Не будет преувеличением сказать, что именно в соотнесении с Толстым можно оценить по достоинству своеобразие Чехова-писателя. Но в чем состоит эта соотнесенность?
То, что Чехов и Толстой принадлежат к непохожим, в чем-то противоположным типам художников, не требует особых доказательств. Но долгое время самоочевидным казалось и то, что в некоторых отношениях, например, в степени философичности их творчества, эти типы художников вообще несопоставимы.
Согласно этой точке зрения, один из великих современников, Толстой, художник-мыслитель, ставил и пытался решать через судьбы своих героев вечные философские проблемы бытия, смысла жизни, религии, смерти и т. д. Чехов, согласно той же точке зрения, в судьбах своих героев отражал проблемы эпохи, поколения, тех социальных групп, которые он показывал как «летописец» своего времени, ведя читателя к житейски-человеческому, нравственно-бытовому подтексту изображаемого.
Соотнесенность с определенным временным и социальным контекстом может и не подчеркиваться. Но и в этом случае в Толстом видится «безусловная демиургическая мощь его искусства» — Чехову, в лучшем случае, отдается художественная мера, кодекс человечности, но не «мощь логоса», не мысль, постигающая причины и закономерности1.
Взглянуть на дело иначе заставляет сама действительность, реальная судьба наследия Чехова в наши дни, возрастающий к нему всемирный, общечеловеческий интерес. Время все более укрупняет масштаб типологического сопоставления Чехова с Толстым.
Примечания
1. См.: Гальцева Р., Роднянская И. Журнальный образ классики // Литературное обозрение. 1986. № 3. С. 49—50.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |