Мир Чехова, до боли близкий, —
в булыжниках истертых двор,
и домик, розовый и низкий,
и меж кустов вороний спор.Гостиная, тишь кабинета
и аккуратное бюро,
написанный рукой поэта
рецепт и тонкое перо.И притулился в спальне тесной
обычный маленький диван,
где спал художник всеизвестный,
забредший в гости Левитан.И слово горничной, как эхо,
Несется из глубин годов,
что принимает доктор
больных здесь до шести часов.Явившись с разных континентов,
от дальних рек и горных гряд,
собрались толпы пациентов
у этих деревянных врат.И каждый входит молча, чинно,
спокойны жесты и шаги,
охвачен каждый беспричинно
дыханьем чеховской тоски.Мечтает каждый в нетерпенье,
что разойдется полумгла
и, словно доброе виденье,
поднимется из-за столалегко и быстро, не степенно,
листки оставив на столе,
московский врач обыкновенный,
известный ныне всей земле.(1982)