Никогда не видал его в халате, всегда он был одет аккуратно и чисто. У него была педантическая любовь к порядку — наследственная, как настойчивость, такая же наследственная, как и наставительность.
Иван Бунин. О Чехове
Антон Павлович Чехов в быту был человеком привычки, человеком порядка. Дома, даже если не ожидались гости, никогда не ходил в халате. Он хранил все номера газет и огорчался, если что-то пропадало, потому что потом на поиски уходило время. С начала 1880-х годов Чехов аккуратно собирал и хранил все получаемые им письма. Он аккуратно подбирал письма по фамилиям корреспондентов, располагая их в алфавитном порядке. при этом каждая буква алфавита составляла отдельный пакет, завернутый в газетную бумагу, перевязанный и имевший наклейку с собственноручной надписью Чехова. Письма корреспондентов, писавших много и часто или особенно ценимых Чеховым, составляли самостоятельные пакеты. Сестра писателя Мария Павловна Чехова вспоминала, что в начале каждого года он занимался подбором и раскладкой писем, полученных им за минувший год. Аккуратно отклеивал от конвертов марки, складывал в пачки, перевязывал нитками и хранил в письменном столе. Он предпочитал в Москве стричься у одного и того же парикмахера, покупать конфеты в одном и том же магазине. Его раздражал беспорядок на письменном столе, точнее, нарушенный кем-то «его» порядок, и он возвращал вещи на свое место.
Писатель Иван Бунин, часто гостивший на «Белой даче» Чехова в Ялте, запомнил некоторые черты в его поведении, его привычки. Особенно он отметил терпение, с каким Чехов переносил боль, недомогание:
— Тебе нездоровится, Антоша? — спросит его мать или сестра, видя, что он сидит в кресле с закрытыми глазами.
— Мне? — спокойно ответит он, открывая глаза, такие ясные и кроткие без пенсне. — Нет, ничего. Голова болит немного.
Отмечал Бунин и умение Чехова сдерживать себя при довольно вспыльчивом характере. И привычку к утреннему кофе. И то, как за обедом Чехов мало ел, вставал, ходил, иногда останавливался около матери и, «взяв вилку и ножик, начинал мелко-мелко резать мясо, всегда с улыбкой и молча». Запомнил Бунин и педантичную любовь Чехова к порядку в одежде, в комнате, на письменном столе.
Привычный порядок, видимо, помогал писателю настроиться на работу. По воспоминиям родных и друзей Чехова, он всегда рано вставал, и с утра принимался за работу. Он часто писал по утрам при свечах, не зажигая керосиновую лампу. В своем имении в Мелелихове, а позднее и на «Белой даче» в Ялте, Чехов высаживал деревья, цветы и тщательно за ними ухаживал. Он вставал на рассвете, пил кофе, затем выходил в сад и подолгу осматривал каждое дерево, каждый куст, при необходимости подрезывал его. Поработав в саду, писатель переходил к письменному столу. После обеда он уходил в спальню, запирался там и час-другой обдумывал сюжеты. А затем с трех часов дня и вплоть до семи вечера трудился снова.
В течение всей жизни Чехов делал записи в записных книжках. Их он тоже упорядочивал — делил на обиходные (перечень растений для сада; собрание рецептов; адресная книжка; свод записей расходов и денежных расчетов; записи в связи с попечительскими делами). И те, в которые заносил выражения, отдельные слова, реплики, суждения, сюжеты: «Шел по улице такс, и ему было стыдно, что у него кривые ноги»; «Для ощущения счастья обыкновенно требуется столько времени, сколько его нужно, чтобы завести часы»; «Надо быть ясным умственно, чистым нравственно и опрятным физически»; «Не так связывают любовь, дружба, уважение, как общая ненависть к чему-нибудь»; «То, что мы испытываем, когда бываем влюблены, быть может есть нормальное состояние. Влюбленность указывает человеку, каким он должен быть». Он переносил записи из одной книжки в другую, иногда уточняя, редактируя. Что-то использованное вычеркивал, что-то обводил чернилами, так как карандашная запись угасала, стиралась.
Режиссер и основатель Московского художественного театра Владимир Иванович Немирович-Данченко вспоминал о привычках Чехова:
Может быть, болезнь выработала в нем привычку, что он долго не сидел на одном месте. Во время обеда несколько раз вставал — или ходил по столовой. <...>
Он вспоминается у себя дома всегда так: ходит по комнате крупными шагами, медленно, немного поддавшись вперед. Молчал без стеснения, вовсе не находя нужным наполнять молчание ненужными словами. Часто улыбался, яркой, но быстрой улыбкой. Чтобы он громко и долго смеялся, я не слыхал. Всегда так: быстро и приветливо улыбнется и через мгновение опять серьезен. <...>
Чехов положительно любил, чтобы около него всегда было разговорно и весело. Но все-таки чтобы он мог бросить всех и уйти к себе в кабинет записать новую мысль, новый образ.
Антон Павлович много читал. Об этом вспоминал его друг и лечащий врач Исаак Наумович Альтшуллер, часто посещавший писателя в Ялте:
Когда Чехов был не в саду, когда не было посетителей, его всегда можно было застать в кабинете, и если не за письменным столом, то в глубоком кресле, сбоку от него. Он много времени проводил за чтением. Он получал и просматривал громадные количества газет, столичных и провинциальных. По прочтении часть газет он рассылал разным лицам, строго индивидуализируя. Ярославскую газету — очень им уважаемому священнику, северному уроженцу; а «Гражданин» отправлялся нераскрытым будущей ялтинской знаменитости, частному приставу Гвоздевичу. Ему приходилось много времени тратить на прочтение присылаемых ему рукописей. Кроме других толстых журналов, читал и «Исторический вестник», и «Вестник иностранной литературы», и орган религиозно-философского общества «Новый путь». Часто читал и классиков, следил внимательно за вновь появляющейся беллетристикой.
О том, как Антон Павлович читал книги современников и как к ним относился, вспоминал Александр Иванович Куприн:
Читал он удивительно много и всегда все помнил, и никого ни с кем не смешивал. Если авторы спрашивали его мнения, он всегда хвалил, и хвалил не для того, чтобы отвязаться, а потому, что знал, так жестоко подрезает слабые крылья резкая, хотя бы и справедливая критика и какую бодрость и надежду вливает иногда незначительная похвала. <...>
Но он мог часами просиживать в кресле, без газет и без книг, заложив нога на ногу, закинув назад голову, часто с закрытыми глазами. И кто знает, каким думам он предавался в уединенной тишине своего кабинета, никем и ничем не отвлекаемый. Я уверен, что не всегда и не только о литературе и о житейском.