«Ну-с, пьесу я уже кончил, — сообщал Чехов Суворину в письме 21 ноября 1895 года. — Начал ее forte и кончил pianissimo — вопреки всем правилам драматического искусства».
Речь шла о «Чайке» — она, действительно, написана «вопреки всем правилам», опрокидывает наши привычные представления о том, как надо писать пьесы.
Станиславский писал, работая над мизансценами «Чайки»: «Я понимаю пока только, что пьеса талантлива, интересна, но с какого конца к ней подходить — не знаю» (Вл.И. Немировичу-Данченко, 10 сентября 1898 г.)1.
Спустя несколько месяцев переводчик Чехова на немецкий язык Владимир Чумиков говорил ему в своем письме примерно то же самое: «Я еще раз прочитал «Чайку» и нахожусь просто в отчаянии: чувствую, что это почти необычайно прелестное, но в чем здесь дело, в чем именно эта прелесть, никак разобраться не могу»2.
«Нахожусь просто в отчаянии» — точнее не скажешь о том чувстве, которое охватывает каждого, кто хочет до конца разобраться в пьесе.
После провала «Чайки» на Александринской сцене Чехов, по воспоминаниям, сказал, что публика была не подготовлена к этой пьесе, и добавил: «Я сам долгое время не мог разобраться в этой самой «Чайке»3.
Перед нами парадоксальнейшая пьеса Чехова. Это чувствовали не только его современники, но и он сам. Первая особенность пьесы — она не укладывается ни в какие жесткие и законченные характеристики. Любая концепция исчерпывает ее не до конца — обнаруживается еще какой-то остаток, какая-то дробь.
Годы идут, а «Чайка» все еще остается неразгаданной, она все еще впереди нашего театра. И по-прежнему приводит в отчаяние своей неразгаданностью, своей «еретической» странностью и новизной.
Примечания
1. К. Станиславский. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 7. М., «Искусство», 1960, с. 145.
2. Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина. Далее сокращенно — ГБЛ с указанием № фонда, папки и ед. хранения.
3. П.М. Медведев. Артисты о Чехове (воспоминания, встречи и впечатления). — «Новости и Биржевая газета», 27 августа 1904 г.
| К оглавлению | Следующая страница |