Умирать, по возможности, надо весело.
Не рыдать, не считать потерь.
Улыбаясь, встретить ангела-вестника,
возвещающего: «Теперь», —
И уже приготовившись к долгой, медленной —
обречен и чувствует сам, —
В свой последний год написать комедию
под названьем «Вишневый сад».
Здравствуй, сад старинный с аллеей вишенною,
по весне побелевший сплошь,
И облезлый барин с речью возвышенною,
не нашедший своих калош.
Ах, зачем огорчаться, к чему отчаиваться?
Догорать так уж догорать!
Если жить веселее не получается —
будем весело умирать.
Мой последний привет последним романтикам!
Их наследники — им под стать.
Здравствуй, милая девушка, губки бантиком, —
«Вечерами будем читать»!
И считать при свечке копейки медные —
плод возвышенного труда...
Ах, прощайте, добрые мои, бедные, —
я и сам ухожу туда.
Это что вдали — закат или зарево?
Бьет крылами вестник конца...
Только то и осталось вспомнить под занавес,
как в окно смотрел на отца...
О, прости им Господь, что годы растрачивают,
что боятся глядеть вперед...
Поглядеть бы назад, да дверь заколачивают.
Так, сестра моя! Наш черед.
О, прощай, прекрасная, бесполезная,
отжитая дней череда:
Подошла лихорадка переотъездная —
навсегда, да и только куда?
Полно прятаться в глупую, бестолковую
преддорожную суету:
Не из прежней жизни в некую новую,
а из этой юдоли — в ту.
О, помянем, помянем мягкие, милые,
полудетские их черты,
О, помянем руки их неумелые
и возвышенные мечты —
Эту бедную-бедным интеллигенцию,
узость плеч и сиянье глаз, —
И дадим им прощальную индульгенцию —
напоследок. В последний раз.
И с улыбкой глянем глазами влажными,
пока времени не истекло,
На сады с усадьбами трехэтажными
и веранд цветное стекло,
На заветный шкап и щипцы каминные...
Слышен стук топора. Пора.
Плачут брат с сестрою. Прощайте, милые!
Здравствуй, новая жизнь! Ура.