1
В промозглой стыни января,
Когда счет дням едва ли начат,
Я, доброй памятью горя,
Иду с поклоном к Белой даче.Лихие вспоминаю дни —
Теперь я знаю, что лихие,
Для детской памяти они
Были тогда совсем иные.Летели бомбы на причал,
В Аутку залетали часто,
А я с ребятами играл,
Осколком найденным я хвастал...И вспоминаю тот урок,
Что проведен был в кабинете,
Марии Палны голосок:
— Вот здесь писал он пьесы, дети!И дух его вокруг витал,
А сам он вышел ненадолго...
Потом я многое узнал
И вот пришел по зову долга.И долго у стены стоял,
На ветви глядя стылой вербы...
В Германии он умирал,
Шепча в агонии: «Ich sterbe»12
Вы где, Аутка, бабушка и детство
И беготня под бомбами, и сад,
И Греческая церковь по соседству,
И крыши черепичный перекат?Картин вращает память вереницы:
Тотоша и Кокоша, мотоцикл,
Родные и знакомые мне лица,
Сарай, бомбоубежища венцы.Своеобразны детства впечатленья:
Осколки, грохот, дым и звон в ушах,
Сапог печатный шаг, чужое пенье,
Испуги, удивленья, но не страх!Все так же летом небо голубело,
Зимой снежинки падали, кружась,
Под елью запыленной дачи Белой
Выглядывал задумчивый анфас.Поведала мне бабушка о встречах
С писателем, что в садике сидел,
Накинув серый плед себе на плечи,
О чем-то думал, на море глядел.Бабуля говорила и вздыхала:
Недуг переносил он нелегко.
Она с ним в разговоры не вступала,
Носила лишь на дачу молоко...
Примечания
1. Я умираю (нем.)