1863 г. Май, 11. Наш шестидесятилетний бухгалтер Глоткин пил молоко с коньяком по случаю кашля и заболел по сему случаю белою горячкой. Доктора, со свойственною им самоуверенностью, утверждают, что завтра помрет. Наконец-таки я буду бухгалтером! Это место мне уже давно обещано.
Секретарь Клещев пойдет под суд за нанесение побоев просителю, назвавшему его бюрократом. Это, по-видимому, решено.
Принимал декокт от катара желудка.
1865 г. Август, 3. У бухгалтера Глоткина опять заболела грудь. Стал кашлять и пьет молоко с коньяком. Если помрет, то место останется за мной. Питаю надежду, но слабую, ибо, по-видимому, белая горячка не всегда смертельна!
Клещев вырвал у армянина вексель и порвал. Пожалуй, дело до суда дойдет.
Одна старушка (Гуфьевна) вчера говорила, что у меня не катар, а скрытый геморрой. Очень может быть!
1867 г. Июнь, 30. В Аравии, пишут, холера. Быть может, в Россию придет, и тогда откроется много вакансий. Быть может, старик Глоткин помрет и я получу место бухгалтера. Живуч человек! Жить так долго, по-моему, даже предосудительно.
Что бы такое от катара принять? Не принять ли цитварного семени?
1870 г. Январь, 2. Во дворе Глоткина всю ночь выла собака. Моя кухарка Пелагея Говорит, что это верная примета, и мы с нею до двух часов ночи говорили о том, как я, ставши бухгалтером, куплю себе енотовую шубу и шлафрок. И, пожалуй, женюсь. Конечно, не на девушке — это мне не по годам, а на вдове.
Вчера Клещев выведен был из клуба за то, что вслух неприличный анекдот рассказывал и смеялся над патриотизмом члена торговой депутации Понюхова. Последний, как слышно, подает в суд.
Хочу с катаром к доктору Боткину сходить. Говорят, хорошо лечит...
1878 г. Июнь, 4. В Ветлянке, пишут, чума. Народ так и валится, пишут. Глоткин пьет по этому случаю перцовку. Ну, такому старику едва ли поможет перцовка. Если придет чума, то уж наверное я буду бухгалтером.
1883 г. Июнь, 4. Умирает Глоткин. Был у него и со слезами просил прощения за то, что смерти его с нетерпением ждал. Простил со слезами великодушно и посоветовал мне употреблять от катара желудевый кофий.
А Клещев опять едва не угодил под суд: заложил еврею взятый напрокат фортепьян. И несмотря на всё это, имеет уже Станислава и чин коллежского асессора. Удивительно, что творится на этом свете!
Инбиря 2 золотника, калгана 1½ зол., острой водки 1 зол., семибратией крови 5 зол.; всё смешав, настоять на штофе водки и принимать от катара натощак по рюмке.
Того же года. Июнь, 7. Вчера хоронили Глоткина. Увы! Не в пользу мне смерть сего старца! Снится мне по ночам в белой хламиде и кивает пальцем. И, о горе, горе мне, окаянному: бухгалтер не я, а Чаликов. Получил это место не я, а молодой человек, имеющий протекцию от тетки генеральши. Пропали все мои надежды!
1886 г. Июнь, 10. У Чаликова жена сбежала. Тоскует, бедный. Может быть, с горя руки на себя наложит. Ежели наложит, то я — бухгалтер. Об этом уже разговор. Значит, надежда еще не потеряна, жить можно и, пожалуй, до енотовой шубы уже недалеко. Что же касается женитьбы, то я не прочь. Отчего не жениться, ежели представится хороший случай, только нужно посоветоваться с кем-нибудь; это шаг серьезный.
Клещев обменялся калошами с тайным советником Лирмансом. Скандал!
Швейцар Паисий посоветовал от катара сулему употреблять. Попробую.
Примечания
Впервые — «Осколки», 1883, № 25, 18 нюня (ценз. разр. 17 нюня), стр. 5. Подпись: Человек без селезенки.
Вошло в издание А.Ф. Маркса.
Печатается по тексту: Чехов, т. I, стр. 198—200.
Рассказ был послан в «Осколки» с письмом от 8 июня 1883 г.
«Письмецо Ваше с приложением трех рассказцев получил вчера, — писал Н.А. Лейкин Чехову 10 июня, — и приношу сердечную благодарность. Правда, рассказцы не совсем вытанцевались (кроме «Дневника помощника бухгалтера»), но что делать... как-нибудь сойдет... И печь печет разные хлебы» (ГБЛ).
Дневник — один из самых распространенных жанров малой прессы 80-х годов. В любом годовом комплекте «Стрекозы», «Шута», «Будильника» можно насчитать десятки «выписок», «выдержек», «отрывков» из дневников: «Из дневника акционера», «Из записок провинциального антрепренера», «Из дневника одной вдовушки», «Из записей майора», «Из дневника провинциала в Петербурге», «Из записок чревоугодника», «Из откровенного дневника члена земской управы», «Из дневника одного молодого и легкомысленного дачника» и т. п. Обычно это или развернутая иллюстрация заголовка — однообразные вариации обозначенной в нем темы (мытарства акционера, ежедневные размышления влюбленного о своем предмете или девицы о замужестве, перечисление блюд в записках гурмана) или сюжетный рассказ, в котором форма дневника не играет конструктивной роли (например, нет дат — одного из важнейших признаков жанра).
В 1883 г. Чехов трижды обращался к дневниковой форме. Но если «Двадцать шесть» и «Из дневника одной девицы» примыкают к юмористической традиции, то «Дневник помощника бухгалтера» резко выбивается из нее. «Дневники» юмористических журналов — это обычно подборка эпизодов, имевших целью изобразить именно антрепренера, «молодого человека», «чревоугодника». Но в них нет характера. В рассказе «Из дневника помощника бухгалтера» он создан с исключительным художественным лаконизмом и новаторским использованием внутренних возможностей жанра. Вся жизнь помощника бухгалтера сведена к нескольким мотивам; уже их немногочисленность создает особый художественный эффект, который усиливается повторением этих мотивов через различные промежутки времени: 1863 г., 1865 г., 1867 г., 1870 г., 1878 г., 1883 г., 1886 г. Правка для издания А.Ф. Маркса шла именно в этом направлении: повторяемость мотивов в новой редакции усилена.
Приведенный в рассказе рецепт от катара имел реальный источник. По сообщению Ал.П. Чехова, некоторые из снадобий, упомянутых в этом рецепте, входили в состав «гнезда» — лекарства «от всех и некоторых особенных» болезней, которым торговал в своей таганрогской аптеке П.Е. Чехов: калган (альхемилла, или лапчатка, или камчужник), острая водка (азотная кислота), семибратняя кровь (нерастворимый коралл). См. А. Седой (Чехов). Из детства Антона Павловича Чехова. СПб., 1912, стр. 40—41; «Чехов в воспоминаниях современников». М., 1960, стр. 35.
При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский, немецкий, польский, сербскохорватский и чешский языки.