Заключение

В начале работы мы поставили вопрос о том, был ли Чехов мыслителем. Мы показали, что Чехов создал текст особого типа — текст, лишённый императивности, а также указали, что это обстоятельство серьёзно усложняет изучение его как мыслителя. Однако, как было показано далее, уже среди современников Чехова нашлось немало критиков и исследователей, которые видели его именно в этом качестве. Рассмотрев аргументы тех, кто признавал в Чехове мыслителя, и аргументы их оппонентов, мы установили, что аргументы оппонентов были более согласованными. Почти все они говорили о том, что у Чехова нет идей, и на этом основании отказывались признавать в нём мыслителя. Во второй главе мы показали, что оригинальные философские идеи у Чехова всё-таки были, и тем самым опровергли аргументы оппонентов. Однако идей-императивов в произведениях Чехова действительно найти нельзя, и в этом оппоненты были правы. Мы указали на возможную причину «неимперативности» Чехова: он неоднократно говорил о том, что идея сама по себе ничего не значит. Писатель, в произведениях которого идея предстаёт в самых разных обличьях (средство, разновидность мотивировки, дериват) в принципе не мог поставить её во главу угла. Иными словами, идея в произведении Чехова всегда имеет определённую психологическую подоплёку, и должна рассматриваться только вместе с этой подоплёкой. Соответственно, мы заключили, что единицей анализа чеховских произведений может быть только то, что позволяет взять идею вместе с её платформой — сознание героев. Что является основным содержанием этих сознаний, или, иными словами, о чём думают и переживают эти герои? Они осмысляют жизнь — свою, чужую, жизнь как таковую. В этой сосредоточенности на осмыслении жизни и состоит экзистенциальная направленность Чехова.

Затронем ещё одну проблему. В начале работы мы привели две метафоры — метафору чистой дескрипции и метафору проективного теста. Теперь же мы хотели бы пояснить, почему вторая метафора лучше подходит к творчеству Чехова, чем первая. К метафоре чистой дескрипции исследователей привело осознание того, что любые попытки интерпретации текста оказываются «шире» самого текста. Однако если при анализе текста сделать акцент на сознании героев, то этого недостатка удаётся избежать. Так, например, любые бинарные исследовательские категории оказываются «шире», чем рассказ «Архиерей», но то, что в рассказе герой осмысляет свою жизнь — факт, который даже не требует интерпретации. Автор описывает, что думает и переживает герой, а мы просто фиксируем эти мысли и переживания, никоим образом не соотнося их с самим автором.

Но тогда может возникнуть другая проблема: при таком подходе не выбираются более широкие, чем текст, категории, но расставляются произвольные исследовательские акценты. Иными словами, мы не предлагаем «искажённую» интерпретацию, но, как может показаться, необоснованно задаём приоритеты. Например, выделяем из рассказа мысли героя, но игнорируем что-то другое. Это верно, но здесь мы идём по тому пути, по которому в принципе идёт любая наука (по крайней мере, в рамках номотетического подхода). Важным оказывается то, что повторяется. Если предметы систематически падают на землю, в этом усматривают закономерность, которая подлежит научному изучению. Ту же частотность мы берём на вооружение в случае с Чеховым. Все чеховские герои размышляют. Размышления и переживания героев различных произведений оказываются похожими. Потому о чеховской дескрипции нужно сказать, что она «чиста» в смысле отсутствия императивности, и совсем не «чиста» в смысле отсутствия повторяемости. Скорее, это направленная дескрипция. Метафора чистой дескрипции ничего не говорит о том, что определенные размышления и переживания оказываются особенно важными (частотными). Метафора проективного теста, напротив, предполагает это. Проективный тест — это слабоструктурированный материал, но слабая структура всегда есть результат долгой работы создателей теста. В чеховских текстах такой структурой (каркасом) являются размышления героев, которые по своей сути всегда носят экзистенциальный характер. И потому творчество писателя экзистенциально в своей основе. В этом и заключается своеобразие Чехова как мыслителя.