Семьдесят лет спустя

Об Ольге Константиновне Чеховой

Первые мои воспоминания об Ольге Константиновне относятся к 1914 году. У меня была веселая и дружная компания, состоявшая из моих двоюродных братьев, сестер и друзей.

<...> Однажды — это было уже в 1974 году — я с большой группой писателей, чеховедов, артистов отправилась в традиционную поездку — в чеховское Мелихово. Это было на самом исходе зимы, в начале марта. В Москве уже таяло, а в Мелихове зима казалась еще нетронутой. Помню ясный день, притихший лес, снеговые шапки на вершинах огромных елей. После встречи с местным населением, выступлений приехавших деятелей искусств мы сидели в жарко натопленной комнате за самоваром. Хозяева — директор мелиховского Дома-музея Чехова Юрий Константинович Авдеев, его жена Любовь Яковлевна — были, как всегда, предупредительны и гостеприимны. После чая перешли в мастерскую Юрия Константиновича — посмотреть его картины и этюды. Я увидела на письменном столе изящно оформленную книгу. Красивое женское лицо смотрело с обложки и как будто спрашивало: «Ну, что? Не узнаешь?» Я прочитала по-немецки: «Maine Uhren gehen anders» — «Мои часы идут иначе». Автор — Ольга Чехова. Так это же она, Оля, постаревшая, но не состарившаяся, не потерявшая своей удивительной красоты!

Ко мне подходит Юрий Константинович.

— Узнали свою родственницу? Я уже давно думал о том, чтобы установить с ней контакт. Многие годы наш музей связывала дружба с сотрудником газеты «Голос Родины» Г.Я. Короткевичем, который не раз привозил к нам гостей Комитета по культурным связям с соотечественниками за рубежом (теперь эта организация называется общество «Родина»). Одним из гостей общества был русский врач, проживающий в ФРГ, Юрий Георгиевич Балабаев. Я попросил его помочь мне найти адрес Ольги Чеховой. И послал ей свою книжку «В чеховском Мелихове», книгу С.М. Чехова «О семье Чеховых» и письмо. В июне 1974 года пришел ответ Ольги Константиновны:

«Милый друг! — писала она. — Не знаю Вашего отчества... Ю.К.? Спасибо за книгу и письмо... Обо мне вышла книга, автор я сама. «Meine Uhren gehen anders» («Мои часы идут иначе»). Там я пишу свои воспоминания о тете Оле, дяде Антоне, тете Маше, Евгении Яковлевне (матери А.П. Чехова) и многое о своей жизни. Возможно ли это «произведение» прислать Вам? Или нет?

В 1943 году я не была в Москве — это было во время войны невозможно, но летом 1945 года была в Москве.

Я вот уже 15 лет не играю — ни на сцене, ни в фильме, пропагандирую «природную» и «народную» косметику и работаю сама в своей лаборатории.

15 июля буду опять в Баденвейлере, где каждый год поминают день смерти Антона Павловича.

Вам сердечный привет и большое спасибо.

Ваша Ольга Чехова».

А затем пришли две толстые бандероли от Ю.Г. Балабаева. В одной были цветные фотографии чеховских мест в Баденвейлере, фотографии участников юбилея, в том числе и О.К. Чеховой, прекрасно изданный к этому дню буклет, программа юбилея с автографами всех участников. Но больше всего нас обрадовали 50 ксерокопий: материалы из городских архивов, документы о последних днях жизни Чехова, до которых еще не добрался ни один литературовед, ни один журналист...

Юрий Константинович сообщил мне адрес Ольги Чеховой. Я, не откладывая, сейчас же написала ей и заодно послала свои воспоминания, напечатанные в журнале «Наука и жизнь», главы будущей моей книги.

Ответ пришел незамедлительно:

«17/X—74 г.

Милая Женичка!

Вот как обрадовали Вашим письмом! Все юные годы восстали! Как вчера... С тетей Машей (Марией Павловной) я переписывалась много во время войны, — посылала ей сахар и кое-что покушать. Тетя Оля (Ольга Леонардовна) еще за несколько дней до смерти писала моей сестре Аде Константиновне — она живет под Берлином. Я вот уже 15 лет как бросила сцену и фильм и «переучилась», с успехом проповедую... способ жизни, чтобы не стареть. Прилагаю последнюю фотографию. Черкните, можно ли послать Вам посылочку моей косметики?

Миша (Чехов) уже давно скончался в Америке, его жена Ксения тоже, два года тому назад.

Спасибо большое за «Науку и жизнь»! С восторгом все прочла — интересное издание!

Ведь мне уже «стукнуло» 77 лет, но я работаю с утра до ночи.

Дочь погибла с самолетом (Олечка) вот уже 8 лет. Ее дочь Вера живет с мужем (известный актер Вадим Гловна) и с ихним сыном — 13 лет, Коля — возле меня.

Буду рада весточке — обнимаю Вас сердечно.

Оля!!»

С карточки смотрит симпатичное лицо женщины, которой просто невозможно дать семьдесят семь лет. Видимо, Ольге Чеховой — косметологу удача сопутствовала не меньше, чем актрисе.

А затем пришла книжка Ольги Чеховой «Мои часы идут иначе». Я стала читать ее и сразу же решила сделать перевод. В молодые годы я занималась немецким языком. Так что сейчас у меня «Часы» Ольги Чеховой — в обоих вариантах: немецком и русском.

Она родилась 13 (26) апреля 1897 года на Кавказе, в Тифлисе. Ее отец был министром путей сообщения. В своей книге она рассказывает об одном из самых ранних детских впечатлений. Болен младший брат Ольги и Ады — будущий композитор Лев Книппер, автор песни «Полюшко-поле». Он лежит в затемненной комнате в корсете, двигаться ему нельзя.

«Ноги крепко привязаны к спинке кровати, голова неподвижна под кожаным ремнем, протянутым под подбородком.

Маленький Лео должен перенести длительную, мучительную вытяжку позвоночника.

Около кровати сидит врач. Он ласково говорит с Лео и показывает ему маленький граммофон, который принес с собой. Лео улыбается радостно и благодарно, несмотря на боль. Он невероятно музыкален. Врач это знает. Граммофон является одним из средств терапии.

Доктор строен, его овальное лицо обрамлено темными волосами и красивой бородкой. Его глаза сияют необычайным блеском. Это мужественное сияние помогает пациентам больше, чем медицина. Он хорошо знает детское сердце и не прописывает таблетки, которые трудно глотать, но все любят принимать его капли.

Доктор прописывает лекарства, рекомендует свежий воздух, косые солнечные лучи и вегетарианскую диету.

Этот доктор — знаменитый писатель Антон Павлович Чехов, мой дядя.

Дядя Антон еще раз улыбается маленькому Леве и поворачивается к папе, маме, моей сестре и мне. Он остерегается подходить к нам близко, потому что неизлечимо болен туберкулезом».

Затем — первые театральные впечатления. В Петербурге, где теперь живет семья Константина Книппера, гастролирует Элеонора Дузе.

«Всемирно известная, знаменитая трагическая актриса находится в самом зените своей славы. Она не пользуется сильной жестикуляцией и приподнятым тоном для выражения глубоких чувств. Она отказывается от трафаретного сценического пафоса и придает каждой роли особый отпечаток искренности. Она сияет, «светится» даже, когда стоит просто так и не говорит ни слова».

«И Дузе приходит к нам, в нашу петербургскую квартиру, с моей теткой Книппер-Чеховой, известной актрисой театра Станиславского. Она смотрит на меня, гладит по голове и говорит тихо:

— Ты будешь знаменитой артисткой, малютка...

Я начинаю плакать, сама не зная почему. Я просто не могу удержать слезы.

— Почему ты плачешь? — спрашивает Дузе. — Разве ты боишься стать актрисой? Только ты должна знать — на сцену надо идти нагой...

Я понимаю ее слова буквально и плачу еще сильнее — голой на сцене! Даже акробаты на трапеции в цирке «не совсем голые».

Позже я понимаю, что хотела сказать Дузе. Преодолеть все препятствия и показывать публике «свою душу всегда открытой, новой».

И еще одно театральное впечатление — на всю жизнь: Станиславский. Родители Ольги отправляют ее к Ольге Леонардовне в Москву. Под ее покровительством она посещает студию Московского Художественного театра. Ее учитель — Константин Сергеевич. Ольга участвует в благотворительном спектакле «Гамлет». Заглавную роль исполняет Михаил Чехов, роль Офелии — Ольга.

«Гремят аплодисменты. Снова и снова я выхожу вместе с Мишей перед занавесом. Станиславский хвалит меня, тетя Ольга поздравляет. Я горжусь моим первым триумфом».

«Константин Сергеевич Станиславский высокого роста, у него белоснежная шевелюра, мохнатые брови и ясный взгляд. Его появление, разумеется, вызывает уважение и преклонение перед ним у каждого и особенно у молодых актеров. Его критика неподкупна, хотя иногда ехидна, его педагогические приемы изумительны. Кроме того, он требует строгой дисциплины и безусловного порядка в художественных делах.

Каждый актер, независимо от того, большую или маленькую роль он играет, должен быть в гримерной за час до начала спектакля. Если он опаздывает на репетицию или на спектакль, он получает на первый раз предупреждение, второй раз штрафуют на пять рублей, третий раз — на десять. Если прогульщик неизлечим, он считается уволенным за «невнимание к труппе». Я не замечала, чтобы кто-нибудь дошел до этого.

Перед каждым студийцем поставлены разнообразные по трудности многочисленные задачи. Так, например, во время спектакля мы распределяемся за кулисами для помощи режиссерам, следим за реквизиторами и все вместе наблюдаем за электропроводкой позади сцены. Мы являемся также помощниками в работе сценариста-постановщика, когда он представляет свой проект в виде миниатюрного макета сначала режиссеру, а потом самому Станиславскому.

В студии же мы, конечно, получаем профессиональное образование: пантомима, ритмика, дыхание, музыкальные упражнения, сведения об истории театра и костюмерии.

Когда пьеса в студии пройдена основательно и крепко «стоит на ногах», назначается несколько «горячих» репетиций, после которых заведующий студией Евгений Вахтангов или первый режиссер Михаил Чехов находят возможным показать Станиславскому. Разумеется, не обходится без горьких разочарований, а иногда и отчаяния. Ведь бывает, что мы репетируем 150—200 раз.

— Я не могу больше! — кричит какая-нибудь ученица и в изнеможении падает на пол.

— Не может быть, чтобы актер что-нибудь не мог, если он достаточно одарен. Если вы думаете иначе — поищите себе другое занятие!

Развитие каждой пьесы от первой рабочей читки до выпуска на сцену требует напряженной, точной работы.

Перед началом репетиции пьеса с уже распределенными ролями перечитывается вновь в течение недели. К мимике, жестам и акцентам в этой стадии еще не приступают. Потом, с тетрадью в руке, — сквозное действие. То же самое с каждым отдельным актом. И только после этого нам разрешается самостоятельно работать над текстом. После такой интенсивной проработки нам, конечно, становится легче и «борьба» с преодолением текста не кажется трудной».

Затем — война, революция, рождение дочери Оли (1915), развод с Михаилом Чеховым и поездка в 1921 году в Германию, где Ольга Чехова остается навсегда. Она приехала, зная всего лишь несколько слов по-немецки. Но очень быстро — тут сказалось ее книпперское упорство — овладевает языком. Первый кинофильм, в котором участвует Ольга, — «Замок Фогелед». Он сделан по роману криминальному, даже несколько фантастическому. После благоговейной тишины и внутренней мобилизованности всех участников в студии Художественного театра киносъемки кажутся сначала не то адом, не то сумасшедшим домом.

«Хронологию соблюдать не требуется; действие или кусок его начинается, как только приготовлена декорация. Нельзя играть «сквозное действие», как на сцене театра. Играют отдельные части: с конца, с середины и с начала сценария. Необходима огромная сосредоточенность, а в этом гвалте мне невозможно ее добиться».

И все-таки первый фильм с участием Ольги Чеховой имеет успех. Пресса ее хвалит.

Когда читаешь страницы книги о первых кинематографических и театральных шагах Ольги Чеховой, становится ясно: перед нами актриса, которая хорошо помнит уроки Станиславского, Художественного театра, русского реалистического театра. На немецкую сцену она перенесла многое из того, что запало в душу на сцене московской.

В Германии появляется Михаил Чехов с женой. Ольга Чехова, забыв былые обиды, помогает ему устроиться.

«Я нанимаю для него и его жены двухкомнатную квартиру недалеко от нас — это относительно просто. Труднее найти работу, гораздо труднее. Берлин не нуждается в русских актерах, не говорящих ни слова по-немецки. После ряда неудач я иду к продюсеру, которого хорошо знаю. На этот раз мне везет. Продюсер принадлежит

к тому поколению, которое помнит Мишу как актера театра Станиславского. Он загорается мыслью, что «русский, да еще знаменитый актер Станиславского, выступит в немецком фильме».

Я начинаю надеяться. Продюсер обращается ко мне:

— А вы, Ольга Чехова, бывшая жена, будете режиссером этого фильма!

Мне кажется, что я ослышалась. Но продюсер повторяет сказанное.

Так я выступаю как режиссер с Михаилом Чеховым — в одном из последних немых фильмов под названием «Шут своей любви» (по французскому роману «Полишинель»).

В ателье немого фильма царит типичное для него «вавилонское столпотворение»... Мы объясняемся по-немецки, по-английски, по-французски и по-русски. С Мишей я говорю по-русски. Он очень доволен, что в своем первом фильме на чужбине он слышит слова режиссуры на родном языке. Это позволяет ему быть непринужденным, и скоро он играет уже ярко и свободно. Как переложение французского романа фильм пользуется во Франции огромным успехом.

Первые шаги Миши в Германии сделаны. Дальнейшего он должен добиваться сам. Прежде всего он должен учить немецкий язык. Он способен к языкам и учится быстро. Я знакомлю его с Максом Рейнгардтом, и он получает ангажемент. Так завершается круг».

С 1933 года начинается новая полоса в жизни Ольги Чеховой. К власти приходит Гитлер. К этому времени Ольга — одна из самых прославленных актрис Германии. Память о России живет в ее душе не ослабевая. Она заботится о чеховском Доме-музее в Ялте, и в том, что он не разрушен захватчиками, — немалая доля ее участия.

Ей приходится бывать на официальных правительственных приемах. Вот как она описывает один из них — в год, когда началась война с Советским Союзом:

«Правительственная машина отвозит меня и несколько коллег к завтраку в загородное имение Геббельса... Нас около 35 человек. Коллеги, дипломаты, партийные сотрудники Геббельса, до предела напыщенные, ведут националистические разговоры. Он, разумеется, уже празднует взятие Москвы.

Я думаю о бесконечных русских пространствах, о смертельных русских холодах...

В этот момент Геббельс обращается непосредственно ко мне:

— У нас есть эксперт из России — фрау Чехова. Не думаете ли вы, мадам, что эта война будет окончена еще до зимы и Рождество мы будем праздновать в Москве?

— Нет, — отвечаю я просто.

Геббельс холодно:

— А почему нет?

— Наполеон недооценил русские пространства.

— Между французами и нами большая разница, — иронически улыбается Геббельс, — мы являемся как поддержка народов России, как освободители. Большевистская государственная клика будет свергнута гигантской революцией.

Я пытаюсь овладеть собой. Но это мне не удается.

— Эта революция не состоится, господин министр, потому что перед опасностью все русские будут солидарны.

Спокойствие Геббельса возрастает. Он немного наклоняется и говорит холодно:

— Интересно, мадам, значит, вы не доверяете немецкому военному могуществу? Вы предсказываете русскую победу...

— Я ничего не предсказываю, господин министр. Вы меня спросили, будут ли наши солдаты к Рождеству в Москве. Я сказала вам мое мнение об этом. Мое мнение может быть и верным и ошибочным.

Геббельс смотрит на меня подозрительно. Воцаряется неловкое молчание».

Конец войны. Ольга Чехова, ее дочь Ольга, внучка Вера, друзья прячутся от бомбежек в погребе под домом. Потом появляется советский офицер. Он спрашивает Ольгу, не родственница ли она О.Л. Книппер-Чеховой?

— Она моя тетя.

И вскоре Ольга Чехова на советском самолете летит в Москву. Четверть века спустя она снова видит Красную площадь, ходит по московским улицам, беседует с москвичами.

«Мне стало теперь ясно, что Россия перенесла большие разорения и потери, чем все союзники и противники, вместе взятые. И последствия войны поразили здесь каждого отдельного человека и гораздо больше, чем в какой-либо другой стране».

26 июля 1945 года Ольгу Чехову доставляют на самолете обратно в Берлин.

В 60 лет Ольга Чехова начинает новую жизнь. Она переезжает из Берлина в Мюнхен. И здесь, в центре Баварии, она открывает салон косметики.

«Что я вкладываю в дело? Знание косметики, нашей и заграничной, приобретенное мною в течение десятилетий; в дополнение к ним: диплом из Брюсселя, диплом Института красоты из Парижа, университетские открытия Берлина и Мюнхена, подтвержденные советами известного русского биолога, доктора Богомольца, который дополнительно рекомендовал мне несколько рецептов».

«Друзья и знакомые начинают все чаще пользоваться моими кремами и масками, играя роль подопытных животных. Я имею успех среди молодых людей, которым их кожа причиняет неприятные заботы. И, наконец, я пользуюсь собственным опытом женщины, которая жила открытой жизнью, всегда была на виду, всегда должна была хорошо выглядеть, безразлично, пострадала ли от грима ее кожа, или нет».

Руководимая Ольгой Чеховой фирма получает многочисленные награды на выставках — например, интернациональное Гран-при в Венеции.

В эти годы и начинается моя переписка с Ольгой Константиновной.

Я посылаю ей все, что печатала о Чехове, о его семье.

«Дорогая, милая Женя! — писала она мне 22 октября 1976 года. — Как я обрадовалась, получив Ваши две книги и письмо. Большое, сердечное спасибо. Очевидно, Вы почувствовали, что мое желание — время от времени иметь журнал «Наука и жизнь».

У меня гостит сейчас моя сестра Ада — она с восторгом бросилась на чеховскую книгу (речь идет о выпуске «Чеховских чтений в Ялте»). Ведь она уже многие годы была переводчицей писем тети Оли и дяди Антона (живет в Берлине, ГДР).

Спасибо, обнимаю Вас, целую.
Ольга Чехова».

15 июля 1979 года исполнилось 75 лет со дня смерти Чехова, а 29 января 1980 года — 120 лет со дня его рождения. К этим датам были приурочены чеховские выставки в ФРГ — по материалам нашего литературного музея. Выставки должны были экспонироваться в Дюссельдорфе, Майнце и Баденвейлере.

В апреле 1979 года в Майнц вылетела Галина Федоровна Щеболева, заведующая московским Домом-музеем Чехова, моя хорошая знакомая. Ей предстояло развернуть выставку. Вернувшись из поездки, она рассказала:

— Среди экспонатов выставки были личные вещи Чехова, его автографы, портрет писателя кисти В. Серова, многое другое. Времени на монтаж было очень мало, а главное — встретил меня директор тамошнего Музея довольно недружелюбно. День приезда был трудный, нервный, напряженный. В разгар работы меня вдруг пригласили к телефону. Звонок из Мюнхена. Оказывается, меня разыскивает Ольга Чехова.

В телефонной трубке звучал красивый и, как мне показалось, очень молодой голос. Без малейшего акцента, на чистом русском языке, хочется сказать — с мхатовским произношением, говорила Ольга Константиновна слова привета. Сказала, что радуется успехам выставок Чехова и гастролей Художественного театра. Сожалела, что из-за нездоровья не сумеет приехать на открытие нашей выставки. Просила звонить, предлагала помощь. Но она мне уже помогла — своим звонком. После него отношение ко мне сразу же заметно изменилось. Директор перестал мешать своим сотрудникам участвовать в нашей работе.

Через два дня последовал второй звонок Ольги Константиновны. Она интересовалась, как идет работа. Говорила, что не может себе представить, как можно подготовить большую выставку за четыре дня. Я рассказала о своих помощниках, местных энтузиастах. Среди них — видный исследователь и переводчик Чехова Петер Урбан.

Ольга Константиновна с гордостью рассказывала о своей внучке, Олиной дочке Вере: она стала актрисой и принята была в тот год в Мюнхенский драматический театр.

Буквально засыпала меня Ольга Константиновна вопросами: как выглядит сейчас Москва? Что нового в московском Доме-музее Чехова? Кто собирается в моем доме из писателей, артистов, чеховедов? Очень радовалась, что вокруг Дома-музея образовался прочный и дружный актив. Горько сетовала, что ей уже больше не увидеть Москвы. Просила поклониться Москве, Дому-музею Чехова, москвичам.

Через месяц я снова приехала в Майнц — забирать выставку домой. И на одни сутки отправилась в Баденвейлер, в город, где Чехову суждено было закончить свой путь. Меня пригласил бургомистр города. Уже за месяц до «дня Чехова» весь город жил этим событием. Везде портреты писателя, репетиции оркестра, который будет исполнять русскую музыку. Я остановилась в «Парк-отеле», бывшем «Зоммер». Владелец отеля любезно разрешил побывать в комнате, в которой жил и скончался Чехов.

В эти дни в третий раз прозвучал звонок из Мюнхена. Ольга Константиновна приветствовала меня, сказала, что много раз бывала в Баденвейлере, что пришлет мне свою фотографию отеля «Зоммер». И снова с грустью говорила, что теперь уже не сможет побывать в России, в Москве. И вдруг меня словно кольнуло что-то — только теперь я осознала, что молодой, звонкий голос принадлежит очень немолодому человеку. И что просьбу — поклониться Москве — я обязательно выполню...

Я слушаю рассказ Г.Ф. Щеболевой об Ольге Константиновне, о ее поддержке и внимании, которые так помогли наладить выставку. И вспоминаю другие случаи. Как Ольга помогла в Германии Михаилу Чехову. Как она заботилась о Доме-музее Чехова в Ялте в годы войны. Все это не случайные совпадения, а ясные свидетельства, говорящие о личности, щедрой, деятельной и добропамятной. Живые нити, соединявшие Ольгу Константиновну Чехову с Москвой, с Россией, никогда не прерывались.

Столь же глубока связь с русской культурой Ады Константиновны, сестры Ольги. Она жила в ГДР, переводила Чехова, ездила в Мюнхен навещать сестру. Когда пришло известие о смерти Ольги, я написала Аде Константиновне, попросила рассказать о последних днях жизни сестры.

Ответ пришел только 22 августа 1980 года. Ада Константиновна сообщала, что долго не писала из-за того, что повредила себе правую руку.

«Ваше письмо, где Вы спрашивали об архиве Ольги, получила. Но, милая Женя, я ничего не нашла у Ольги, что бы Вас заинтересовало... О своей жизни с Мишей Чеховым она в Москву послала, по-моему, год назад уже небольшую рукопись...

Мы надеялись с ней отпраздновать 83-й день рождения. Я до сих пор не могу еще осознать, что Ольги нет; все думаю, вот-вот поеду опять к ней в Мюнхен. Она раньше иногда каждый день звонила ко мне по телефону. Милая Женя, Вы просите Вам написать о ее жизни в последние годы. Это не так просто, и я не знаю, что Вас именно интересует. Пока она была здорова, ее жизнью была последние годы ее фабрика косметики, которая из простого хобби благодаря энергии Ольги превратилась в предприятие. Она много ездила с докладами о косметике, о правильном и здоровом питании и т. п. Вечерами всегда была дома, очень рано ложилась спать. Очень, очень редко где-нибудь бывала...

Я несколько раз в году ездила на две-три недели в Мюнхен к Ольге... В прошлом году приехала в октябре на две недели. Ольгу застала больной и осталась по ее просьбе надолго у нее. 4½ месяца! У нее была анемия (малокровие), которое под конец стало белокровием. Все, что возможно и невозможно было, делали врачи. Лекарства приходили даже из-за границы. Ольга пробовала лечиться гомеопатией — одним словом, что только возможно, но спасти Ольгу не удалось. Я 4½ месяца не покидала ее домика, днем и ночью была около нее. Временами ей было лучше. Она сама была полна надежд. Два раза за это время она перенесла воспаление легких — врачи говорили, что чувствовала себя усталой... За два дня до смерти она мне ночью вдруг сказала, что она хочет умереть. Совсем здоровой она не сможет быть, что она «живым трупом» жить не хочет; она рада скоро увидеть свою дочь Олечку. Умерла она в воскресенье 9 марта 1980 года, в 15 час. 30 мин., с улыбкой на лице...»

За годы, прошедшие со дня смерти Ольги Чеховой, интерес к ее жизни, личности возрос еще больше. О ней пишет в своей статье театровед и киновед М. Туровская — «Смерть в Баденвейлере» (газета «Советская культура» от 8 июня 1982 года). Она рассказывает о поездке по Федеративной Республике Германии. М. Туровская списалась с Ольгой Константиновной, поговорила с ней по телефону, но когда приехала в Мюнхен, Ольгу Чехову она уже не застала.

«И вот я, — пишет М. Туровская, — в небольшом особнячке в тихой парковой части Мюнхена — в бывшем владении Ольги Чеховой, у ее внучки Веры. От Ольги Книппер-Чеховой-младшей она унаследовала не только фамилию, но и фамильный дар изящества и женственности, хотя мало похожа на бабку и прабабку. Унаследовала она и профессию киноактрисы». К этому хочется добавить, что, кроме генов бабки и прабабки, Вера унаследовала и ген своего великого деда — Михаила Александровича Чехова. М. Туровская сообщает, что Вера никогда не была в Москве.

Год спустя, 15 июля 1983 года, московский Дом-музей Чехова отмечал памятную чеховскую дату. И в вечере приняла участие Вера, приехавшая в Москву вместе со своим мужем — режиссером Вадимом Гловной. Галина Федоровна Щеболева посетила с ними могилы Чехова и Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой на Ново-Девичьем кладбище, а оттуда они поехали на вечер в музее. Мне очень не повезло: из-за нездоровья я не смогла быть в музее в столь дорогой для меня день. Однако на следующий день участники-чеховеды подробно рассказали мне о том, как прошел чеховский вечер.

Вера оказалась очень эмоциональной, обаятельной, с живым юмором женщиной. Она с волнением говорила о том, какая радость для нее быть в Москве, восторженно отзывалась о Чехове — прозаике и драматурге, заразительно смеялась, когда шел разговор о его юморе. В журнале «Театральная жизнь» (1984, № 8) был опубликован интересный очерк о Вере Чеховой.

Вера — об этом говорили все, кто с ней встретился накануне, — отзывается о своей бабушке Ольге Чеховой как о женщине необычайной силы и жизнестойкости. Ей нравится, что она, артистка, служит тому же делу, что и бабушка. Так, из поколения в поколение рода Книппер-Чеховых передаются уроки, восходящие еще к молодому Художественному театру.

...Эти строки я пишу в 1984 году. 70 лет пробежало с тех пор, как мы встречались с Ольгой, играли в шарады, веселились, ходили на спектакли и концерты. Мысленно перебираю моменты ее ни на какую другую не похожей, драматичнейшей судьбы. Думаю о ее разлуке с Родиной, с которой она все-таки душою своей не разлучалась. Часто перечитываю ее письма. Одно из них, от 24 октября 1978 года, кончается так:

«Внуки и я — живем-поживаем — дни летят, и жизнь делается все короче. Последнее время я бросилась на русскую литературу — современную и классиков. Антон Павлович и Пушкин — бессмертны!

Обнимаю тебя сердечно.
Оля».

Примечания

Публикуется по тексту: Театр, 1985, № 2. С. 171—180. Статья является последней работой Е.М. Чеховой, увидевшей свет после ее смерти.