Душная ночь, с открытыми настежь окнами, с блохами и комарами. Жажда, как после селедки. Я лежу на своей кровати, ворочаюсь с боку на бок и стараюсь уснуть. За стеной, в другой комнате не спит и ворочается мой дедушка, отставной генерал, живущий у меня на хлебах. Обоих нас кусают блохи, и оба мы сердимся на них и ворчим. Дедушка кряхтит, сопит и шуршит своим накрахмаленным колпаком.
— Безумец! — бормочет он. — Ммо... молокосос! Мало тебя пороли, бессмысленный молодой человек!
— Кого это вы, дедушка?
— Известно кого... Поблажку вам дают, балуют, не взыскивают с вас... (Дедушка втягивает в себя воздух и разражается старческим кашлем.) Прогнать бы тебя сквозь строй разика три, так ты понял бы... Почему не купил персидского порошку? Почему, я тебя спрашиваю? Леность? Нерадение?
— Дедушка, вы не даете мне спать! Замолчите!
— Не рассуждать! Понимай, с кем разговариваешь! (Дедушка громко чешется и возвышает голос.) Повторяю: почему ты не купил персидского порошку? И как ты смеешь, милостивый государь, позволять себе такие возмутительные поступки, что на тебя даже поступают жалобы? А? Вчера полковник Дубякин жаловался, что ты у него жену увез! Кто это тебе позволил? И какое ты имеешь право?
Дедушка долго бранит меня и с брани переходит на мораль: седьмая заповедь, брачные основы и пр.
— Всё это я понимаю лучше вас, дедушка, — говорю я. — Каюсь, меня мучает совесть, но ничего я не могу с собой поделать. Весь в вас! С кровью и плотью унаследовал от вас и все ваши добродетели. Трудно бороться с наследственностью!
— Я... я чужих жен не трогал... Выдумываешь!
— Будто бы? А лет десять тому назад, когда вам было шестьдесят лет, припомните-ка, вы увезли у ближнего не жену, не соломенную вдову, а невесту! Вспомните-ка Ниночку.
— Я того... я венчался...
— Еще бы! Ниночку воспитывали, лелеяли и готовили совсем не для шестидесятилетнего старца. На этой умнице и красавице женился бы любой добрый молодец, и у нее уже был подходящий жених, а вы пришли со своим чином и деньгами, попугали родителей и вскружили семнадцатилетней девочке голову разной мишурой. Как она плакала, когда венчалась с вами! Как каялась потом, бедняжка! И с пьяницей-поручиком бежала потом, только чтоб от вас подальше... Гусь вы, дедушка!
— Постой... постой... Это не твое дело... Вот ежели бы тебя разиков пять сквозь строй, так ты бы не того... не ограбил бы сестру свою Дашу... Обидчик... За что ты у нее сто десятин оттягал?
— С вас пример взял. Весь в вас, дедушка! У вас научился грабастать! Помните, когда вы служили в интендантстве, потом когда вас назначили в Уфимскую губернию и...
И долго этак мы спорим. Дедушка обвиняет меня в двадцати преступлениях, и все двадцать я сваливаю на родовое, на наследственность. Наконец дедушка хрипнет и начинает от злости царапать стену.
— Вот что, дедушка, — говорю я. — Нам долго так не уснуть. Давайте-ка выкупаемся и водочки выпьем. Отлично уснем!
Дедушка, сердито шамкая губами, одевается, и мы идем к речке. Ночь хорошая, лунная. Выкупавшись, мы возвращаемся к себе. Графинчик стоит на столе. Я наливаю две рюмки. Дедушка берет одну рюмку, крестится и говорит:
— Вот ежели бы тебя... разиков десять сквозь строй... понимал бы тогда! Пья... пьяница!
Проворчав, дедушка сердито выпивает и закусывает колбасой. Я тоже — потому что унаследовал любовь к спиртным напиткам — выпиваю и иду спать.
И этак у нас каждую ночь.
Примечания
Впервые — «Осколки», 1883, № 25, 18 нюня (ценз. разр. 17 нюня), стр. 5. Подпись: Человек без селезенки.
Вошло в издание А.Ф. Маркса.
Печатается по тексту: Чехов, т. I, стр. 198—200.
Рассказ был послан в «Осколки» с письмом от 8 июня 1883 г.
«Письмецо Ваше с приложением трех рассказцев получил вчера, — писал Н.А. Лейкин Чехову 10 июня, — и приношу сердечную благодарность. Правда, рассказцы не совсем вытанцевались (кроме «Дневника помощника бухгалтера»), но что делать... как-нибудь сойдет... И печь печет разные хлебы» (ГБЛ).
Дневник — один из самых распространенных жанров малой прессы 80-х годов. В любом годовом комплекте «Стрекозы», «Шута», «Будильника» можно насчитать десятки «выписок», «выдержек», «отрывков» из дневников: «Из дневника акционера», «Из записок провинциального антрепренера», «Из дневника одной вдовушки», «Из записей майора», «Из дневника провинциала в Петербурге», «Из записок чревоугодника», «Из откровенного дневника члена земской управы», «Из дневника одного молодого и легкомысленного дачника» и т. п. Обычно это или развернутая иллюстрация заголовка — однообразные вариации обозначенной в нем темы (мытарства акционера, ежедневные размышления влюбленного о своем предмете или девицы о замужестве, перечисление блюд в записках гурмана) или сюжетный рассказ, в котором форма дневника не играет конструктивной роли (например, нет дат — одного из важнейших признаков жанра).
В 1883 г. Чехов трижды обращался к дневниковой форме. Но если «Двадцать шесть» и «Из дневника одной девицы» примыкают к юмористической традиции, то «Дневник помощника бухгалтера» резко выбивается из нее. «Дневники» юмористических журналов — это обычно подборка эпизодов, имевших целью изобразить именно антрепренера, «молодого человека», «чревоугодника». Но в них нет характера. В рассказе «Из дневника помощника бухгалтера» он создан с исключительным художественным лаконизмом и новаторским использованием внутренних возможностей жанра. Вся жизнь помощника бухгалтера сведена к нескольким мотивам; уже их немногочисленность создает особый художественный эффект, который усиливается повторением этих мотивов через различные промежутки времени: 1863 г., 1865 г., 1867 г., 1870 г., 1878 г., 1883 г., 1886 г. Правка для издания А.Ф. Маркса шла именно в этом направлении: повторяемость мотивов в новой редакции усилена.
Приведенный в рассказе рецепт от катара имел реальный источник. По сообщению Ал.П. Чехова, некоторые из снадобий, упомянутых в этом рецепте, входили в состав «гнезда» — лекарства «от всех и некоторых особенных» болезней, которым торговал в своей таганрогской аптеке П.Е. Чехов: калган (альхемилла, или лапчатка, или камчужник), острая водка (азотная кислота), семибратняя кровь (нерастворимый коралл). См. А. Седой (Чехов). Из детства Антона Павловича Чехова. СПб., 1912, стр. 40—41; «Чехов в воспоминаниях современников». М., 1960, стр. 35.
При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский, немецкий, польский, сербскохорватский и чешский языки.