Шеймас Хини. Чехов на Сахалине

Итак, расплатившись со своим «долгом медицине»,
Он впервые пил коньяк на берегу океана,
Со всем пройденным и увиденным за спиной.
Голова его кружилась от свободы, как тройка.

В Тюмени, из-за частокола своих тридцати,
Он смотрел, и видел на милю вглубь себя,
Как сквозь прозрачную воду:
Как на Байкале, у поручней парохода.

Призрачная Москва была как утерянная молодость.
Так кто же он был, смакующий коньяк,
Среди недоумевающего бомонда
Местного каторжного поселения, —

Он, рожденный, можно сказать, под прилавком?
Что, по крайней мере, означало хорошо знать себе цену.
Не певчий в хоре, дающий радость,
Благословлённый стоять здесь, с бокалом, сверкая.

Согревающий, как драгоценный камень,
Среди здешней бойкой молодежи,
Униженной и оскорбленной, и ощущая,
Как под полуденным солнцем, холодеет стекло.

Когда он встряхнул и разбил бокал о камни,
Это прозвучало, как звон кандалов.
Это потрясло его.
Он как бы стряхнул груз собственной свободы.

Нащупать стиль — не путь, не тезис —
Прочь от истязаний. Он, который выдавил
Из себя раба и проснулся свободным,
Следовал за сопровождающим по Сахалину.

(Перевод Павла Каминского)

Seamus Heaney. Chekhov on Sakhalin

So, he would pay his «debt to medicine».
But first he drank cognac by the ocean
With his back to all he traveled north to face.
His head was swimming free as the troikas

Of Tyumin, he looked down from the rail
Of his thirty years and saw a mile
Into himself as if he were clear water.
Lake Baikal from the deckrail of the steamer.

That far north, Siberia was south.
Should it have been an ulcer in the mouth,
The cognac that the Moscow literati
Packed off with him to a penal colony —

Him, born, you may say, under the counter?
At least that meant he knew its worth. No cantor
In full throat by the iconostasis
Got holier joy than he got from that glass.

That shone and warmed like diamonds warming
On some pert young cleavage in a salon,
Inviolable and affronting.
He felt the glass go cold in the midnight sun.

When he staggered up and smashed it on the stones
It rang as clearly as the convicts' chains
That haunted him. In the months to come
It rang on like the burden of his freedom.

To try the right tone — not tract, not thesis —
And walk away from floggings. He who thought to squeeze
His slave's blood out and waken the free man
Shadowed a convict guide through Sakhalin.