Я страшно испорчен тем, что родился, вырос, учился и начал писать в среде, в которой деньги играют безобразно большую роль.
А.П. Чехов. Письмо А.С. Суворину. 29 августа 1888 г.
Антон Павлович Чехов родился в семье таганрогского купца Павла Егоровича, учившего своих детей быть бережливыми. Несмотря на то, что все дети Чеховых учились в гимназии, с детства их приучали к труду. Старшие сыновья торговали в отцовской лавке. Антон два года учился портняжному мастерству. Ему рано пришлось узнать цену деньгам. В 1876 году разорившийся отец семейства Павел Егорович уехал от кредиторов в Москву, вслед за ним уехала и его жена Евгения Яковлевна с млашими детьми. Александр и Николай перебрались в Москву еще раньше. Шестнадцатилетний Антон остался в родном Таганроге, чтобы закончить учебу. По просьбе родителей он продавал оставшееся имущество и отправлял им вырученные деньги. Тогда же он стал давать частные уроки. На заработанные деньги он жил, часть денег он также отправлял родителям. О том, насколько родители Антона зависели от денежных переводов Антона, можно судить по их письмам:
П.Е. Чехов — А.П. Чехову. 6 мая 1876 г.
Для меня приятно, что ты еще третий урок нашел. Старайся, сынок, умей добывать деньги да с умом их расход вести.
* * *
Е.Я. Чехова — А.П. Чехову. 25 ноября 1876 г.
Мы от тебя получили 2 письма наполнены шутками, а у нас в то время только было 4 коп. и на хлеб и на светло. Ждали мы от тебя, не пришлешь ли денег.
* * *
П.Е. Чехов — А.П. Чехову. 3 февраля 1877 г.
Деньги двенадцать рублей серебром мы от тебя получили, очень мало <...> Мамаша ждала от тебя 20 рублей. Как услыхала, что прислано 12 рублей, залилась горькими слезами.
* * *
П.Е. Чехов — А.П. Чехову. 20 июля 1877 г.
Милый сын Антоша <...> записочку твою мамаша получила и благодарит тебя, ты пишешь, что послал 20 руб., а мы получили только 15.
В 1879 году, сразу после окончания гимназии Антон Чехов переехал в Москву и поступил в университет на медицинский факультет. Именно тогда он принял решение взять на себя содержание родителей и младших брата и сестру. С этого времени это стало основной заботой Антона Павловича. Чтобы заработать, он писал для юмористических газет и журналов. Начальные гонорары были невеликки — 5 копеек за строчку (около 30—35 рублей за авторский лист). Все заработанные деньги уходили на содержание родных. В письмах братьям и знакомым он рассказывал о своем финансовом положении:
Ал.П. Чехову. 13 мая 1883 г.
Не завидуй, братец, мне! Писанье, кроме дерганья, ничего не дает мне. 100 руб., к<ото>рые я получаю в месяц, уходят в утробу, и нет сил переменить свой серенький, неприличный сюртук на что-либо менее ветхое. Плачу во все концы, и мне остается nihil <ничего, нуль>. В семью ухлопывается больше 50. Не с чем в Воскресенск ехать. У Николки денег тоже чертма. Утешаюсь по крайней мере тем, что за спиной кредиторов нет. За апрель я получил от Лейкина 70 руб., и теперь только 13-е, а у меня и на извозца нет.
Живи я в отдельности, я жил бы богачом, ну, а теперь... на реках Вавилонских седохом и плакахом...
* * *
И.П. Чехову. Вторая половина октября 1883 г.
Живу я мерзко. Зарабатываю больше любого из ваших поручиков, а нет ни денег, ни порядочных харчей, ни угла, где бы я мог сесть за работу. С Николаем мне не жить, не потому что я этого не хочу, а потому, что он сам не захочет. Он до 70-летнего возраста не расстанется со своими перинками и портерным образом жизни. В настоящее время денег у меня ни гроша. С замиранием сердца жду 1-го числа, когда получу из Питера. Получу рублей 60 и тотчас же их ухну.
* * *
Н.А. Лейкину. 12 или 13 октября 1885 г.
Вы советуете мне съездить в Петербург, чтобы переговорить с Худековым, и говорите, что Пет<ер>бург не Китай... Я и сам знаю, что он не Китай, и, как Вам известно, давно уже сознал потребность в этой поездке, но что мне делать? Благодаря тому что я живу большой семьей, у меня никогда не бывает на руках свободной десятирублевки, а на поездку, самую некомфортабельную и нищенскую, потребно minimum 50 руб. Где же мне взять эти деньги? Выжимать из семьи я не умею да и не нахожу это возможным... Если я 2 блюда сокращу на одно, то я стану чахнуть от угрызений совести. <...> Аллаху только известно, как трудно мне балансировать и как легко мне сорваться и потерять равновесие. Заработай я в будущем м<еся>це 20—30-ю рублями меньше и, мне кажется, баланс пойдет к черту, я запутаюсь... Денежно я ужасно напуган и, вероятно, в силу этой денежной, совсем не коммерческой, трусости я избегаю займов и авансов... На подъем я не тяжел. Будь у меня деньги, я летал бы по городам и весям без конца.
Получив в 1884 году диплом доктора, Чехов начал частную врачебную практику, однако вскоре понял, что особых доходов ему это не принесет. Так, в августе 1884 года Антон Павлович писал редактору Н.А. Лейкину о своих пациентах:
Ах... не так давно лечил одной барышне зуб, не вылечил и получил 5 руб.; лечил монаха от дизентерии, вылечил и получил 1 р.; лечил одну московскую актрису от катара желудка и получил 3 руб. Таковой успех на новом моем поприще привел меня в такой восторг, что все оные рубли я собрал воедино и отослал их в трактир Банникова, откуда получаю для своего стола водку, пиво и прочие медикаменты.
В дальнейшем Чехов полностью посвятил себя литературе, оказывая при этом врачебную помощь всем, кто к нему обратился. Причем чаще всего деньги за свои услуги он брать отказывался. Так, в 1890 году в письме из Благовещенска Чехов рассказывал Суворину, как он практиковал в пути на Сахалин:
В местечке Рейнове на Амуре, где живут одни только золотопромышленники, некий муж пригласил меня к своей беременной жене. Когда я уходил от него, он сунул мне в руку пачечку ассигнаций; мне стало стыдно, и я начал отказываться, уверяя, что я очень богатый человек и не нуждаюсь. Супруг пациентки стал уверять, что он тоже очень богатый человек. Кончилось тем, что я сунул ему обратно пачечку и у меня все-таки осталось в руке 15 рублей. Вчера лечил мальчика и отказался от 6 рублей, которые маменька совала мне в руку. Жалею, что отказался.
Понемногу литературные гонорары Чехова росли, но росли и затраты на семью — в доме должны быть кухарка, горничная, младшие дети должны учиться, да и аренду квартиры оплачивал Антон. Он брал авансы в редакциях, в письмах издателю Н.А. Лейкину он говорил, что зарабатываемых им денег на жизнь не хватает:
17 ноября 1884 г.
Человек я семейный, неимущий... деньги надобны, а «Развлечение» платит мне 10 коп. со строки. Мне нельзя зарабатывать менее 150—180 руб. в месяц, иначе я банкрот.
* * *
13 апреля 1886 г.
Вы спрашиваете, куда я деньги деваю... Не кучу, не франчу, долгов нет, но тем не менее из 80+232 р., полученных перед праздником от Вас и от Суворина, осталось только 40, из коих завтра я должен буду отдать 20... Чёрт его знает, куда они деваются!
За первые несколько лет жизни в Москве Чеховы сменили несколько дешевых квартир. Только в 1886 году Антон Павлович снял небольшой двухэтажный дом на Садовой-Кудринской улице. Впервые у Чехова порявился отдельный кабинет для работы. В этом доме Чеховы прожили до весны 1890 года, пока Антон Павлович не отправился на Сахалин. Семья тогда перебралась в квартиру поменьше. В эти годы доход Чехова был довольно большим, но денег все равно не хватало. Об этом он нередко писал своим друзьям и знакомым:
М.В. Киселевой, 3 февраля 1888 г.
Я утомлен до мозга костей. Вчера окончил, а сегодня послал повесть, которую Вы увидите в мартовской книжке «Северного вестника». Многое Вам в ней понравится, а многое очень не понравится. Во всяком случае увидите, сколько сока и напряжения пошло на нее. Давно уж в толстых журналах не было таких повестей; выступаю я оригинально, но за оригинальность мне достанется так же, как за «Иванова». Разговоров будет много. Написал я около пяти печатных листов. Запросил по двести за лист и непременным условием поставил — деньги вперед!
* * *
М.В. Киселевой, 25 марта 1888 г.
В начале сего года я заработал и прожил полторы тысячи рублей. Деньги улетучиваются, как черти от ладана...
* * *
А.С. Суворину, 27 октября 1888 г.
В решении, как мне быть и что делать, деньги не помогут. Лишняя тысяча рублей не решит вопроса, а сто тысяч — на небе вилами писаны. К тому же, когда у меня бывают деньги (быть может, это от непривычки, не знаю), я становлюсь крайне беспечен и ленив: мне тогда море по колено... Мне нужно одиночество и время.
В то же время в письмах родным он часто шутил по поводу безденежья:
М.П. Чеховой. 25 апреля 1887 г.
Деньги на исходе. Приходится жить альфонсом. Живя всюду на чужой счет, я начинаю походить на нижегородского шулера, который ест чужое, но сверкает апломбом.
На себя Чехов тратил очень мало, но старался, чтобы у семьи было все необходимое. Каждое лето он отправлял мать и младших брата с сестрой на отдых. В 1885—1887 годах они жили в имении Киселевых недалеко от Воскресенска в Подмосковье. Летние месяцы 1888 и 1889 годов Чеховы провели в имении Линтваревых под Сумами в Харьковской губернии. Тогда Антон Павлович задумался о приобретении для себя и родителей небольшого хутора или имения. В письме литератору и издателю Алексею Николаевичу Плещееву от 27 августа 1888 года Чехов говорил о своих планах:
Рассказ для октябрьской книжки «Сев<ерного> вестника» непременно будет. <...> Аванс едва ли понадобится; денег у меня нет, буду жить впроголодь, но постараюсь не брать денег вперед, ибо авансы понадобятся летом, когда я бездельничаю и нуждаюсь в лишних, шальных деньгах. Ради весенних и летних дебоширств стоит поголодать зимою.
Вчера я вернулся из Полтавской губернии. Опять был у Смагиных, опять сделал тьму верст и утомился, запылился и истрепался, как сукин сын. Ездил с специальною целью — купить (?!?) хутор. Хочу путем всяких фокусов и сделок с банком приобрести десятин 20 с садом и рекой. Хутор стоит 3000 руб. Буду платить проценты, а в будущем понемногу выкуплю. В цене не сошелся, но, вероятно, сойдусь, и не успеет наступить унылый октябрь, как я стану подписываться так: «Полтавский помещик, врач и литератор Антуан Шпонька».
После возвращения с Сахалина и поездки с Сувориным за границу весной 1891 года решение о покупке имения было принято. Это лето Чеховы провели в имении Богигимово Былим-Колосовского в Тульской губернии. Очарованный старинным поместьем Антон Павлович мечтал о небольшом имении. В письме брату Александру от 6 августа 1891 года он рассказывал о подходящем варианте: «Наклевывается отличное именьице в 40 десятин с домиком и сараями, садом, лесом и речушкой, стоящее только 2 ½ — 3 тысячи. Ах! Вот бы!».
В этом же письме он обсуждает с братом денежные вопросы:
Что касается ста рублей, то вышли их в г. Алексин Тульской губернии А.П. Чехову. Это мой единственный ресурс, ибо, пока я не кончил кое-каких работишек, мне неоткуда получать. Сижу без пнензов. Заграничная поездка шибко нагрела меня. Я задолжал. По последнему счету из магазина я должен был получить 690 р. Из них 500 посланы в Феодосию Суворину, на мою же долю приходится только 190, а между тем за одну только московскую квартиру (летние месяцы) мне нужно заплатить 200 руб. Одновременно с твоим письмом я получил повестку на 90 руб. и долго ломал голову, откуда мне сие, пока не прочел твое письмо. <...>
Я с удовольствием занял бы у кого-нибудь тысяч пять без отдачи. Пора бы Вышнеградскому учредить такие банки, откуда дают деньги порядочным людям без надежды получить их когда-либо обратно.
К тому времени Чехов был уже известным писателем. Его произведения печатались, в издательстве Суворина регулярно выходили сборники его рассказов. Но все же к лету 1891 года у него образовался довольно большой долг. Поездка на Сахалин обошлась Чехову в 4—5 тысяч. Большая часть суммы — это гонорары, собранные им зимой 1890 года. Меньшая — деньги, взятые в кассе «Нового времени» в счет продажи его сборников. После заграничной поездки образовался его личный долг Суворину в 800 рублей. Вместе с расходами на дачу получалось больше трех тысяч долга. За лето Чехов уменьшил долг на одну тысячу, но он все равно тяготил писателя. К концу лета у Чехова кончились деньги. На переезд с дачи, на уплату летнего долга за московскую квартиру Чехов попросил у Суворина аванс в 300 рублей в счет гонорара за повесть «Дуэль». Но мысль о покупке имения Чехова не покидала.
В феврале 1892 года Чехов купил имение Мелихово недалеко от Лопасни в Подмосковье. Для покупки он взял авансом 5 тысяч в книжном магазине «Нового времени». «Я изменил Хохландии, ее песням и ракам, — писал Чехов брату Александру 23 февраля 1892 года. — Именье куплено в Серпуховском уезде, в 9 верстах от станции Лопасни. Чувствуй: 213 десятин, из них 160 лесу, два пруда, паршивая речка, новый дом, фруктовый сад, рояль, три лошади, коровы, тарантас, беговые дрожки, телеги, сани, парники, две собаки, скворешни и прочее...» 4 марта 1892 года Чехов уехал на постоянное жительство в свое имение. О покупке имения младший брат писателя Михаил Павлович Чехов вспоминал так:
Большое цензовое имение в 213 десятин, с усадьбой, лесами, пашнями и лугами, которые он сам же называл «великим герцогством», досталось ему, в сущности говоря, всего только за 5 тысяч рублей. Условная цена была 13 тысяч рублей, но остальные 8 тысяч рублей были рассрочены продавцом по закладной на 10 лет. Не наступил еще срок и первого платежа, как бывший владелец прислал письмо, в котором умолял оплатить закладную до срока, за что уступал 700 рублей. Тогда я заложил Мелихово в Московском земельном банке, причем оно было им оценено в 21 300 рублей, то есть в 60% его действительной стоимости. Я взял только ту сумму, которая требовалась для ликвидации закладной, выданной продавцу, и таким образом Антон Павлович освободился от долга частному лицу, и ему пришлось иметь дело с банком и выплачивать ему с погашением долга всего только 300 рублей в год. Какую же квартиру можно было нанять в Москве за 300 рублей в год?
В письме А.С. Суворину от 18 декабря 1893 года Чехов подробно рассказывал о выплатах за имение:
При покупке имения я остался должен бывшему владельцу 3 тысячи и выдал ему закладную на сию сумму. В ноябре я получил письмо: если уплачу по закладной теперь, то мне уступят 700 р. Предложение выгодное. Во-первых, имение стоит не 13 тыс., а 12 300, и, во-вторых, процентов не платить. Я понатужился и вчера погасил закладную, уплатив то, что нужно, с чем искренно себя поздравляю. Этот долг томил меня. Теперь на имении лежит только банковский долг, 5800 р., но это пустяки. Быть должным банку приятно даже, так как просрочить платеж процентов можно на 6 месяцев. Одним словом, я могу считать себя теперь так, как будто я ничего не должен.
Став владельцем имения, Антон Павлович не почувствовал ожидаемого облегчения. Теперь ему надо было отдавать долги, содержать семью и заботиться о ведении запущенного хозяйства, требовавшего вложения немалых сил и средств. Ему приходилось много писать ради заработка. Об этом он говорил в письмах А.С. Суворину:
16 июня 1892 г.
Душа моя просится вширь и ввысь, но поневоле приходится вести жизнь узенькую, ушедшую в сволочные рубли и копейки. Нет ничего пошлее мещанской жизни с ее грошами, харчами, нелепыми разговорами и никому ненужной условной добродетелью.
Душа моя изныла от сознания, что я работаю ради денег и что деньги центр моей деятельности. Ноющее чувство это вместе со справедливостью делают в моих глазах писательство мое занятием презренным, я не уважаю того, что пишу, я вял и скучен самому себе, и рад, что у меня есть медицина, которою я, как бы то ни было, занимаюсь все-таки не для денег.
* * *
19 января 1895 г.
Хочется писать и кажется, что в этом году я буду писать так же много, как Потапенко. И деньги нужны адски. Мне нужно 20 тысяч годового дохода, так как я уже не могу спать с женщиной, если она не в шелковой сорочке. К тому же, когда у меня есть деньги, я чувствую себя как на облаках, немножко пьяно, и не могу не тратить их на всякий вздор.
Чехов много раз, по его выражению, «выскакивал» из денежной петли, из отчаянного безденежья. Он никогда не хотел богатства, отсюда его постоянные шутки над женитьбой на богатой, над возможным выигрышем. Он, судя по его письмам, по воспоминаниям и дневникам современников, боялся искушения скупостью, жадностью. Если у него появлялись лишние деньги, то они как-то быстро улетучивались.
Уходили на дружеское застолье, подарки, книги. Но более всего на очевидную и скрытую благотворительность. На нее он отдавал не из лишних, а из средств, необходимых на хозяйство, на текущие расходы. Не гасил основной долг банку, однако куда большую сумму уже истратил на строительство двух школ, колокольни и пожарного сарая в Мелихове. На плату за неимущих гимназистов, помощь погорельцам. На лекарства для крестьян, которых он лечил, на попечительство.
К тому же в бухгалтерии книжного издательства Суворина была вечная неразбериха с выплатами. Он никогда не знал: он ли должен, ему ли должны. Летом 1891 года Чехов едва ли не с робостью и извинениями писал Суворину: «В каком положении находится эта выручка, я не знаю; если печатается уже пятое издание, то деньги должны быть».
На покупку имения в Мелихове он взял в книжном магазине Суворина аванс в 5 тысяч рублей. В январе 1893 года половина долга, по его подсчетам, была погашена. Но долг почему-то не сокращался, а возрастал, несмотря на успешную распродажу его книг. Ему казалось, что к осени долг к осени должен был уменьшиться до тысячи. И вдруг пришел счет, что он должен магазину 3482 рубля. Чехов не запаниковал, не предположил на минуту ошибку или недобросовестность нововременского бухгалтера. Он сразу и фатально согласился: «Впрочем, чёрт с ней, с бухгалтерией. Быть посему».
В 1894 году, несмотря на то, что Чехов два года не брал в магазине «Нового времени» ни копейки, а книги хорошо продавались, пришел новый счет, согласно которому, долг Чехова «конторе» в 8170 рублей (на февраль 1892 года) уменьшился только на 600 рублей. И Чехов оставался должен 7567 рублей. Чехов попросил Суворина не смущать бухгалтера недоверием, так как он человек новый. Вскоре пришел другой счет. Долг не превышал тысячи рублей, и Чехов возликовал: «Я богач. <...> не дернуть ли мне подобру-поздорову за границу?» 2 ноября Чехов получил новый счет. По нему выходило, что он должен не 1004 рубля, как ему сообщили два месяца назад, а 4155 рублей. Чехов написал Суворину: «Такие частые перемены в настроении заставляют меня подозревать, что в шкафу у бухгалтера сидит хорошенькая и очень капризная дама».
К 1899 году постоянная нехватка денег и все ухудшающееся здоровье привели Чехова к мысли о приведении финансовых дел в порядок. К тому времени у него было три основных источника дохода. Первый — публикации новых произведений. Второй — издание и переиздание написанного отдельными книгами. И третий — отчисления от театральных постановок. За новые произведения Чехову, уже общепризнанному автору, давали авансы из расчета 200—250 рублей за авторский лист. Книги в девяностые давали от трех до восьми тысяч в год. Театральные отчисления — еще несколько тысяч.
Чтобы решить сразу все финансовые вопросы, Чехов в 1899 году продает за 75 000 рублей книгоиздателю А.Ф. Марксу имущественные права на все произведения. Театральные отчисления по-прежнему остаются в распоряжении Чехова. Решение всех вопросов, связанных с продажей прав на свои книги, он поручил Петру Алексеевичу Сергеенко. В своих воспоминаниях Сергеенко рассказывал об этом так:
Чехов не раз делал попытки привести в ясность свои материальные дела, т. е. он ли в долгу у издателей, или издатели ему должны. Но его попытки остались вотще перед твердынями русской халатности. Это часто мутило корректного и обстоятельного Чехова. <...>
И вот однажды, в январе 1899 г., я получил от Чехова письмо, в котором он писал о своих осложнившихся материальных делах и выражал, между прочим, желание продать свои сочинения А.Ф. Марксу, с которым у меня были тогда довольно частые сношения. <...>
Очевидно, он предпочитал иметь дело с А.Ф. Марксом не только как с наиболее тороватым издателем, но и как наиболее предприимчивым человеком, могущим в скором времени выпустить в свет прилично изданное собрание сочинений Чехова.
О заключении договора с Марксом и дальнейших плагнах Чехов писал из Ялты сестре и брату Александру:
М.П. Чеховой. 27 января 1899 г.
Ты пишешь: «не продавай Марксу», а из Петербурга телеграмма: «договор нотариально подписан». Продажа, учиненная мною, может показаться невыгодной и наверное покажется таковою в будущем, но она тем хороша, что развязала мне руки и я до конца дней моих не буду иметь дела с издателями и типографиями. К тому же Маркс издает великолепно. Это будет солидное издание, а не мизерабельное. Мне заплатят 75 тыс. в три срока <...>.
* * *
Ал.П. Чехову. 27 января 1899 г.
С Маркса я получил 75 тыс. за все напечатанное мною доселе; за будущее он будет платить мне так: в первые пять лет по подписании договора — 5 тысяч за 20 листов, во вторые пять лет — 9 тысяч и т. д. с прибавкой по 200 р. на лист через каждые пять лет, так что если я проживу еще 45 лет, то он, душенька, в трубу вылетит. Мы ему покажем!
* * *
М.П. Чеховой. Ялта. 4 февраля 1899 г.
Я подписал уже договор с Марксом, это факт совершившийся, и потому Сергеенко может говорить о нем где угодно и сколько угодно. Теперь уже, когда все кончено, нет секрета. 75 тыс. я получу не сразу, а в несколько сроков, на пространстве почти двух лет, так что с уверенностью можно сказать, что деньги эти я не проживу в два года. Расчет мой таков: 25 тысяч на уплату долгов, на постройку и проч., а 50 тыс. отдать в банк, чтобы иметь 2 тысячи в год ренты.
На первую часть денег, полученных от Маркса, Чехов построил дом в Ялте, в которую был вынужден переехать по состянию здоровья. В письме брату Михаилу он пишет о своих денежных делах после постройки дома:
3 декабря 1899 г.
Живем мы в Ялте. Построили дом. Дом небольшой, но удобный. Забираем в лавках по книжкам, каждое утро дворник шагает на базар. <...> В финансовом отношении дело обстоит неважно, ибо приходится жаться. Дохода с книг я уже не получаю, Маркс по договору выплатит мне еще не скоро, а того, что получено, давно уже нет. Но оттого, что я жмусь, дела мои не лучше, и похоже, будто над моей головой высокая фабричная труба, в которую вылетает всё мое благосостояние. На себя я трачу немного, дом берет пустяки, но мое литературное представительство, мои литераторские (или не знаю, как их назвать) привычки отхватывают себе ¾ всего, что попадает мне в руки. Теперь работаю. Если рабочее настроение будет продолжаться до марта, то заработаю тысячи две-три, иначе придется проедать марксовские. Дом не заложен. Что касается Мелихова, то оно продано так же, как проданы мои сочинения, т. е. с рассрочкой платежа. Мне кажется, что мы в конце концов ничего не получим или получим очень, очень мало.
В 1901 году Горький попытался добиться пересмотра договора с Марксом, чтобы издать сочинения Чехова в книгоиздательстве «Знание» на условиях гораздо более выгодных: «...я от лица «Знания» и за себя предлагаю Вам вот что: контракт с Марксом нарушьте, деньги, сколько взяли у него, отдайте назад... Мы Вам достанем, сколько хотите. Затем отдайте Ваши книги печатать нам...» Но Чехов, проявив старомодную непрактичность, не стал судиться с книгоиздательством, которое, как сказано в одном из писем, опошлило его книги как товар: «...нет желания затевать это дело, воевать, хлопотать, нет ни желания, ни энергии, ни веры в то, что это действительно нужно».
Современники Чехова об его отношении к деньгам
Владимир Иванович Немирович-Данченко:
Первые годы А.П. постоянно нуждался в деньгах, как и все русские писатели, за самыми ничтожными исключениями. Письма А. П-ча, опять-таки как и письма большинства писателей, были в то время полны просьб о высылке денег. Вопрос о гонорарах, кто сколько получает, как платят издатели, занимал много места в наших беседах.
Кстати сказать, в денежных расчетах Антон Павлович был до щепетильности аккуратен. Терпеть не мог должать кому-нибудь, был очень расчетлив, не скуп, но никогда не расточителен; относился к деньгам, как к большой необходимости, а с богатыми людьми вел себя так: богатство — это их личное дело, его нисколько не интересует и не может ни в малейшей степени изменять его отношение к ним.
Когда бывал в Монте-Карло, играл, но очень мало и сдержанно, ни разу не зарывался; большею частью был в небольшом выигрыше. В московских клубах никогда не играл.
Очень заботился о том, чтобы после его смерти мать и сестра были обеспечены.
Когда он задумал покупать имение, я его спросил, какая ему охота возиться с этим, — он сказал:
— Не надо же будет думать ни о квартирной плате, ни о дровах...
* * *
Игнатий Николаевич Потапенко:
Правда, что материальное положение не давало ему возможности свободно располагать своим временем и выбирать место. Обладая огромным талантом изумительной красоты — талантом, равный которому с тех нор не появился, несмотря на богатый прилив в нашей литературе свежих дарований, и не скоро, должно быть, появится, — он не мог и мечтать о таких колоссальных заработках, какие, слава богу, позже выпадали на долю некоторых других писателей. <...>
Подумать только, что Чехов в большой богатой газете, которая справедливо гордилась его сотрудничеством, получал 12 коп. за строчку, то есть 120 руб. за печатный лист!..
* * *
Константин Сергеевич Станиславский:
Он прямо подошел ко мне и приветливо обратился со следующими словами:
— Вы же, говорят, чудесно играете мою пьесу «Медведь». Послушайте, сыграйте же. Я приду смотреть, а потом напишу рецензию. Помолчав, он добавил:
— И авторские получу.
Помолчав еще, он заключил:
— 1 р. 25 к.
* * *
Родион Абрамович Менделевич:
Помню, однажды, «в минуту жизни трудную», я обратился к А.П. за материальною помощью. Он вскинул на меня добрые, ясные глаза, вынул из ящика письменного стола записную книжку и протянул мне:
— Вот, голубчик, посмотрите, сколько я забрал везде авансов, а сам сижу без сантима... Вот, обещали выслать, — тогда не сомневайтесь, что помогу...
* * *
Игнатий Николаевич Потапенко:
Щепетильность же его в денежных делах была исключительная. Я, конечно, не имею в виду людей близких и тех, кого он признавал своими товарищами. Но там речь могла идти о самых незначительных суммах, которые никого не могли обременить. Тут и у него брали, и он не стеснялся.
Но в отношении к издателям он всегда старался не быть должником и прибегал к просьбе об авансе в самых исключительных случаях <...>. На аванс он смотрел как на петлю, которую писатель сам набрасывает себе на шею. Случалось, что, взяв аванс и убедившись, что обещанной работы дать к условленному сроку не в состоянии, он делал огромное усилие, чтобы достать денег и поскорее снять с своей шеи петлю и вернуть аванс, чем, конечно, больше всех и несказанно удивлял издателя, который не был приучен к такого рода щепетильности. Чехов нуждался... Как это странно звучит теперь! Но в те годы в этом не находили ничего странного. Напротив, считалось в порядке вещей, чтобы писатель нуждался, и чуть ли не прямо пропорционально его таланту.
* * *
Владимир Николаевич Ладыженский:
А в денежных делах Чехов был деликатен до щепетильности. В эту пору передавал он мне, как один издатель, буквально выпросивший его рассказ и заранее его рекламировавший, вручил ему наконец за него какую-то до смешного ничтожную плату, если не ошибаюсь — 26 р.
— Ведь не могу же я торговаться, — говорил Чехов. — С большой помпой, после всяких похвал, с некоторой даже таинственностью вручили мне грош. А мне надо лечиться, нужны деньги на Мелихово, а я и говорить об этом не могу.
* * *
Игнатий Николаевич Потапенко:
Я не знаю, при каких условиях произошло и чем было вызвано, что Антон Павлович после долгих настойчивых предложений со стороны миллионера, страстного поклонника его таланта, решился взять у него взаймы какую-то сумму (несколько сотен). Может быть, это было перед отъездом за границу. <...>
И вот однажды в Ницце он получил письмо, в котором миллионер извещал его о предстоящем своем приезде. Я в это время был у него в комнате. Он прочитал письмо, положил его на стол и чуть-чуть усмехнулся.
— Никогда не бери взаймы у миллионеров, — сказал он.
— А что? — спросил я.
— Да вот — неосторожность: я взял у этого. За неделю до отъезда из Москвы. В течение недели мы встретились два раза: в первый раз он заехал ко мне в номер на другой день после займа, сидел час и все время говорил о том, какое это большое удовольствие выручить и поддержать талантливого человека. Мне было стыдно, и я хотел тут же вернуть ему взятые вчера деньги, но побоялся обидеть. Второй раз у Мюра и Мерилиза. Я пошутил: «Вот разменял вашу сторублевку». Он взял меня под руку и отвел в сторону: «Дорогой мой, я так рад... И вы, пожалуйста, не беспокойтесь об отдаче. Когда-нибудь, когда сами будете миллионером...» — и рассмеялся. Тут уж я непременно вернул бы ему деньги, но их не было со мной, да и начаты они были. А вот от него извещение о предстоящем прибытии в Ниццу, адрес гостиницы, где остановится, и приписка о том, что он намерен дружески провести со мною денька два, и если я наслаждаюсь солнцем и чувствую себя хорошо, то он счастлив от сознания, что и он своим скромным участием капельку содействовал этому... Понимаешь? Так это же хуже всяких процентов. И, кроме того, он убежден, что я непременно побегу в гостиницу приветствовать его с благополучным прибытием. Для того и адрес указывает. А я не пойду.
Он замолчал и ходил по комнате, очевидно раздосадованный. Потом сел к столу, взял бумагу и аккуратно оторвал треть полулиста.
— Вот, помогай-ка...
И я помогал, сколько мог. В французском языке мы были оба порядочно слабы. Но кой-как составили телеграмму в контору издательства, где ему были должны или он мог взять авансом, — этого не помню. Чехов просил немедленно перевести ему деньги телеграфом, и как раз ту сумму, которую он был должен миллионеру.
Я знал, что у него было рассчитано до самой Москвы и человек он был аккуратный, и спросил:
— Зачем?
— Да вот как приедет и попросит меня об отдаче не беспокоиться, так я и отдам. Готов держать пари, что так и будет.
Деньги он получил через два дня. Скоро приехал миллионер, но явился к нему только через несколько дней после своего приезда. Может быть, и в самом деле ждал, что Антон Павлович поспешит «приветствовать его с благополучным прибытием».
Я при этом свидании не присутствовал, а пришел вскоре после его ухода. Чехов встретил меня веселым смехом:
— Напрасно ты не держал пари, я выиграл бы. Он таки сказал это: «Вы, пожалуйста, говорит, дорогой мой Антон Павлович, не подумайте, что я своим приходом хочу напомнить вам», — и прочее. Но как это хорошо, что мне прислали. Вот сейчас мы это и устроим.
Он написал письмо, в котором в самых корректных выражениях благодарил своего заимодавца за оказанную услугу и просил принять уплату долга. А чтобы не обидеть его, он прибавлял, что торопится быть аккуратным плательщиком единственно для того, чтобы иметь право в будущем, в случае надобности, снова воспользоваться его любезностью.
Письмо и деньги были положены в конверт, надписан адрес, приглашен комиссионер, которому и было поручено все это отнести по адресу.
— Он ведь в экипаже, значит — уже дома, так это не будет слишком скоро.
Так кончилась эта история. А миллионер, должно быть, понял, потому что больше не заглянул к нему.