Собачья выставка с ее борзыми и гончими напомнила мне один маленький эпизод, имевший большое влияние на мою жизнь.
В одно прекрасное утро я получил от дяди, помещика Екатеринославской губернии, письмо. Между прочим он писал:
«Если не приедешь ко мне на будущей неделе, то и племянником считать тебя не буду, отца твоего из номинальной книжки вычеркну... Поохотимся, — приезжай!»...
Надо было поехать.
Дядя встретил меня с распростертыми объятиями и, как это водится даже у самых гостеприимных охотников, не дав мне оправиться после долгой дороги и отдохнуть, повел меня на псарню показывать мне своих лошадей и собак. Собаки, по моему мнению, бывают большие, маленькие и средние, белые, черные и серые, злые и смирные; дядя же различал между ними крапчатых, темно-багряных, сохастовых, лещеватых, черно-пегих, черных в подпалинах, брудастых — совсем собачий язык, и мне кажется, что если бы собаки умели говорить, то говорили бы именно на таком языке. Дядя показывал, целовал собак в морды и всё требовал, чтобы я щупал собачьи морды, трогал лапы.
На другой день утром меня нарядили в полушубок и валенки и повезли на охоту.
Я вспоминаю теперь большой ольховый лес, седой от инея. Тишина в нем царит гробовая. От леса до горизонта тянется белое поле... И конца не видно этому полю. В лесу и по полю скачут на конях полушубки... У всех лица озабоченные, напряженные, словно всем этим полушубкам предстоит открыть что-то новое, необыкновенное... Дядя мой, красный как рак, скачет от одного полушубка к другому, отдает приказания, сыплет ругательства... Слышны трубные звуки... Эту картину вспоминаю я теперь. Помню также, как подъехал ко мне дядя и повел меня на окрайну леса.
— Стой тут... Как зверь побежит на тебя из лесу, так и стреляй!
— Но ведь я, дядюшка, и ружья-то держать путем не умею!
— Пустяки... Приучайся... Ну, смотри же!.. Чуть только зверь — пли!!.
Сказавши это, дядя отъехал от меня, и я остался один. Полушубки поскакали в лес. Долго я ждал зверя. Ждал я, а сам в это время думал о Москве, мечтал, дремал...
«А что если я убью зверя? — воображал я. — Убью я, а не они! То-то потеха будет!»
После долгого ожидания послышался наконец сдержанный собачий лай... По лесу понеслось ауканье... Я взвел курок и насторожил зрение и слух... У меня забилось сердце, и проснулся во мне инстинкт хищника-охотиика. Затрещали недалеко от меня кусты, и я увидел зверя... Зверь, какой-то странный, на длинных ногах и с колючей мордой, несся прямо на меня... Я нажал пальцем, загремел выстрел, и всё было кончено. Ура! Мой зверь подпрыгнул, упал и закорчился.
— Сюда! Ко мне! — закричал я. — Дядюшка!
Я указал на умирающего зверя. Дядя поглядел на него и схватил себя за голову.
— Это мой Скачок! — закричал он. — Моя собака!.. Моя горячо любимая собака!..
И, прыгнув с лошади, он припал к своему Скачку. А я поскорее в сани — и был таков.
Непреднамеренное убийство Скачка навсегда рассорило меня с дядей. Он перестал мне высылать содержание. Умирая же, три года тому назад, он приказал передать мне, что он и после смерти не простит мне убийства его любимой собаки. И имение свое он завещал не мне, а какой-то даме, своей бывшей любовнице.
Примечания
Впервые — «Будильник», 1884, № 6 (ценз. разр. 11 февраля), стр. 78—79. Заглавие: Дядюшка и собака. (По случаю выставки собак). Подпись: А—н Ч—те.
Для собрания сочинений Чехов переписал рассказ, сократив его, изменил заглавие. 30 апреля 1899 г. он послал «На охоте» А.Ф. Марксу для набора (см. примечания к рассказу «Марья Ивановна»). Но в издание А.Ф. Маркса рассказ не вошел. 21 октября 1899 г., в письме Ю.О. Грюнбергу, Чехов назвал рассказ «На охоте» в числе тех, «которые не войдут в полное собрание и должны быть разобраны». По гранкам, хранившимся в Музее им. Чехова при Публичной библиотеке СССР им. Ленина, рассказ был впервые напечатан в издании: А.П. Чехов. Собр. соч. Под общей ред. А.В. Луначарского. Т. II. М.—Л., Госиздат, 1929. (Приложение к журналу «Огонек»). Тот же текст повторен в ПСС, т. II. Нынешнее местонахождение гранок неизвестно.
Печатается по тексту: ПСС, т. II, стр. 349—351.