О.В. Спачиль. Трагедия Евлалии Кадминой в творческом преломлении И.С. Тургенева и А.П. Чехова: «Клара Милич (После смерти)» и «Татьяна Репина»

Произведения И.С. Тургенева оказали большое влияние на творчество А.П. Чехова. Этот факт, сразу отмеченный современниками писателя, настолько заметен, что мимо него не прошёл ни один серьёзный исследователь Чехова ни в XIX, ни в XX, ни в XXI вв. Библиография вопроса обширна¹. Мы уже писали о преемственности и развитии в творчестве А.П. Чехова тургеневских мотивов и образов². Настоящая статья посвящена тому, как отразилась трагедия Евлалии Кадминой в творчестве двух великих писателей, каждый из которых раздумывал о жизни и смерти талантливой актрисы. Сравнение «Клары Милич (После смерти)» и «Татьяны Репиной» открывает параллели, которые ещё не были предметом обсуждения литературоведов, но которые обнаруживают важные схождения в творческом методе И.С. Тургенева и А.П. Чехова.

Жизнь на сцене и ещё более её драматичная смерть принесли Евлалии Павловне Кадминой (1853—1881) всероссийскую славу и известность. Энциклопедический словарь лаконично рассказывает о её судьбе: «...певица, сопрано, музыкальное образование получила в Московской консерватории; пела с успехом в СПб. (на Мариинской сцене, в 1875—76 г.), Киеве и Харькове. Незадолго перед смертью перешла на драматическую сцену (в Одессе и Харькове). Кончила жизнь трагически, отравившись на сцене»³.

Самоубийство Е. Кадминой потрясло буквально всех. Не только те, кто знали Е.П. Кадмину лично или видели её на сцене, но и те, кто услышали о публичном отравлении, сделали её прототипом своих героинь. Так появились рассказ В. Куницкого «Муж певицы» (1883), рассказ / очерк Н.С. Лескова «Театральный характер» (1884), драма в четырёх действиях Н.Н. Соловцова «Евлампия Рамина» (1884), пьеса А.С. Суворина «Татьяна Репина» (1887), рассказ А.И. Куприна «Последний дебют» (1889). Трагический образ продолжает волновать воображение и наших современников, уже в конце XX — начале XXI в. увидели свет новелла Л.И. Третьяковой «Страшная минута Евлалии Кадминой» (1999) (опубликована в книге «Вечный идол: новеллы о женских судьбах») и пьеса А.И. Чепалова «Святая грешница Евлалия» (2005). В 2018 году состоялась премьера музыкального моноспектакля И.В. Маркиной «Комета дивной красоты», посвящённая 165-летию уроженки города Калуги Е.П. Кадминой.

Одним из первых творчески осмыслил трагедию Е.П. Кадминой И.С. Тургенев, причём сделал это довольно своеобразно: в центре его повести стоит не сама актриса, а довольно необычный психологический факт — посмертная влюблённость в неё. В комментарии к повести, помещённом в Полном собрании сочинений писателя⁴, дана подробная история возникновения замысла, приведены разговоры о трагической судьбе умершей в тяжёлых мучениях 28-летней актрисы, которые вели с И.С. Тургеневым М.Г. Савина, Л.Ф. Нелидова и другие. Обсуждалась эта история и в переписке с Ж.А. Полонской, которая и поведала писателю о некоем Аленицыне, влюбившемся в Кадмину уже после её смерти. Из письма к Полонской от 20 декабря 1881 года узнаём, что И.С. Тургенев чрезвычайно заинтересовался этим фактом и сразу подумал о возможности использовать его в своём творчестве. Интерес к чувствам, которые возникли у магистра зоологии Владимира Дмитриевича Аленицына (1846—1910), повлёк личную встречу с ним у Я.П. и Ж.А. Полонских⁵ и обусловил название повести «После смерти». К сожалению, название в процессе подготовки рукописи к публикации в январской книжке «Вестника Европы» за 1883 год по настоянию М.М. Стасюлевича, редактора журнала, было изменено с согласия И.С. Тургенева на «Клару Милич».

«Клару Милич (После смерти)» (1882) принято относить к «таинственным» повестям Тургенева. Произведение, написанное за год с небольшим до собственного ухода тяжело больным писателем, на первый взгляд, производит впечатление мистического и таинственного. Многие автобиографические черты вплетены в ткань повести, что и позволяет некоторым исследователям говорить о том, что Аратов — alter ego автора, а в самом произведении зашифрован код к истории его собственной любви⁶. Отмечают и внешность Клары, во многом совпадающую с внешностью Полины Виардо: «Лицо смуглое, не то еврейского, не то цыганского типа...»⁷ Напрасно некоторые исследователи считают, что судьба Е.П. Кадминой заслонила от исследователей параллели между героиней повести и Полиной Виардо⁸. Эти параллели очевидны, как и совпадающие со знаменитой певицей биографические факты. Имя Полины Виардо упомянуто в повести, когда герой пытается сравнить голос Клары Милич с голосами хорошо известных певиц, а вот цыганская внешность, вполне возможно, имеет прямое отношение к прототипу — Евлалия Павловна родилась от калужского купца Павла Максимовича Кадмина и цыганки Анны Николаевны⁹.

Повесть даёт основания для умозаключений о её мистическом характере, особенно в связи с появившимся накануне «фантастическим рассказом», как называл его сам И.С. Тургенев, «Песнь торжествующей любви» (1881). Были у писателя и другие повести и рассказы «таинственного» содержания: «Довольно» (1865), «Призраки» (1864), «Собака» (1866), «Сон» (1877), «Фауст» (1856) и др. Вопрос о критериях выделения «таинственных» повестей И.С. Тургенева остаётся открытым, так же, как и вопрос об их количестве, которое меняется в связи с теми критериями, которые определяет для себя исследователь¹⁰.

Именно как «таинственную» воспринял повесть поэт, переводчик и критик И.Ф. Анненский в знаменитой статье «Умирающий Тургенев. Клара Милич»: «И, только перестав быть жизнью, только обратившись снова в призрак, в возможность, — она покоряет, наконец, сердце Аратова, — но сердце было восковое и скоро растаяло. Оно боялось красоты в жизни и тем более не вынесло красоты-идеи, красоты-силы... И вот ещё раз уходит от людей Красота, невоплощённая и нелюбимая. Уходя, она не уверяет нас в нашем бессмертии, да и зачем оно ей самой, ей, которая любит только солнце, облака и звезды?.. Но когда она уходит, то после неё остаётся в воздухе тонкий аромат, грудь расширяется и хочется сказать: да, стоит жить и даже страдать, если этим покупается возможность думать о Кларе Милич»¹¹. Ценили «таинственность» в произведениях Тургенева символисты.

И тем не менее внимательное прочтение повести может привести и к противоположным выводам о том, что это — максимально приближенное к реалистичному изображение человека с лабильной психикой, который в конце концов становится жертвой собственного психоза. Разум персонажа, с точки зрения которого периодически ведётся повествование, колеблется между тем, что принято считать нормой, и безумием. Со слов автора комментария к «Кларе Милич» Л.В. Назаровой в академическом собрании сочинений И.С. Тургенева, ещё Л.В. Пумпянский отметил, «что у Тургенева почти всегда налицо введение элементов второго, естественного толкования таинственного явления»¹².

Примечателен подробный отзыв о повести П.В. Анненкова, который прочёл её ещё в рукописи. Первый биограф, литературный критик и исследователь Пушкина, человек, мемуары которого считаются произведениями «редкой достоверности»¹³, именуя Тургенева «мастером чудным», пишет: «смело посылайте свою вещь в печать, и без всяких поправок, ибо тут нет ни одной фальшивой черты, никакого пробела и никакого преувеличения или чересчур сильного размаха фантазии и выражения. Всё просто, обыденно, так сказать — и полно смысла. И какое мастерство — не впадая в супернатурализм и мистическое своеволие, держаться на границе, где они, именно, начинаются, стоять на одной почти с ними почве и держать их в узде. Не раз удивлялся я художественной силе, которая необычайный случай умела представить, как нечто совершенно естественное и нисколько не имеющее характера диковинки. Тот ещё не понял рассказа, кто не может представить его себе, как «истинное происшествие»»¹⁴. Н.Н. Мостовская в статье 1996 года отмечает важную для нас особенность писем Анненкова последних лет, в которых он «проявил себя как философ и психолог. Его эпистолярный отклик на повесть Тургенева «Клара Милич (После смерти)» представляет собой эквивалент философского эссе, до сих пор не оценённого по достоинству»¹⁵.

П.В. Анненков обратил внимание на то, что через несколько десятков лет стало предметом исследования врачей-психопатологов. В 1925 году в Ленинграде, в сборнике, посвящённом 75-летию Максимилиановской лечебницы, увидела свет статья доктора А.В. Гервера (1873—1939) «Несколько типов Тургенева в свете психопатологии». Пересказывая эту статью, современные доктора кафедры нервных болезней Военно-медицинской академии имени С.М. Кирова отмечают, что глубокий «психоневрологический» анализ героев Тургенева, проведенный А.В. Гервером, определённо указывает на наличие у Клары «ясно выраженных признаков истеричности», а неврастеник Аратов закончил «острым галлюцинаторным психозом», что вместе со слабым от рождения сердцем привело к летальному исходу¹⁶.

Обратимся к тексту повести. Ключ к прочтению — постоянно меняющаяся точка зрения повествователя: она то представляется всевидящим оком вездесущего наблюдателя, то перемещается в голову Якова Аратова, и мы «слышим» его внутреннюю речь, узнаём о его чувствах, мыслях, переживаниях. Мастерство Тургенева заключается в том, что читатель в какой-то момент перестаёт следить за изменившейся точкой зрения и воспринимает происходящее как объективное наблюдение, в то время как это, на самом деле, событие или явление, пропущенное через возбужденную, болезненную психику главного героя. Двадцатипятилетний Яков Аратов, наделённый от родителей слабым здоровьем, «неопытный нервический юноша», вёл затворнический образ жизни: «Очень он был впечатлителен, нервен, мнителен, страдал сердцебиением, иногда одышкой; подобно отцу, верил, что существуют в природе и в душе человеческой тайны, которые можно иногда прозревать, но постигнуть — невозможно; верил в присутствие некоторых сил и веяний, иногда благосклонных, но чаще враждебных... и верил также в науку, в её достоинство и важность» (С 10, 69). Смотрела Клара на Аратова во время своего выступления или «это ему показалось?» (С 10, 75); «ему казалось, что глаза её, сквозь прищуренные ресницы, были обращены опять-таки на него» (С 10, 76); «ему всё мерещились её глаза» (С 10, 81). Во время ожидания на Тверском бульваре «Ему казалось, что все мимо идущие как-то особенно, с каким-то насмешливым удивлением и любопытством оглядывали его» (С 10, 82). «Ему казалось, что с ним что-то свершилось с тех пор, как он лёг; что в него что-то внедрилось... что-то завладело им» (С 10, 94); «И вот ему почудилось: кто-то шепчет ему на ухо...» (С 10, 106).

К миражам галлюцинирующего воображения относится и становящийся стереоскопическим портрет Клары Милич, который «видит» Аратов, и входящая в комнату женщина с венчиком из роз, которая оказывается при полном пробуждении его заботливой тёткой Платонидой Ивановной. Многое из того, что предстаёт перед читателем, «кажется», «чудится» Аратову, а как обстояло дело в реальности, сказать трудно. Иногда Тургенев показывает происходящее глазами заботливой тётки Платониды Ивановны, которая, исчерпав арсенал домашних средств — «грудной» чаи и курение ладаном, призывает лекаря.

По тексту повести то там, то здесь мелькают медицинские термины: «возвратные припадки» (С 10, 86), «галлюцинация слуха» (С 10, 106), «диоптрические симптомы нервозной кардиалгии... фебрис» (С 10, 116), «горячка, усложненная воспалением сердца» (С 10, 116). Всему потустороннему находятся посюсторонние объяснения, даже небольшая прядь чёрных волос, стиснутая в правой руке Аратова после второго обморока, вполне могла оказаться прядью Клары из дневника, который Аратов взял потихоньку у Анны Семёновны, сестры Клары.

Повествователь оставляет читателю возможность делать собственные выводы, давая достаточно оснований для различных версий происходящего. «В предсмертном бреду Аратов называл себя Ромео... после отравы; говорил о заключённом, о совершённом браке, о том, что он знает теперь, что такое наслаждение. Особенно ужасна была для Платоши минута, когда Аратов, несколько придя в себя и увидав её возле своей постели, сказал ей:

— Тетя, что ты плачешь? тому, что я умереть должен? Да разве ты не знаешь, что любовь сильнее смерти?.. Смерть! Смерть, где жало твое? Не плакать, а радоваться должно — так же, как и я радуюсь...» (С 10, 117).

Игра писателя с субъективной модальностью в повести напоминает оппозицию «казалось» — «оказалось», которая описана как неизменная ситуация произведений А.П. Чехова¹⁷. Отказ повествователя в повести И.С. Тургенева недвусмысленно выразить своё отношение к происходящему очень близок к творческой манере А.П. Чехова, который вполне сознательно рассчитывает на сотворчество читателя: в рассказах «лучше недосказать, чем пересказать». Это высказывание было сделано А.П. Чеховым в письме И.Л. Леонтьеву (Щеглову) от 22 января 1888 года из Москвы. Принцип сотворчества с читателем лежит в основе всей поэтики А.П. Чехова. В письме к А.С. Суворину от 1 апреля 1890 года по поводу рассказа «Воры» читаем: «Когда я пишу, я вполне рассчитываю на читателя, полагая, что недостающие в рассказе субъективные элементы он подбавит сам» (П IV, 54).

В 1889 году в Москве была поставлена пьеса А.С. Суворина (1834—1912) «Татьяна Репина». Фабула и сюжет этого драматургического произведения полностью концентрировались на судьбе чрезвычайно талантливой, но эксцентричной и нервной актрисы. Пьеса имела колоссальный успех, долго не сходила со сцены и много раз переиздавалась. В течение четырёх актов перед зрителями развёртывалась жизнь Татьяны Репиной — прообраз Евлалии Кадминой. А.П. Чехов деятельно участвует в московской постановке пьесы А.С. Суворина, делает всё от него зависящее для её успеха — даёт советы актёрам, разъясняет им роли, но сама пьеса Чехову не нравится. Суммируя свои впечатления, Чехов пишет: «Одним словом, мне обидно за Татьяну Репину и жаль не потому, что она отравилась, а потому, что прожила свой век, страдальчески умерла и была описана совершенно напрасно и без всякой пользы для людей» (П III, 98).

18 ноября 1888 года А.П. Чехов пишет из Москвы письмо А.С. Суворину, в котором высказывает намерение приехать на премьеру «Татьяны Репиной». Одновременно он много думает о Е.П. Кадминой, о её необычной судьбе: «На меня от скуки нашла блажь: надоела золотая середина, я всюду слоняюсь и жалуюсь, что нет оригинальных, бешеных женщин... Одним словом, а он, мятежный, бури ищет! И все мне в один голос говорят: «Вот Кадмина, батюшка, вам бы понравилась»! И я мало-помалу изучаю Кадмину и, прислушиваясь к разговорам, нахожу, что она в самом деле была недюжинной натурой» (П III, 74).

В 1888 году А.П. Чехов после серьёзных раздумий буквально за несколько дней пишет свою одноактную драму «Татьяна Репина» и отсылает её Суворину. В свойственной ему манере Чехов сопровождает пьесу шутливым письмом, где говорит о ней как о безделице, написанной как бы мимоходом, для «милого Алексея Сергеевича» — «подарок очень дешёвый и бесполезный» (П III, 168). Чеховская «Татьяна Репина» была посвящена А.С. Суворину и по смелости сюжета не могла рассчитывать даже на публикацию, не говоря уже о постановке. О сложной судьбе пьесы мы уже писали¹⁸. «Пародия на мою «Татьяну Репину»» — такую надпись сделал на присланном ему экземпляре подарка сам А.С. Суворин. Вполне возможно, что и ярлык «пародия», которым снабдил пьесу Суворин, и авторское определение «подарок очень дешёвый и бесполезный», были вынужденным прикрытием для пьесы, которая не имела никаких шансов пройти одобрение цензуры: действие чеховской драмы происходит в церкви, в ней полностью воспроизводится православный ритуал венчания с участием священнослужителей и церковных хоров. При внимательном рассмотрении одноактной драмы становится очевидно, что Чехов предлагает новый вариант не только сценического прочтения трагедии Евлалии Кадминой, но вполне прямолинейно говорит о новых театральных формах, выступая критиком приёмов и стилистики Суворина. Именно поэтому пьеса Чехова одноименна пьесе Суворина, в то время театрального мэтра и законодателя. Своей пьесой А.П. Чехов бросает вызов не только традиционному театру, но и традиционному православному ритуалу, который совершенно утратил связь с жизнью: «Всё это зря. И поют, и кадят, и читают, а бог всё не слышит. Сорок лет тут служу, а ни разу не случилось, чтоб бог слышал... Уж где тот и бог, не знаю... Всё зря» (С XII, 94).

Жанровое определение, данное пьесе Сувориным, пародия, позже поддержанное братом писателя¹⁹, не обмануло исследователей ни у нас в стране²⁰, ни за рубежом²¹. И на сегодняшний день «Татьяна Репина» А.П. Чехова рассматривается как один из интереснейших ранних опытов молодого писателя.

Тонкий психологизм «Татьяны Репиной» Чехова радикально отличает пьесу Чехова от пьесы Суворина. Возможно, имело место следование совету, данному И.С. Тургеневым молодому К.Н. Леонтьеву: «поэт должен быть психологом, но тайным: он должен знать и чувствовать корни явлений, но представлять только самые явления — в их расцвете или увядании» (П 4, 243). Н.А. Никипелова логично предполагает, что эта мысль Тургенева становится правилом для Чехова²²: «Лучше всего избегать описывать душевное состояние героев; нужно стараться, чтобы оно было понятно из действий героев» (П I, 242). Но также логичным будет предположение, что дело не только в следовании совету классика, но и в собственной склонности А.П. Чехова обращать внимание на психологию и психопатологию: его «Татьяна Репина» — художественно осмысленное воздействие примера публично погубившей себя актрисы на психику современников. Напомним, что в чеховской пьесе суворинский сюжет получает дальнейшее развитие. В православной церкви, где с особой торжественностью венчаются неверный любовник Сабинин и его богатая избранница Оленина, появляется женщина в чёрном. Смятенному жениху эта незнакомка кажется призраком погубленной им Татьяны Репиной, он в ужасе шепчет шаферу: «О боже мой... Татьяна Петровна здесь... Она здесь... Дама в чёрном... это она. Я узнал... видел...» (С XII, 87). В отместку за гибель брошенных возлюбленных женщина приняла яд, её громкие стоны слышны во время чтения Евангелия. Несмотря на ропот и шум разношёрстной публики, чин венчания всё-таки доводится до завершения. Новобрачные выходят из храма под пронзительный свист возмущенных студентов и гимназистов, а женщина в чёрном умирает в опустевшем соборе на глазах у растерянных священнослужителей.

В пьесе присутствует тот же морок, что и в произведении Тургенева. Субъективное восприятие Оленина внушает ему мысль о призраке, и он требует, чтобы его везли на кладбище, где он хочет совершить панихиду. До самого конца пьесы зритель не понимает, кто же это стонет, тем более что мысль о самоубийце витает в воздухе. В толпе раздаются голоса: «С лёгкой руки Репиной это уже четвертая отравляется. Вот объясните-ка мне, батенька, эти отравления! — Психоз. Не иначе»; «Самоубийства заразительны... Сколько психопаток этих развелось, ужас!»; «Репина своею смертью отравила воздух. Все барыни заразились и помешались на том, что они оскорблены» (С XII, 86). Сабинин продолжает «узнавать» в стонущей женщине погибшую, её призрак: «Репина стонет... Дама в чёрном... она... Мы виноваты... Репина стонет...» (С XII, 88). На коленях поминает усопшую антрепренёр Матвеев: «Помяни, господи, усопшую рабу твою Татьяну и прости ей грехи вольные и невольные, а нас прости и помилуй...» (С XII, 89). Помещик Котельников: «У меня Репина из головы не выходит. Мне всё чудится, что Сабинин поёт, а она плачет» (С XII, 91).

Примечательно, что и Тургенев, и Чехов, воспитанные в православной культуре, прибегают к церковной лексике и фразеологии, к авторитету Евангелия для выражения высокого предназначения любви в человеческом обществе. Аратов чувствует себя сопричастным божественной любви, преодолевающей смерть: «Мысли о бессмертии души, о жизни за гробом снова посетили его. Разве не сказано в Библии: «Смерть, где жало твое?»» (С 10, 105). Эта цитата из Книги пророка Осии (Ос 13: 14) больше известна православному сообществу как цитата из «Слова Иоанна Златоуста», которое ежегодно зачитывается во время пасхального богослужения: «Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?» Аратов обращается в Священному писанию в поисках этой запомнившейся ему цитаты и находит строку из Евангелия от Иоанна «Большее сея любве никто же имать, да кто душу свою положит за други своя...» (Ин. 15: 13). Герой Тургенева настраивает свои чувства по самому высокому и чуткому камертону — Евангелию, обдумывая слова апостола любви, как часто называют Иоанна Богослова: «Не так сказано. Надо было сказать: «Большее сея власти никто же имать...»» (С 10, 105).

А.П. Чехов в своей одноактной драме позволил себе неслыханную для того времени свободу — соположить мощь и трансцендентную глубину церковного православного ритуала с реальной конкретностью заурядной человеческой жизни и отношений. Сопоставление высокого церковного стиля и будничных замечаний, возгласов дьякона и смешков публики, запаха ладана и удушающего амбре пачулей, сакрального и профанного создаёт контрапункт, усиливающий до гротеска несоответствие женитьбы по расчету и высокого назначения брака в церковной догматике.

Выше мы уже упоминали интерес И.С. Тургенева к проблемам психологи. Современник писателя врач-психиатр В.Ф. Чиж оставил профессиональные наблюдения о Тургеневе как психопатологе, а произведения писателя рекомендовал для «изучения всем интересующимся душевными болезнями»²³. Увлечение А.П. Чехова психиатрией общеизвестно и детально разобрано в медицинской, психологической и филологической научной литературе²⁴. Как собственное свидетельство писателя о значимом интересе, который всегда вызывал у него этот предмет, часто приводят чеховское высказывание (со слов автора воспоминаний И.И. Ясинского): «Вообще меня крайне интересуют всякие уклоны так называемой души. Если бы я не сделался писателем, вероятно, из меня вышел бы психиатр, но, должно быть, второстепенный, а я психиатром предпочел бы стать первостепенным»²⁵.

И произведения Тургенева, и произведения Чехова рассматривались психиатрами как абсолютно точные описания психических расстройств. В «Кларе Милич» и «Татьяне Репиной» возникает ситуация психиатрического перевертыша, когда история, рассказанная с точки зрения психопата, позволяет взглянуть на ситуацию под совершенно новым углом. У Тургенева болезненный, впечатлительный юноша, «высший вырождающийся»²⁶, уходит из этой жизни со словами о вечной любви, побеждающей смерть. Он сливается в поцелуе со своей трансцендентной возлюбленной и субъективно испытывает наивысшее счастье, доступное человеку. И почему правы те, кто считают Аратова несчастным? Уже упомянутый нами В.Ф. Чиж считает факт лёгкой смерти Аратова своеобразной компенсацией за страдания болезненно-истончённой психики. У Чехова также становится очевидна правда и правота психопатки, которая дорожит чувством больше, чем жизнью: «Я отравилась... из ненависти... Он оскорбил... Зачем же он счастлив? Боже мой... <...> Она в могиле, а он... он... В женщине оскорблён бог... Погибла женщина» (С XII, 95).

Оба писателя вовлекают читателя / зрителя в игру, понимая, сколь привлекательно всё, что имеет характер чего-то чудесного и таинственного, оба рассчитывают на активное сотворчество читателей и оставляют ему возможность делать свои выводы и приходить к определённым умозаключениям. Взгляды Тургенева и Чехова сходились в отборе жизненного материала, в понимании идеи и тенденции в произведении, в установке на активного читателя, в оценке эмоционального воздействия искусства на человека»²⁷.

Трагедия Е.П. Кадминой вызвала в творческом воображении писателей совершенно разные ассоциации и привела к созданию уникальных литературных произведений. В этих произведениях поставлены вопросы, на которые каждый из заинтересованных читателей находит свои ответы. Именно открытость к диалогу с читателем поддерживает неизменный интерес к «Кларе Милич» И.С. Тургенева и «Татьяне Репиной» А.П. Чехова и делает разговор интересным и практически неисчерпаемым.

Литература

Анненский И.Ф. Книга отражений. М.: Наука, 1979. 680 с.

Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. М.: Издание московской патриархии, 1988. 1346 с.

Долинин А.С. Пародия ли «Татьяна Репина» Чехова? // А.П. Чехов. Затерянные произведения. Неизданные письма. Воспоминания. Библиография. Л.: Атеней, 1925. С. 59—84.

Кадмина // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 т. Т. 23А. СПб.: Типо-Литография И.А. Ефрона, 1894. С. 877.

Катаев В.Б. «Казалось» — «оказалось» ситуация // А.П. Чехов. Энциклопедия. М.: Просвещение, 2011. С. 277—279.

Кубасов А.В. Творческая неудача читателя-писателя: Чехов vs Суворин // Феномен творческой неудачи. Изд-во Уральск. ун-та, 2011. С. 118—140.

Литературное наследство. Т. 73. Кн. 1. М.: Наука, 1964. 581 с.

Минюй Цзян. Мотивы «таинственных» повестей И.С. Тургенева // Наука о человеке: гуманитарные исследования. 2016. № 4 (26). С. 36—40. URL: https://cyberleninka.ru/article/v/motivy-tainstvennyh-povestey-i-s-turgeneva (дата обращения: 12.11.2018).

Михайленко А.А., Нечипоренко В.В., Коваленко А.П., Ильинский Н.С. Медицина в искусстве: неврологические и психиатрические мотивы в некоторых произведениях И.С. Тургенева // Вестник Национального медико-хирургического центра им. Н.И. Пирогова. 2013. Т. 8. № 3. С. 114—118.

Мостовская Н.Н. П.В. Анненков — корреспондент И.С. Тургенева // Труды Отдела древнерусской литературы / Российская академия наук. Институт русской литературы (Пушкинский Дом). СПб.: Дмитрий Буланин, 1996. С. 640—645.

Назарова Л.Н. Клара Милич: Комментарии // Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М.: Наука, 1982. Соч. Т. 10. С. 423—438.

Никипелова Н.А. От Чехова до Чичибабина. Харьков: ТО Эксклюзив, 2015. 362 с.

Обухова И.Г. Очерки о психологии личности А.П. Чехова. Крымские мотивы. Симферополь: ИП Бровко А.А., 2016. 200 с.

Одесская М.М. «Татьяна Репина» // А.П. Чехов. Энциклопедия. М.: Просвещение, 2011. С. 235—237.

Смирнова-Чикина Е.С. «Татьяна Репина» Антона Чехова // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. С. 108—117.

Спачиль О.В. Несвоевременная пьеса. «Татьяна Репина» А.П. Чехова: проблемы рецепции // Юбилейное: Вопросы истории, поэтики и интерпретации русской литературы: Мат-лы Междунар. заочной научно-практич. конф., посвящённой писателям-юбилярам, в рамках Года Литературы в России (10 июля — 20 октября 2015 г.). Краснодар: Издательский Дом — Юг, 2015. С. 66—73.

Спачиль О.В. Путь пустого человека: от лейтенанта Ергунова Тургенева к фельдшеру Ергунову Чехова // А.П. Чехов: пространство природы и культуры: Сб. мат-лов Междунар. науч. конф. Таганрог 11—14 сентября 2013 г. Таганрог: Лукоморье, 2013. С. 385—395.

Тюхова Е.В. Тургенев // А.П. Чехов. Энциклопедия. М.: Просвещение, 2011. С. 460—464.

Фаустов А.А. «Призраки» Тургенева в призракологической перспективе // И.С. Тургенев: текст и контекст: коллект. монография. СПб.: Скрипториум, 2018. С. 106—117.

Фуско А., Томассони Р. Творчество А.П. Чехова в зеркале психологического анализа. М.: Информ.-издат. агентство «Русский мир», 2001. 176 с.

Шалюгин Г.А. Страсти по Татьяне Репиной. URL: htpp://proza.ru/2010/05/26/1273 (дата обращения: 22.04.2014).

Чайковская И.И. Такой разный Тургенев. К 200-летию со дня рождения. М.: Академический проект, 2018. 315 с.

Чехов М.П. Антон Чехов. Театр, актёры и «Татьяна Репина» (неизданная пьеса Чехова). Пг.: Изд-е автора, 1924. 99 с.

Чиж В.Ф. Тургенев как психопатолог <фрагменты> // И.С. Тургенев: pro et contra: Антология. 2-е изд., испр. СПб.: РХГА, 2019. С. 691—730.

Яголим Б.С. Комета дивной красоты. Жизнь и творчество Евлалии Кадминой. М.: Искусство, 1970. 166 с.

Ясинский И.И. Роман моей жизни: Книга воспоминаний. М.: Новое литературное обозрение, 2010. Т. 1. 720 с.

Racin John. Chekhov's use of church ritual in Tatyana Repina. In: Themes in Drama. Vol. 5. Drama and Religion, Bath, Cambridge University Press, 1983. Pp. 1—19.

Примечания

1. Тюхова Е.В. Тургенев // А.П. Чехов. Энциклопедия. М.: Просвещение, 2011. С. 460—464.

2. Спачиль О.В. Путь пустого человека: от лейтенанта Ергунова Тургенева к фельдшеру Ергунову Чехова // А.П. Чехов: пространство природы и культуры: Сб. мат-лов Междунар. науч. конф. Таганрог 11—14 сентября 2013 г. Таганрог: Лукоморье, 2013. С. 385—395.

3. Кадмина // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 т. Т. 23А. СПб.: Типо-Литография И.А. Ефрона, 1894. С. 877.

4. Назарова Л.Н. Клара Милич: Комментарии // Тургенев Н.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М.: Наука, 1982. Т. 10. С. 423—438.

5. Назарова Л.Н. Клара Милич: Комментарии. С. 427.

6. Чайковская Н.И. Такой разный Тургенев. К 200-летию со дня рождения. М.: Академический проект, 2018. С. 117.

7. Там же. С. 123.

8. Фаустов А.А. «Призраки» Тургенева в призракологической перспективе // И.С. Тургенев: текст и контекст: коллект. монография. СПб., 2018. С. 115.

9. Яголим Б.С. Комета дивной красоты. Жизнь и творчество Евлалии Кадминой. М.: Искусство, 1970. 166 с.

10. Минюй Цзян. Мотивы «таинственных» повестей И.С. Тургенева // Наука о человеке: гуманитарные исследования. 2016. № 4 (26). С. 36—40. URL: https://cyberleninka.ru/article/v/motivy-tainstvennyh-povestey-i-s-turgeneva (дата обращения: 12.11.2018).

11. Анненский И.Ф. Книга отражений. М.: Наука, 1979. С. 43.

12. Назарова Л.Н. Клара Милич: Комментарии. С. 431.

13. Мостовская Н.Н. П.В. Анненков — корреспондент И.С. Тургенева // Труды Отдела древнерусской литературы / Российская академия наук. Институт русской литературы (Пушкинский Дом). СПб.: Дмитрий Буланин, 1996. С. 640.

14. Литературное наследство. Т. 73. Кн. 1. М.: Наука, 1964. С. 421.

15. Мостовская Н.Н. П.В. Анненков — корреспондент И.С. Тургенева. С. 642.

16. Михайленко А.А., Нечипоренко В.В., Коваленко А.П., Ильинский Н.С. Медицина в искусстве: неврологические и психиатрические мотивы в некоторых произведениях И.С. Тургенева // Вестник Национального медико-хирургического центра им. Н.И. Пирогова. 2013. Т. 8. № 3. С. 114—118.

17. Катаев В.Б. «Казалось» — «оказалось» ситуация // А.П. Чехов. Энциклопедия. М.: Просвещение, 2011. С. 277—279.

18. Спачиль О.В. Несвоевременная пьеса. «Татьяна Репина» А.П. Чехова: проблемы рецепции // Юбилейное: Вопросы истории, поэтики и интерпретации русской литературы: Мат-лы Междунар. заочной научно-практич. конф., посвящённой писателям-юбилярам, в рамках Года Литературы в России (10 июля — 20 октября 2015 г.). Краснодар: Издательский Дом — Юг, 2015. С. 66—73.

19. Чехов М.П. Антон Чехов. Театр, актёры и «Татьяна Репина» (неизданная пьеса Чехова). Пг.: Изд-е автора, 1924. 99 с.

20. Долинин А.С. Пародия ли «Татьяна Репина» Чехова? // А.П. Чехов. Затерянные произведения. Неизданные письма. Воспоминания. Библиография. Л.: Атеней, 1925. С. 59—84; Смирнова-Чикина Е.С. «Татьяна Репина» Антона Чехова // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. С. 108—117; Никипелова Н.А. О пьесе Чехова «Татьяна Репина» // От Чехова до Чичибабина. Харьков: ТО Эксклюзив, 2015. С. 263—273; Кубасов А.В. Творческая неудача читателя-писателя: Чехов vs Суворин // Феномен творческой неудачи. Изд-во Уральск. ун-та, 2011. С. 118—140; Одесская М.М. «Татьяна Репина» // А.П. Чехов. Энциклопедия. М.: Просвещение, 2011. С. 235—237; Шалюгин Г.А. Страсти по Татьяне Репиной. URL: htpp://proza.ru/2010/05/26/1273 (дата обращения: 22.04.2014).

21. Racin John. Chekhov's use of church ritual. In: Tatyana Repina. In: Themes in Drama. Vol. 5. Drama and Religion, Bath, Cambridge University Press, 1983. Pp. 1—19.

22. Никипелова Н.А. От Чехова до Чичибабина. Харьков: ТО Эксклюзив, 2015. С. 277.

23. Чиж В.Ф. Тургенев как психопатолог «фрагменты» // И.С. Тургенев: pro et contra: Антология. СПб.: РХГА, 2019. С. 727.

24. См., напр.: Фуско А., Томассони Р. Творчество А.П. Чехова в зеркале психологического анализа. М.: Информ.-издат. агентство «Русский мир», 2001.; Обухова И.Г. Очерки о психологии личности А.П. Чехова. Крымские мотивы. Симферополь: ИП Бровко А.А., 2016.

25. Ясинский И.И. Роман моей жизни: Книга воспоминаний. М.: Новое литературное обозрение, 2010. Т. 1. С. 483.

26. Чиж В.Ф. Тургенев как психопатолог «фрагменты». С. 694.

27. Никипелова Н.А. От Чехова до Чичибабина. С. 274—275.