Давали «Дядю Ваню», —
Как пропустить премьеру?! —
Попала ж будто в баню,
Прошу принять на веру...
Июль.
В театре душно-жарко,
а драматурга стало жалко:
для цирка Чехов не писал репризы,
а в драмах же не полагал стриптиза,
где Дядя Ваня без мыслей груза
в коротких шортах и с голым пузом.
Причем «при дамах» —
чего он бесится? —
не потому ль, что видно
он на «девятом месяце»...
В других картинах — о, боже, боже, —
одет и вовсе он в стиле «бомжа»!
Но, чтоб не вызывать печали, —
(об этом надо бы в начале!)
петух и курица гуляли по сцене.
И зерно клевали.
Петух не вовремя свой голос подавал,
спасибо, курицу никто не затоптал!
Шло время к ночи,
птицы спать хотели,
актеры же как будто обалдели:
руками машут в монологах,
руками машут в диалогах,
руками машут в радости, в беде,
как будто плавают в воде!
Серебряков от хвори ноет,
в воде босые ноги моет...
А героиня даже в спальне
все остается в платье бальном.
Петух и курица со сцены
все норовили улизнуть,
из-за кулис актеры
старались их вернуть...
Конечно, может публика и дура,
но видит, где петух, где кура...
где настоящая культура,
где режиссура, где халтура.
Да, я из публики
и потому, конечно, в дурах:
не поняла, о чем спектакль —
о людях иль о курах?!(25 июля 1991)