Заблудшая овечка

И дом ее родной в тюрьму
Он превратил (хотя нимало
С тюрьмой не сходствовал сей дом...)

А.А. Блок. Возмездие

«Гробовщик» кончается репликой о дочерях, которых зовет отец, — в «Станционном смотрителе» рассказана непосредственно история об отце и дочери. Многократное (десять раз!) упоминание о дочерях Адриана Прохорова призвано подчеркнуть важность мотива отцовства; в сравнении с этим двукратное упоминание об отцовстве Якова Иванова (позабытом и вспомнившемся младенчике, девочке с белокурыми волосиками) менее весомо, но мотив этот всё же присутствует и в «Скрипке Ротшильда».

В «Станционном смотрителе» мотив отцовства вплетается в целый комплекс мотивов, составляющих литературную аналогию библейской притче о блудном сыне. Не случайно повествованию о Самсоне Вырине и его прекрасной дочери Дуне предшествует упоминание о лубочных картинках, украшавших «смиренную, но опрятную обитель»: «Они изображали историю блудного сына <...> Под каждой картинкой прочел я приличные немецкие стихи».

Притча о блудном сыне дает основания для сопоставления «Станционного смотрителя» с таким рассказом Чехова, как «Невеста». В «Невесте» имеется даже цитата из лубочного переложения евангельской истории — русский вариант одной из тех «приличных» подписей под немецкими картинками, которые в доме смотрителя рассматривал рассказчик пушкинской повести.

В «Невесте» поначалу ассоциации с блудным сыном вызывает приезжающий к Шуминым Саша. Он — гость, но чувствует себя здесь как дома: «и комната, в которой он жил здесь, называлась уже давно Сашиной комнатой», и все относятся к нему, как к родному. Подробно описано, каким потрепанным, неухоженным и больным он возвращается в эту семью: «поношенные парусинковые брюки, стоптанные внизу <...> и весь он имел какой-то несвежий вид». А вскоре всё называется своими именами:

«— И на что ты похож! — вздыхает Надина бабуля. — Страшный ты стал! Вот уж подлинно, как есть, блудный сын.

— Отеческаго дара расточив богатство, — проговорил отец Андрей медленно, со смеющимися глазами, — с бессмысленными скоты пасохся окаянный...»

Еще раз Сашу называют «блудным сыном», когда он собирается уехать прежде времени, не дождавшись Надиной свадьбы. После этого тема «блудного сына» проецируется на Надю, но при этом продолжаются уже не столько библейские реминисценции, сколько переклички именно с пушкинским «Станционным смотрителем».

Заметны параллели в изображении бегства Дуни и Нади из родного дома. Обе беглянки как будто только подсаживаются к отъезжающим: Дуня — чтобы подъехать до церкви, Надя — чтобы проводить гостя до вокзала.

Обе страдают, хотя едут своей охотой: «Всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте», Надя — «и смеялась, и плакала, и молилась».

После их отъезда описано горе родных: «Старик не снес своего несчастия; он тут же слег <...> Бедняк занемог сильной горячкою...» Когда Надины родные получили известие, «то бабушка, как прочла, так и упала; три дня лежала без движения».

Смотритель, едва встав от болезни, отправился в Петербург за своей дочерью: «Авось <...> приведу я домой заблудшую овечку мою». Надя рассказывает: «Мама приезжала ко мне осенью в Петербург...»

Горе покинутых родных приводит к преждевременной их старости. Говоря о Самсоне Вырине, рассказчик «не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика». Впечатление от родных Нади Шуминой через год: «Бабушка, совсем уже старая <...> Нина Ивановна тоже сильно постарела и подурнела, как-то осунулась вся...»

По прошествии времени обе «блудные дочери» возвращаются в поисках примирения с близкими. У Пушкина возвращение трагично: уже не у кого просить прощения, Дуня может только поплакать на печальной могиле отца и после уехать насовсем. Наде довелось посидеть со своими родными и всем вместе молча поплакать — у чеховских героев примирение состоялось, прощение получено, «всё обошлось благополучно».

Однако финал «Невесты» совпадает не с благополучным финалом библейской притчи, а именно с пушкинским решением судьбы его героини. Один из главных смыслов притчи о блудном сыне — в возвращении к родному дому, который готов простить и навсегда принять скитальца под свой кров. Не то у Пушкина и Чехова. И Дуня, и Надя Шумина могут найти свою судьбу, только покинув отчий дом. Как в «Станционном смотрителе», так и в «Невесте», очень важен мотив дороги, уводящей от проверенного родительского опыта в неизвестную и, может быть, очень нелегкую, но зато самостоятельно выбранную жизнь.