае, если Вы дадите Ваше согласие, то имейте в виду, что за оригинальную пьесу, идущую на казенной сцене, «Артист» платит от 150 до 250 рублей (не за лист, а за всю: этакие скоты!). Так как «Симфония» побывала уже в литографии Рассохина и потеряла там девственность, то 250 не дадут. Насчет согласия или несогласия ответьте мне, но слова не давайте, ибо к осени Ваши планы могут измениться; я рекомендую ответить уклончиво. Буду, мол, иметь Вас в виду. Достаточно с них. <...>
Через 1—2 недели выйдет в свет моя книжка, посвященная Петру Ильичу. Я готов день и ночь стоять почетным караулом у крыльца того дома, где живет Петр Ильич, — до такой степени я уважаю его. Если говорить о рангах, то в русском искусстве он занимает теперь второе место после Льва Толстого, который давно уже сидит на первом. (Третье я отдаю Репину, а себе беру девяносто восьмое). Я давно уже таил в себе дерзкую мечту — посвятить ему что-нибудь. Это посвящение, думал я, было бы частичным, минимальным выражением той громадной критики, какую я, писака, составил о его великолепном таланте и какой, по своей музыкальной бездарности, не умею изложить на бумаге. К сожалению, мечту свою пришлось осуществить на книжке, которую я не считаю лучшею. Она состоит из специально хмурых, психопатологических очерков и носит хмурое название, так что почитателям Петра Ильича и ему самому мое посвящение придется далеко не по вкусу. <...> Вы чехист? Покорно благодарим. Нет, Вы не чехист, а просто снисходительный человек. Будьте здоровы, желаю всего хорошего
Ваш А. Чехов
Спустя четыре дня 20 марта 1890 года Модест Ильич пишет ответное письмо:
Я ничего не имею ни за, ни против напечатания моей пьесы в «Артисте», милый мой Антон Павлович. Впрочем, за то, что никто другой ее у меня не просит, то скорее за. Во всяком случае, не теперь, потому что очень легко может случиться, что я найду нужным сделать некоторые изменения в ней. В Москве она пойдет в ноябре, в Петербурге — в октябре. Плата, конечно, желательно наибольшая, но я торговаться не стану.
Вчера кончились заседания Комиссии по пересмотру устава Литературно-театрального комитета. Я был в числе заседателей и более, чем когда-либо, жалел, что не имею повествовательного таланта. Какой бы прелестный рассказ вашего типа можно было сделать на эту тему! Попал я в заседатели не за что иное, как за мое «смирение», по всей вероятности. Иначе не могу себе объяснить моего выбора. Я оправдал ожидания и был подобен овце безгласной. Да и что можно было сказать, когда заседаниями руководит Григорович?! Боже! Сколько слов может истратить этот человек, чтобы ровно ничего не высказать, сколько огня и увлечения влагает он в каждое свое убеждение, которое вскоре сам же опровергает с не меньшим огнем!! Эти переходы были очаровательно интересны. Дело говорил и дело сделал один Кривенко. Не знаю, известен ли Вам этот человек. Он секретарь министра двора и единственный из всего собрания, интересуясь вопросом платонически, не был заинтересован шкурой, потому и говорил свободнее и умнее всех. Мы, все остальные, неизбежно должны были на каждом шагу делать оговорки. Результаты комиссии следующие: прежний коллегиальный состав, прежние два отделения, но одно в Петербурге, — другое в Москве. Авторы не присутствуют. Отзыв комитета известен только директору до постановки пьесы. Согласно с этим автору не говорят, одобрена или нет его пьеса и будет ли поставлена или нет. Директор — апелляционная инстанция и может поставить пьесу и неодобренную, но в ограждении ответственности комитета на афише при постановке значится, был или не был одобрительный отзыв Комитета. От автора не зависит представить пьесу в то или другое отделение. Они распределяются между последними по очереди в самой Конторе.
Вот существенные примечания, и, мне кажется, дельные.
Все это только проект. Всеволожский и Погожее остались при особом мнении, и только министр установит окончательное решение.
Мой брат будет очень обрадован и польщен Вашими строками о нем. Я выписал их и послал ему. Он совершенно разделяет мое отношение к Вашему таланту. Я, по его рекомендации, познакомился с первой Вашей вещью. Относительно рангов я согласен с Вами до четвертого. Его, это мое глубочайшее и искреннее убеждение, надо оставить пока вакантным, потому что он, наверное, будет доктором Чеховым.
На этом месте письма я был прерван посещением г-жи Анненковой-Бернар, явившейся, между прочим, предлагать от имени Базарова напечатать пьесу у него. Я отказал, но Вы все-таки скажите об этом «Артисту», авось рубликов 25 накинет... Серьезно, очередей к «Артисту»: это пусть он заговорит со мной об этом деле в конце августа.
Вчера я провел вечер у нашего милого старичка. У него с Евреиновой разлад, но духом от того не падает. Желаю Вам всего лучшего. Неизменный чехист
М. Чайковский
20 марта
Следующая группа писем М.И. Чайковского относится к 1901 и 1903 годам. Все они связаны с просьбой Модеста Ильича дать ему на время, чтобы скопировать для биографии брата его письма к Чехову.
1 октября 1901.
г. Клин
Моск[овская] губ[ерния].Дорогой Антон Павлович!
В Риме Вы мне обещали прислать для снятия копий письма Петра Ильича. Если это Вам не трудно, не можете ли Вы сделать это теперь. Я дошел в биографии до того места, где Вы обмениваетесь первыми письмами с П[етром] И[льичом], и мне было бы очень драгоценно иметь их. Простите, что беспокою Вас! — Крепко жму Вашу руку!
М. Чайковский
Как я радуюсь хорошим известиям о Вашем здоровье!..
Чехов исполнил просьбу Модеста Ильича и прислал ему письма композитора. Об этом М.И. Чайковский пишет в своем следующем письме:
11 ноября 1901.
Дорогой Антон Павлович!
Благодарю Вас за письма. Сожалею только о том, что среди них интереснейшего для меня, первого, которое П[етр] И[льич] написал Вам еще, лично не зная Вас, — нет.
От души желаю Вам того, что всем нам, русским, так дорого, — Вашего здоровья.
Ваш М. Чайковский
Спустя два года, 13 августа 1903 года Чехов обратился к Модесту Ильичу с напоминанием вернуть ему письма композитора:
Дорогой Модест Ильич, меня начинает помучивать беспокойство. Дело в том, что года два-три тому назад я послал Вам из Ялты письма покойного Петра Ильича и, не получив от Вас ответа, до сих пор не знаю, получены ли Вами письма, где они в настоящее время и если были возвращены Вами, то по какому адресу. Пожалуйста, напишите мне хоть одну строчку и, кстати, сообщите, как Ваше здоровье. Я о Вас часто вспоминаю.
М.И. Чайковский сразу же выполнил просьбу Чехова:
Клин, Москов[ская] губ[ерния].
17 августа 1903Милый Антон Павлович!
Посылаю Вам письма Пети и благодарю за них! Я не знал, куда их отправить, и недавно еще говорил себе, что при первой поездке в Москву надо будет навести справки о Вашем адресе.
Очень я польщен тем, что Вы «иногда думаете обо мне». Я же в настоящую минуту полон Вами: во-первых, потому что перевожу Вашу «Палату № 6» на итальянский язык, во-вторых, потому что на днях написал одному моему приятелю 16 страниц об этой удивительной вещи, в-третьих, потому что получил недавно 10-ю книжку Ваших сочинений и радуюсь некоторым перлам, заключающимся в ней («Учитель словесности»).
Я живу хорошо. Зимой в Риме, летом — здесь. Кончил биографию Пети, а теперь занят драматической поэмой на историческую тему.
Крепко жму Вашу руку. Больше, чем кому-нибудь, желаю Вам всяких благ — лишь бы Вы писали, писали, писали на утешение Ваших поклонников, «из коих первый [нрзб]
Ваш М. Чайковский
Модест Ильич Чайковский
Модест Ильич Чайковский