«Тургенев как писатель был с юных лет в центре внимания Чехова; его имя у Чехова одно из самых встречаемых»1, — писал А.П. Чудаков, и это утверждение вряд ли можно оспорить.
Вопрос о связи творчества Тургенева и Чехова был поднят уже в 1880-х годах, современной Чехову критикой2. После появления сборника «В сумерках» в Чехове увидели «тургеневского преемника». Проблема эта с тех пор становилась предметом специального или попутного освещения многими литературоведами и критиками.
Однако исследовательский вопрос не перестает быть актуальным и в наши дни, так как окончательного решения до сих пор не получил и решение его ведет к выявлению принципов развития новых путей в литературе.
Исследователями рассматривались разные аспекты сближения писателей: тема народа, женские характеры, особенности хронотопа и композиции, образы детей и «лишних людей», язык произведений и стиль повествования, описания природы, метод психологизма и мн. др.
Так, в 20-е гг. XX столетия одной из первых работ, посвященных творческим связям Чехова и Тургенева, стала обширная статья А.С. Долинина, в которой был проведен сравнительный анализ «Свидания» Тургенева и «Егеря» Чехова.
Исследователь предлагал ставить вопрос «не в плоскости влияния»3 или, сужая его в сферу «творчества по контрасту»4, а заменить понятием «сходства»5. Так как, по его мнению, в первом случае содержится намек на выяснение этой связи между двумя явлениями, тогда как во втором — постановка проблемы, изначально требующей решения.
Осуществив параллельный анализ указанных произведений, А.С. Долинин несмотря на ряд сюжетных и тематических перекличек исключает возможность влияния Тургенева на Чехова или заимствования им у Тургенева6. Ученый считает, что тематическая основа чеховского рассказа могла быть взята из абсолютно иного источника, возможно из окружавшей его обстановки: «Мы отвергаем здесь всякую возможность толковать о влиянии, не взирая на сходство не только сюжетов, но и психологической стороны действующих лиц. Несмотря на то, что их роднит в основе одинаковость мировосприятий, как художники они диаметрально противоположны и в смысле композиции и в смысле отдельных приемов»7.
В числе расхождений исследователь отмечает ярко выраженный субъективный элемент повествования у Тургенева и объективный у Чехова. В связи с этим, по А.С. Долинину, отсюда вытекает первое кардинальное расхождение в «архитектоническом отношении»8 — роль пейзажа в обоих рассказах. Он отмечает, что Тургенев уделяет природе столько же внимания, сколько и человеку, а иногда даже больше природе. Чеховский же пейзаж, по мнению исследователя, «сведен к минимуму»9 и выполняет исключительно «служебную»10 роль.
Вторым «архитектоническим расхождением»11 фиксируется эмоциональная составляющая повествования. У Тургенева: эмоционально-сентиментальный тон, многочисленные вставки от автора, эффектные сцены. Чехов же, как автор, совершенно отстраняет себя от действующих лиц, благодаря чему достигает «иллюзии объективности», а эмоции все выражаются только героями.
Подводя итог своим наблюдениям, А.С. Долинин отмечает последнее, что разделяет писателей, — это «лирически повествовательная форма»12 у Тургенева, что дает ему возможность нагромождать текст деталями, чрезмерно использовать средства художественной выразительности, эффекты, красивые позы, в которых явственно ощущается эмоциональный элемент произведения. В то время как чеховское повествование «динамично», он скуп на детали, вводит их лишь, когда это мотивировано ходом повествования, «центр внимания переносит с внешнего на «внутренне»»13, т. е. на психологическую сторону.
Небезосновательна и точка зрения А.Б. Дермана, который считает, что «чеховская поэтика сводится к преодолению поэтики предшествующей фазы развития русской художественной литературы. Литературный стиль предшествующей фазы — это тургеневский стиль»14.
В конце сороковых годов к теме «Чехов — Тургенев» обратился Г.А. Бялый, выделивший в творчестве Чехова середины 80-х годов группу рассказов из народной жизни, перекликающихся с тургеневскими «Записками охотника»: «...появляется целая галерея «вольных людей» из народа, мирных бродяг, мечтателей, артистов и художников в душе. <...> Эта группа рассказов образует как бы чеховские «Записки охотника», возникшие, несомненно, не без тургеневского влияния»15.
Г.А. Бялый видит близость в этих «циклах» в том, что у Чехова, подобно Тургеневу, «мы находим контрастное сопоставление гуманной жизни людей поэтического склада души с несправедливой и убогой жизненной прозой существователей»16.
Вывод Г.А. Бялого сводится к тому, что интерес Чехова к Тургеневу объясняется творческими исканиями молодого писателя, который, сделав в этот период центральными темами творчества борьбу с «обывательщиной и мещанством»17, искал «опору» среди народа. Это, как справедливо замечает исследователь, заставило Чехова устремить взор к «Запискам охотника» Тургенева.
В 1957 году вышла в свет статья М.Л. Семановой18, содержащая фундаментальные наблюдения в проблеме «Чехов и Тургенев».
Несомненным достоинством указанной работы является воссоздание исторического времени, общественно-литературной борьбы конца 1870-х — начала 1880-х годов, определению в ней места Тургенева и позиции Чехова.
М.Л. Семанова приходит к заключению, что «Чехов принял участие в борьбе за Тургенева, <...> заявил о себе, как о союзнике передовых современников, наследовавших традиции Чернышевского, Добролюбова в оценке Тургенева. В противоположность консервативной критике, предававшей забвению общественный смысл творчества Тургенева, Чехов даже в своих ранних произведениях доказывал значительность проблем, жизненность ситуаций, типов Тургенева, популяризировал его творчество»19.
Исследовательница также отмечает различие в изображении народа у Тургенева и Чехова: Чехов, по ее мнению, в отличие от Тургенева без идеализации показал темноту и забитость русского мужика и стремился пробудить в нем «человеческое достоинство», знание «своих прав»20.
Кроме того, Тургенев, по мысли М.Л. Семановой, как бы наблюдатель «на расстоянии», любующийся духовно богатыми и одаренными людьми, вызывающими его сочувствие, но при этом все-таки он в глазах читателей предстает человеком из иной социальной среды. Чехов же, не показывая своего личного отношения, самим повествовательным движением заставляет читателя поверить в знание автором этой жизни изнутри, и в силу этого ближе к своим героям21.
Автор статьи подытоживает свои наблюдения выводом о наследовании Чеховым, как писателем реалистического направления, тургеневских традиций, их творческое развитие; поиск новых форм и принципов изображения22.
Некоторые итоги о «народных» рассказах писателей были подведены в статье Л.Н. Назаровой23. Соглашаясь, а иногда вступая в полемику с предшествующим поколением исследователей, автор работы дополняет список сопоставляемых произведений, обращаясь к разным элементам поэтики Тургенева и Чехова.
Интересным представляется наблюдение исследовательницы о значительной роли образа рассказчика в «Записках охотника» Тургенева (кроме «Конца Чертопханова») и его полное отсутствие в сближаемом с тургеневским циклом рассказах Чехова (кроме «Агафьи»). В результате, по справедливому выводу Л.Н. Назаровой, «у Чехова тон его рассказов менее лиричен, более объективен, нежели в некоторых рассказах книги Тургенева»24.
В.И. Сахаров, указывая на генетическую связь чеховской прозы с тургеневской, как и М.Л. Семанова, отметил, что Чехов «берет у него (Тургенева. — Г.Г.) только жизнеспособное и необходимое, и прежде всего принцип реалистического отражения русской действительности, показ ее через образ. Тем самым признается преемственность, генетическая связь прозы Чехова с творчеством Тургенева»25.
Опираясь на накопленный исследователями опыт, в середине 80-х гг. XX столетия эту тему продолжил Г.П. Бердников. В центре его внимания были преимущественно «Записки охотника» Тургенева и рассказы Чехова о «вольных людях» из народа.
Так, Г.П. Бердников считает, что к Тургеневу, в частности к его «Запискам охотника», Чехова вел путь идейных и творческих исканий. Особенность чеховского решения в его народных рассказах заключалась в стремлении «найти в своем подходе к крестьянской теме некий синтез тургеневского направления и направления разночинно-демократического шестидесятых — семидесятых годов»26. Это, по мнению ученого, ощущается во всех рассказах данной группы.
Г.П. Бердников также отметил, что Тургенев в «Записках охотника» в стремлении показать богатый духовный мир простых людей представил их несколько идеализированными, в то время как Чехов в своих рассказах изобразил народ таким, каков он есть, без прикрас.
Значительный вклад в проблему «Чехов — Тургенев» внес С.Е. Шаталов. В работе «Черты поэтики: (Чехов и Тургенев)» он отмечает, что образные и тематические параллели еще не являются свидетельством творческой близости писателей. Исследователь считает правомерным констатацию возможной близости искать «в способах поэтической обработки жизненных впечатлений и воплощения их в словесно-речевой материал искусства слова, в подходе к человеку и понимании его внутреннего мира, в принципах психологического анализа, в отношении к природе, изображении пейзажей, в оценке происходящего»27.
Ученый сосредотачивается на поисках этих «доказательств» творческой близости писателей на разных уровнях поэтики. Он, в частности, анализирует процесс «душевного сдвига» у героев Тургенева и позднего Чехова, а также «лирико-философские вкрапления» в произведениях Чехова, тяготеющие к стихотворениям в прозе Тургенева.
Тургеневская повесть, по наблюдениям исследователя, «всегда строится как ряд «сцен из жизни» главного героя и нередко выглядит как хроника нравственных исканий»28, жизнеописание героя необходимо для «понимания душевного сдвига <...> именно сдвиг оказывается в центре внимания художника»29, а «история души»30 героя является своего рода подготовительной ступенью и впоследствии объяснением этого «душевного сдвига».
«Чехов, — пишет С.Е. Шаталов, — несколько видоизменяет тургеневскую структуру: отступления в прошлое подчиняются главной сцене душевного сдвига, утрачивают свою самостоятельность и выглядят уже не отдельными (тем более «ключевыми») эпизодами, а деталями основной сцены, оказываются штрихами поведения героя или мотивирующего обстоятельствами в момент нравственного озарения»31.
Необходимо иметь в виду и точку зрения В.Б. Катаева, который считает, что в отличие от Л.Н. Толстого и Тургенева, герои которых приходили к глобальным «мировоззренческим или нравственным открытиям конечного, безусловного и всеобщего характера (к «свету», к «вечным истинам»), <...> «прозрение» и «озарение» если и применимы к переменам, происходящим с героями Чехова, то лишь условно, не в толстовском или тургеневском смысле»32.
Наблюдения, сделанные С.Е. Шаталовым, позволили ему убедиться в том, что «тургеневское» начало в поэтике Чехова предстает не как «серия» случайных отзвуков, а в виде постоянного присутствия в творчестве Чехова позднего периода. Справедлив и общий вывод автора: «Постоянное внимание к художественному наследию Тургенева, систематическое освоение, переработка и творческое развитие его писательского опыта — характерная черта писательской индивидуальности Чехова»33.
Другим важным исследованием С.Е. Шаталова, непосредственно близким к теме избранного нами направления, является его обращение к эпистолярным упоминаниям Чехова о Тургеневе, в котором ученый ставит цель «выявить эволюцию его (Чехова. — Г.Г.) мнений о своем непосредственном предшественнике»34.
Осветив в хронологической последовательности чеховские высказывания о Тургеневе, С.Е. Шаталов приходит к выводу, который уже озвучивался прежде и его предшественниками: «У Чехова были сомнения в глубине демократизма Тургенева <...> Он никогда не забывал о социальной чуждости Тургенева изображаемому (и опоэтизированному) им крестьянству»35. Далее исследователь пишет, что, по Чехову, произведения Тургенева «в условиях нового подъема освободительной борьбы в России» не были актуальны, не отвечали на возникавшие вопросы времени36.
При этом С.Е. Шаталов отмечает, что Чехов признавал Тургенева одним из столпов в литературе, отмечая значимость его произведений, но в пределах своего исторического времени37.
Настойчивый интерес Чехова к Тургеневу, частые упоминания его имени в письмах ученый объясняет тем, что Чехов «скрыто ощущал его влияние на формирование собственной творческой манеры и сознавал свою близость к нему в чисто художественном плане»38.
Во многом новаторской оказалась статья З.С. Паперного «Творчество Тургенева в восприятии Чехова»39. Автор сосредоточился на упоминаниях о Тургеневе в художественных сочинениях Чехова, которые, разумеется, нельзя было игнорировать при определении места Тургенева в творческом сознании Чехова.
Начиная от ранних рассказов до поздних повестей Чехова, по наблюдениям З.С. Паперного, функция Тургенева в художественном мире Чехова — «характерологическая».
Впервые З.С. Паперный, опираясь на чеховское письмо40 (Чехов, П. Т. 5. С. 174—175), установил, что ему импонировал тургеневский прием «легкой карикатуры» при изображении в романе «Отцы и дети» Кукшиной и сцены бала, который Чехов впоследствии удачно использовал в своем рассказе «Анна на шее», сделав эту карикатуру «еще сдержаннее и нейтральней»41.
Исследователь также отметил полемический отклик Чехова на поздние, т. н. «таинственные» повести Тургенева. В частности, рассказ Чехова «Страх» он не без основания учитывает как творческий ответ Тургеневу, однако выделяет повесть Тургенева «Довольно», в котором решением проблемы «страшного» предваряются мысли Чехова — автора «Страха».
«Спор Чехова с близким по времени и по духу предшественником сочетался с обращениями к его художественному опыту»42, — подытоживает З.С. Паперный.
Однако в некоторых случаях, как например, практически полное совпадение финальных предложений в «Кларе Милич (После смерти)» Тургенева и в «Черном монахе» Чехова, ученый лишь указывает на них, но не объясняет природу этих перекличек43, что, на наш взгляд, представляет особую важность и требует дальнейших изысканий.
Тем не менее, наблюдения З.С. Паперного расширили представления о «тургеневском» в прозе Чехова, став прочным фундаментом, на который опираются современные исследователи.
Так, в середине 1990-х годов к вопросу творческих связей Чехова и Тургенева обратилась Е.В. Тюхова. В своей работе она подвела некоторые промежуточные итоги, систематизировав вклад предшественников, считая, что наиболее «гибкая формула творческих взаимоотношений писателей»44 была дана З.С. Паперным.
Отмечая большой вклад С.Е. Шаталова в осмысление этой проблемы, Е.В. Тюхова считает несомненным достоинством его работы45 рассматриваемый им «механизм преобразования Чеховым тургеневской традиции»46 в изображении «душевного сдвига» героя.
Однако по мысли Е.В. Тюховой, С.Е. Шаталовым в его концепции не учтено то, что разделяет писателей: «характер и итоги внутренней борьбы в человеке»47.
«В диалектике человеческой души, — пишет исследовательница, — Тургенева интересует не столько связь явлений, сколько борьба антитетических начал. Но эта борьба не дана как процесс развития, поступательного движения, перехода к новому качественному состоянию. Она не ведет к коренным изменениям во внутреннем мире личности, то есть, — к «прозрению»»48 что, по её словам, «подрывает концепцию С.Е. Шаталова»49. Направление будущих исследований Е.В. Тюхова видит в решении частных вопросов, таких как вопрос о тургеневских традициях в творчестве Чехова.
В другой работе «Тургенев и его герои в раннем творчестве Чехова»50 Е.В. Тюхова полагает, что признанная её предшественниками преемственная связь творчества Чехова с Тургеневым, «не исключает ни типологической близости писателей, ни полемического переосмысления Чеховым тургеневских традиций»51. Однако в упоминаемой статье исследовательница не ставит перед собой цели осветить вопрос о традициях Тургенева в творчестве Чехова.
Анализируя высказывания чеховских персонажей о Тургеневе, Е.В. Тюхова интерпретирует функцию Тургенева в произведениях раннего периода творчества Чехова и приходит к выводу, что автор полемизирует со своими невежественными персонажами, «рисуя реакцию на их «монологи» людей, чутких к красоте и поэзии»52. Но в большей степени, по убеждению исследовательницы, «опровергает своих хулителей <...> сам Тургенев, выступая как незримый положительный герой рассказов, «скрытый образ, дорогой для автора», как идеал, во имя и с помощью которого осуществляется обличение невежества, самодовольства, бедности чувств, пошлости и бездуховности»53.
Большой вклад в разработку рассматриваемой проблемы внес также А.И. Батюто, который считал связь Чехова с Тургеневым преемственной, от которой «не застрахован» ни один писатель. Именно сознанием преемственности исследователь объясняет стремление Чехова к полной творческой автономности: «Не будь хотя бы смутного сознания преемственности, не чуждой любому литературному процессу, не возникло бы и желания полной от нее свободы и независимости»54.
Ученый подчеркивает, что творческие взаимоотношения Тургенева и Чехова нельзя назвать «пассивным заимствованием или подражанием»55, а близость устанавливается в том, что «в тургеневско-чеховском миросозерцании, в их эстетике, в самом строе их «мышления в образах» было много родственных элементов»56.
Исследовательский интерес к проблеме «Чехов и Тургенев» не ослабевает и в настоящее время. Так, В.Б. Катаев, обращаясь к проблеме «страха» в творчестве писателей, отмечает полемичность чеховского решения данного вопроса и приходит к справедливому заключению: «Продолжателем и соперником в разработке тургеневских тем и мотивов Чехов оставался до конца своего пути»57. На этой концепции во многом и будет построено наше диссертационное исследование.
Таким образом, литературоведческий обзор истории вопроса подтверждает, что многочисленные высказывания Чехова о Тургеневе, встречающиеся как в письмах, так и в его художественных сочинениях, не были в полной мере систематизированы58 и прежде не исследовались в аспекте писательской критики. Между тем такой ракурс позволит всецело отобразить общую картину отношения Чехова к предшественнику и как итог даст новый взгляд на проблему «Чехов — Тургенев», чем и обусловлена актуальность темы данного диссертационного исследования. Кроме того, рассмотрение высказываний Чехова о Тургеневе в системе координат писательской критики как открывает новые перспективы писательской литературно-критической концепции Чехова, так и позволяет под иным углом зрения осветить творчество Тургенева.
Научная новизна диссертационной работы заключается прежде всего в том, что отношение Чехова к творческому наследию Тургенева впервые рассматривается как явление писательской критики. Целостный анализ суждений Чехова позволяет не только проследить, как в разные периоды литературной деятельности менялось его отношение к Тургеневу-художнику, но и выявить причины противоречивости чеховского восприятия наследия предшественника, а также выделить характерные особенности его писательской критики.
Объектом диссертационного исследования является писательская критика Чехова, в которой представлена оценка художественной прозы Тургенева.
Предметом настоящей работы выступают литературно-критические высказывания Чехова о Тургеневе; суждения и упоминания о Тургеневе и его сочинениях в художественных текстах Чехова; отраженные в них скрытые отсылки к Тургеневу, которые носят характер творческой полемики с предшественником.
Цель нашего исследования — рассмотреть Чехова как читателя и критика Тургенева, продемонстрировать эволюцию его отношения к предшественнику и определить место Тургенева в творческом сознании Чехова.
Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:
1) показать способы проявления писательской критики у Чехова;
2) проанализировать в хронологической последовательности литературно-критические высказывания Чехова о Тургеневе, которые нашли место в его обширном эпистолярном наследии, записных книжках и в мемуарных очерках, обозначив основные оценочные критерии в суждениях Чехова;
3) выявить роль многочисленных упоминаний имени Тургенева как в ныне известных завершенных сочинениях Чехова, так и в ранних черновых вариантах его произведений;
4) показать точки сближения и расхождения Чехова и Тургенева в некоторых писательских подходах, в оценках явлений искусства;
5) определить картину общего чеховского отношения к Тургеневу-художнику в разные периоды писательской деятельности, обозначив возможные причины менявшегося отношения;
6) на материале описаний природы продемонстрировать особенности творческого спора Чехова с Тургеневым как разновидности скрытой, художественной, формы писательской критики.
Источниками работы послужили для нас эпистолярное наследие Чехова, его художественные сочинения, фельетоны, мемуарная литература о Чехове, а также письма и художественные тексты Тургенева.
При терминологическом многообразии, существующем в современной филологии, говоря о предмете писательской критики, нам представляется обоснованным дать во введении теоретический экскурс о том, что в настоящей работе будет подразумеваться под этим понятием.
История литературной критики и история развития самой литературы прочно связаны друг с другом. Взаимовлияние их сводимо к единой цели — общее движение литературного процесса.
В.Г. Белинский в своей «Речи о критике» писал: «<...> искусство и литература идут рука об руку с критикою и оказывают взаимное действие друг на друга»59.
Ведь, как он справедливо обозначил задачу критики: «Критиковать значит искать и открывать в частном явлении общие законы разума, по которым и чрез которые оно могло быть, и определять степень живого, органического соотношения частного явления с его идеалом»60.
Каждый писатель, так или иначе, создавая свое произведение, хочет получить отклик о прочитанном, об этом в своем письме сказал А.П. Чехов: «Одиночество в творчестве тяжелая штука. Лучше плохая критика, чем ничего...» (Чехов, П. Т. 1. С. 242).
Профессиональный критик должен отличаться колоссальной начитанностью, обладать глубокими знаниями и широким кругозором, вкусом и чутьем, но при этом писателем он не является. Как тонко отметил А.И. Солженицын: «Дар великого критика редчайший: чувствовать искусство так, как художник, но почему-то не быть художником»61.
Однако есть разновидность литературной критики, когда мы имеем дело с критиками, которые в то же время были и художниками. Критику такого вида в настоящее время принято называть «писательской».
«Есть такая, немалая, вторичная литература; литература о литературе; литература вокруг литературы; литература, рожденная литературой (если б не было подобной перед тем, так и эта б не родилась)»62, — писал А.И. Солженицын в «Оговорке» в своей книге «Бодался теленок с дубом», которую также рассматривают в аспекте писательской критики63.
Говоря о разновидностях литературной критики, мы преимущественно опираемся на классификацию, данную в коллективном труде саратовских исследователей «История русской литературной критики» под редакцией В.В. Прозорова, где различается профессиональная, писательская и читательская критика. В центре нашего внимания будет критика писательская.
В указанной работе под писательской критикой подразумеваются литературно-критические и критико-публицистические выступления тех деятелей литературы, значительную часть творческого наследия которых составляют художественные произведения. В русской литературе — это критические статьи, рецензии, письма В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Н.А. Некрасова, Ф.М. Достоевского, И.А. Гончарова, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Н.С. Лескова и мн. др.64
При этом подчеркивается, что в некоторых случаях наблюдается приблизительное равновесие между художественным и литературно-критическим творчеством (А.С. Хомяков, И. Аксаков, Ап. Григорьев, Ин. Анненский, К. Чуковский)65.
Общим вопросам критики уделялось достаточно внимания, начиная с XVIII века, много по-настоящему ценных работ посвящено как истории развития критики, так и вкладу отдельных критиков в эту область литературоведения.
Писательская же критика относительно молодая ветвь критики, ставшая объектом исследовательского внимания не так давно, с 1970—80-х годов.
В советском литературоведении вопрос о связи писательской и профессиональной критики был одним из наименее исследованных в теоретическом отношении вопросов.
В наши дни проблему писательской критики специально или в связи с изучением творчества определенного писателя освещали многие видные исследователи, внесшие значительный вклад в разработку этого направления.
Вопросы писательской литературной критики затрагиваются в работах Б.И. Бурсова66, М.М. Голубкова67, С.П. Истратовой68, А.П. Казаркина69, В.Б. Катаева70, В.Н. Крылова71, С.П. Лежнева72, В.В. Прозорова73, Г.В. Стадникова74, И.С. Эвентова75 и др.
В современных исследованиях писательская критика зачастую рассматривается на материале литературы определенного региона.
Так, писательской критике Сибири посвящена докторская диссертация В.И. Плюхина «Писательская критика Сибири: рецептивно-функциональные аспекты регионально-исторического самосознания»76. Фундаментальные мысли содержатся в статье Л.П. Григорьевой77, которая на примере творчества якутских писателей XX века рассматривает вопросы писательской критики, ее особенности, жанры и стиль, сопоставляя с профессиональной критикой.
Ныне эта область литературоведения все чаще становится объектом исследовательского внимания в связи с изучением творчества конкретного писателя.
Писательская критика, или, как ее еще называют «критика мастеров»78, по ряду особенностей отличается от сугубо профессиональной критики, поэтому внимание многих исследователей направлено на проблему теоретического осмысления писательской критики, ее имманентных характеристик и определения общего значения для литературы.
Так, литературоведами подчеркивается ярко выраженный «авторский элемент» при оценке творчества собратьев по перу и внутренняя нацеленность — соотнести одновременно две художественные программы.
Писательская критика, как отмечается в пособии «История русской литературной критики», представляет интерес своим нетрадиционным подходом, порой неожиданными образными ассоциациями, неосознанным или намеренным стремлением понять «чужое слово» в соотнесении с собственными творческими исканиями. «Исходными критериями в «суде» над другими авторами служат выстраданные самим писателем эстетические убеждения»79.
В своей работе «Слово и время» С.И. Машинский справедливо пишет о нашей заинтересованности размышлениями писателя об искусстве, его оценками тех или иных литературных явлений и тем, как он осмысляет собственный писательский опыт.
Критические разборы художников слова, по мнению исследователя, любопытны по ряду причин: они представляют важность уже самим анализом художественного материала, помогая проникнуть в «тайники творческого процесса», кроме того появляется возможность «постигнуть эстетические принципы и собственное творчество этих писателей»80.
Такие работы преследуют определенные цели: выразить свое мнение о каком-то конкретном произведении, о писателе, размышления о литературе вообще или рефлексия о собственном творчестве. Путем разбора чужого творчества художник «самоосмысляется», происходит некий диалог писателя с самим собой, порой этот диалог может перерастать в автокритику, что «свидетельствует о широком применении писателями-реципиентами практически любых форм диалога»81.
На эту «внутреннюю ориентированность» писательской критики указал и Г.В. Стадников, утверждая, что критическая деятельность писателя «является важнейшим средством понятийно-теоретического осмысления законов собственного творчества, формой самопознания и самоконтроля»82.
По мнению С.П. Истратовой, взгляд на творчество другого художника сам по себе значим, поскольку критикующий писатель стремится раскрыть «индивидуальную истину»83 критикуемого автора, и помимо этого критике писателей свойственен «публицистический пафос»84, который «обладает эффектом непосредственного, прямого, убеждающего воздействия»85.
Утверждение о «публицистическом пафосе» писательской критики представляется несколько спорным ввиду того, что мы часто имеем дело с писателями-критиками, которые выражали свои критические мнения в частных беседах, дневниках и письмах, предназначавшихся для ограниченного круга людей, а иногда и вовсе адресовались одному конкретному человеку. Подобные «камерные» признания не преследовали цель непременно убедить собеседника: часто это был культурный взаимообмен без «убеждающего воздействия».
Об «убеждающем воздействии», на наш взгляд, возможно говорить в том случае, когда непосредственно читатели знакомятся с критическими рассуждениями писателя, изначально принимая в расчет масштаб его личности и учитывая мнение писателя-критика как априори авторитетное.
Исследуя литературно-критические работы И.А. Гончарова, С.П. Лежнев в качестве характерных особенностей писательской критики справедливо обозначил опору на собственный литературный опыт и на основе этого — способность погружаться в художественный процесс критикуемого писателя «не аналитически, а целостно»86, это «взгляд «изнутри»»87. Замечание данное, по нашему убеждению, правомерно отнести ко всем случаям, когда речь идет о писателях-критиках.
С.П. Лежнев также подчеркивает, что в статьях писателя-критика содержатся особенности его художественной программы, где отстаивается «своё понимание искусства и те принципы, которыми он руководствуется в художественной практике»88.
И как итог, по мнению исследователя, характерная черта писательской критики — это преобладание субъективного начала и защита собственной эстетической программы, поскольку зачастую целью выступления писателя в амплуа критика «является обоснование и защита собственного творческого метода»89. Такое же мнение и у А.П. Казаркина: «Писатель-критик судит современную литературу пристрастно, прямо или косвенно он в этих оценках выражает собственную творческую программу»90.
И.С. Эвентов придерживается несколько иной позиции, считая, что вопреки наличию субъективного элемента писательская критика всё же дает объективный взгляд на произведение, являясь надежным подспорьем в творческих решениях авторов, а те критические суждения, в которых имеются субъективные черты, тем не менее, «интересны с профессиональной стороны, хотя могут быть и не приняты критикуемым автором или читателем»91.
Субъективизм действительно в какой-то степени присущ писательской критике, и говорить в данном случае об исчерпывающей объективности вряд ли возможно. Ведь, как писал Чехов, анализируя «Сон Карелина» Д.В. Григоровича: «...сон — явление субъективное и внутреннюю сторону его можно наблюдать только на самом себе, но так как процесс сновидения у всех людей одинаков, то, мне кажется, каждый читатель может мерить Карелина на свой собственный аршин и каждый критик поневоле должен быть субъективен» (Чехов, П. Т. 2. С. 29—30. Курсив наш. — Г.Г.).
Отсюда следует закономерный вывод: писательская критика представляет собой интерпретацию произведения мастером слова в соответствии со своими художественными воззрениями.
Таким образом, писательская критика реализует два направления: новый взгляд на критикуемое произведение, что само по себе уже представляет большую ценность, а кроме того демонстрирование своей картины мира, выраженной в художественных текстах и пронизывающей критические разборы.
Писательская критика необычайно богата в жанровых воплощениях. В этом отношении она более свободна и вариативна, по сравнению с устоявшимися жанрами критики профессиональной.
К жанрам писательской критики относят эссе-наброски, дневниковые и эпистолярные заметки, различные суждения о литературном процессе, которые могут быть включены непосредственно в художественные произведения конкретного автора. Иногда — это вовсе «оценки и отклики <...> для себя и для узкого круга посвященных, отзывы, не предназначавшиеся для печати»92.
В отдельную область выделяется автокритика (критические размышления о собственных сочинениях), в свою очередь имеющая подразделы, которые тяготеют «к сферам психологии творчества»93: автохарактеристики, авторецензии и автокомментарии. Например, предисловия А.С. Пушкина к «Борису Годунову» и заметка о «Графе Нулине», его же «Опровержение на критики и замечания на собственные сочинения»; письмо М.Е. Салтыкова-Щедрина в журнал «Вестник Европы» о его несогласии с критической оценкой «Истории одного города»; ответ читателям А.Т. Твардовского об истории создания «Василия Тёркина» и ДР94.
Когда перед нами опровержение, спор, несогласие с критическими работами о своих произведениях, то правомерно говорить о жанре «антикритики».
В статье «Специфика писательской критики Л.Н. Толстого» В.Н. Крылов, говоря о достижениях «критического писательства», также выделяет жанры, присущие собственно писательской критике: авторецензия, статья-полемика с отстаиванием своих эстетических взглядов, предисловия к своим сочинениям95.
В монографии «Критика как литература» Б.И. Бурсов также пишет о полижанровости писательской критики и подчеркивает, что к критическим выступлениям писателей следует причислять не только собственно статьи, но и различные речи, диалоги, интервью, эпистолярий, рассказы о творческом процессе работы над произведением и, в целом, все то, что содержит уяснение литературных воззрений писателя96.
В коллективной монографии «История русской литературной критики» в качестве жанров писательской критики, получивших расцвет в 1990-е годы, отмечены «литературный портрет», «мемуарный очерк» и «литературно-критическое эссе». Примерами воплощения указанных жанров являются статьи И. Бродского, О. Седаковой, Ю. Кублановского, Е. Рейна; «Литературная коллекция» А.И. Солженицына с заметками о П. Романове, И. Шмелёве, А. Белом, И. Бродском, Ю. Нагибине, Л. Леонове и др.97.
К литературному портрету98 в этой же работе относят такие книги, как «Заметки о личности Белинского» И.А. Гончарова, «Встреча моя с Белинским» И.С. Тургенева99, «Горький среди нас» К.А. Федина, такие неоднозначные в жанровом определении произведения, как «Былое и думы» А.И. Герцена и «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского и др.100.
В монографии «Русская литературная критика XX века» А.П. Казаркин также считает литературный портрет — одним из репрезентативных жанров писательской критики. Исследователь причисляет к этому жанру книгу Е.И. Замятина «Лица» с литературными портретами А.П. Чехова, Л. Андреева, М. Горького, А. Белого, Ф. Соллогуба; сборник мемуарных очерков З. Гиппиус «Живые лица»; мемуарную трилогию А. Белого: «На рубеже двух столетий», «Начало века», «Между двух революций» и др.101
Это лишь те немногие жанры, в которых может быть выражена писательская критика. Необходимо учитывать, что каждый писатель-критик с присущей ему индивидуальной манерой порой создает новые в жанровом отношении произведения.
До сих пор мы говорили о тех случаях, когда писательская критика выражается прямо, то есть когда художники слова открыто (с определенными оговорками) делятся своими литературно-критическими установками. Однако зачастую писательская критика проявляется в «скрытой», художественной, форме, т. е. непосредственно в сочинениях конкретного автора.
Ведь еще В.Г. Белинским в «Речи о критике» была обозначена такая перспектива: «Для нас важны не только те русские писатели, которые посвящали свои труды или теории изящного, или собственно критике изящных произведений, или отрывочно, там и сям, в своих творениях, выговаривали свои понятия об изящном и о критике; но и те писатели, которые, своими нравственными мнениями, выражали дух времени или давали ему новое направление»102.
В качестве примера В.Г. Белинский приводит Д.И. Фонвизина и его комедии «Недоросль» и «Бригадир», в которых выражен этот «дух времени», показаны как отрицательные общественные устои, так и обозначен идеал, к которому должно стремиться это самое общество. И Белинский характеризует Д.И. Фонвизина, который, по его мнению, «замечателен совсем не как поэт (ибо поэтом он не был), а как умный, мыслящий человек своего времени, даровитый писатель с критическим направлением»103.
Так, зачастую писательская критика понимается исследователями как критика, выраженная в «художественной» форме, т. е. непосредственно в произведениях критикующего автора.
Б.Л. Милявский, отмечая терминологическую многозначность, предлагает следующее понимание писательской критики: «критические суждения и мнения писателя, когда его отношение к литературе воплощается в образной ткани его произведения, входят в его текст, оказываются погруженными, растворенными в этом тексте»104.
Этой же позиции придерживается и другой исследователь, И.И. Середенко, подчеркнувший, что для выявления особенностей писательской критики «важны те реминисценции, те оценки, трактовки чужих художественных творений, которые непосредственно вводятся писателем в ткань художественного произведения, даже если они принадлежат не самому писателю, а героям или повествователя»105.
На современном этапе в таком же ключе понятие «писательская критика» трактуется и В.Б. Катаевым. В статье «Проблемы писательской критики», он отмечает, что художник слова может выступать критиком, не обязательно высказывая свои мнения в критических статьях, трактатах и различного рода разборах: «Роль критика, оспаривающего господствующие мнения и предлагающего новое понимание принятых другими взглядов, он выполняет прежде всего как художник, в собственном творчестве»106.
Критика этого вида в большинстве случаев предстает в завуалированной форме, и читатель с помощью культурного кода и ретроспекции сознания может увидеть, каким образом она развертывается. Здесь происходит «двойное сотворчество»: во-первых, сотворчество писателя-критика с автором, с которым он вступает в творческий диалог (он может выражаться по-разному), во-вторых, сотворчество писателя-критика с читателем, который с помощью активизации литературной памяти улавливает направление этого диалога. Кроме того, эта активизация литературной памяти осуществляется путем перепрочтения сочинений критикуемого автора. Таким образом, обозначаются дополнительные функции писательской критики.
Так, помимо прямых критических оценок, одной из возможных форм «художественной» писательской критики В.Б. Катаев считает творческий спор. Об этом он говорит, в частности, на примере «Крейцеровой сонаты» Л.Н. Толстого и чеховских повестей 90-х годов, отмечая, что Чехов помимо прямых высказываний о толстовской повести откликнулся на нее и как писатель в своих художественных сочинениях: «Скрытыми откликами на толстовскую повесть полны его (Чехова. — Г.Г.) произведения первой половины 90-х годов. Критика обрела форму творческого спора с автором «Крейцеровой сонаты» и Послесловия к ней»107. Смысл этого творческого спора исследователь видит в том, что «...сталкиваются два видения мира, два отношения к проблемам человеческого бытия, две концепции художественной правды»108.
Скрытый творческий спор — характерная черта писательской критики Чехова вообще. Подробно этот вопрос будет освещен в третьей главе нашего диссертационного исследования.
История русской литературы знает немало случаев, когда писатели высказывались о природе творчества, отстаивали свои позиции, прямо или опосредованно выступали в роли критиков своих собратьев по перу. Например, критические статьи Н.В. Гоголя о Пушкине, взаимная критика И.С. Тургенева и Ф.М. Достоевского, критика Л.Н. Толстого и др.
Одним из таких писателей, вступившим на литературное поприще на рубеже веков, открывателем новой эры русской литературы, внесшим личный вклад в направление писательской критики, был А.П. Чехов.
Чехов — один из немногих русских писателей, кто не оставил специальных критических статей, но этот пробел возмещает его эпистолярное наследие, где он вполне определенно сформулировал свою художественную программу и литературно-критические воззрения, выступил критиком как начинающих писателей, так и признанных классиков русской литературы.
В центре внимания Чехова была не только литература, но и сама критика. Много содержательных и глубоких мыслей мы находим в его письмах, о том, какой он ее себе представлял, и какие задачи она призвана решать.
Однако современной ему критикой109 Чехов не был удовлетворен, четко характеризуя ее слабые стороны: «Критики похожи на слепней, которые мешают лошади пахать землю. <...> Лошадь работает, все мускулы натянуты, как струны на контрабасе, а тут на крупе садится слепень и щекочет и жужжит. Нужно встряхивать кожей и махать хвостом. О чем он жужжит? Едва ли ему понятно это. <...> Я двадцать пять лет читаю критики на мои рассказы, а ни одного ценного указания не помню, ни одного доброго совета не слышал»110.
Вместо того чтобы направлять авторов в возможных творческих решениях, по этому образному сравнению Чехова становится очевидным, что современные ему критики подобно «слепням» создавали помехи писателям.
Быть может, еще и по этой причине в конце 1880-х годов Чехов становится наставником, редактором и критиком для многих начинающих литераторов из его окружения, которые беспрекословно доверяли художественному чутью мастера, внимательно прислушиваясь к его советам.
Среди постоянных корреспондентов Чехова, для которых он стал литературным критиком, чьим произведениям он давал оценку, были Л.А. Авилова, К.С. Баранцевич, М. Горький, Е.П. Гославский, Н.М. Ежов, А.В. Жиркевич, М.В. Киселева, А.С. Лазарев (Грузинский), Н.А. Лейкин, И.Л. Леонтьев (Щеглов), М.О. Меньшиков, А.С. Суворин, Ал.П. Чехов, Е.М. Шаврова-Юст, Т.Л. Щепкина-Куперник и др.
Во многих письмах Чехов подробно рецензировал творения начинающих литераторов: он делился секретами художественного мастерства из собственной творческой лаборатории, в то же время способствуя их самоопределению. Чеховская критика — это гармоничный синтез простоты, добра и правды. Главным в этой установке на правду было для Чехова — найти такие слова, чтобы они не обидели адресата. И Чехов всегда хвалил все то, что ему казалось достойным похвалы, при этом никогда не переходя к лести.
Чехов сочетал в себе черты того самого критика, который описан Тургеневым в письме к П.В. Анненкову от 21 апреля (3 мая) 1853 г.: «Я все это время читал переписку Мерка, друга Гете, с которого Г<ете> списал Мефистофеля, подпустив в него диавольщины. Это был человек, одаренный необыкновенно верным критическим взглядом. Ни в одном своем суждении он не ошибся. Нашей литературе нужен бы такой человек. <...> сказать о вещи — она хороша или дурна — мало; талантливый критик направляет дарование, уясняет ему его задачу. Мерк — как Сократ — любил, чтобы его называли повивальной бабкой чужих мыслей. При всей остроте взгляда, доходившей у него до нестерпимой едкости выражения — он был очень добродушен и главное — бескорыстно и с любовью отыскивал и поощрял все, что ему казалось дельным. У Вас есть некоторые черты Мерка — по крайней мере, я не знаю никого, кому бы я больше верил в нынешнее время»111 (Тургенев, П. Т. 2. С. 220—221. Курсив наш. — Г.Г.).
На «психологическое» своеобразии чеховской критики при разборе сочинений молодых беллетристов обратил внимание Ю.И. Айхенвальд: «Никому не отказывал он в своем совете и оценке. Здесь так легко обидеть, огорчить — он же, не поступаясь правдой, всегда находил для нее, для этой подчас горькой правды, такой тон, такую душевную интонацию <...> что едва ли кто-нибудь от его рецензии, соединения откровенности и пощады, испытывал обиду и боль. <...> Чехов знал, как жестоко и тяжело разрушать чужие иллюзии и как это, однако, необходимо порою в интересах самого иллюзиониста; и благородный критик хвалил все, что можно было похвалить»112.
Систематизируя критические замечания Чехова в письмах к молодым литераторам, можно выделить те основные требования, которые он предъявлял к произведениям изящной словесности. Эти требования нашли отражение в его собственной писательской практике: отсутствие открытой нравоучительности, безусловная точность, предельная лаконичность и простота, вовлечение читателя в сотворчество, а главное — отсутствие оторванных от жизни сюжетов. Но в то же время Чехов никогда не предлагал следовать собственному примеру, писать как он. Он старался своими замечаниями не ограничивать творческую свободу авторов, и очень часто в конце рецензий отмечал, что его критические указания вовсе не обязательны для соблюдения.
Несмотря на такую последовательность критических суждений, укладывающихся в четкую систему, сам Чехов никогда не претендовал на звание профессионального критика, и в эпистолярных признаниях он всегда отмечал «любительский» уровень своих критических оценок: «Простите эту бессвязную критику. Не умею я критиковать» (Чехов, П. Т. 3. С. 13); «Простите, я плохой критик; может быть, и хороший, но своих критических мыслей я не умею излагать на бумаге» (Чехов, П. Т. 5. С. 33).
Приглашение С.П. Дягилева — стать редактором журнала «Мир искусства» — Чехов тактично отклоняет словами: «Конечно, я не критик и, пожалуй, критический отдел редактировал бы неважно...» (Чехов, П. Т. 11. С. 234).
На другое предложение С.П. Дягилева — написать статью о Пушкине для журнала «Мир искусства» — Чехов снова ответил отказом, мотивируя тем, что статей он вообще не пишет: «пишу я только беллетристику, всё же остальное чуждо или недоступно мне (Чехов, П. Т. 8. С. 183).
Рецензируя рассказ Л.А. Авиловой «В дороге», Чехов делится своим «читательским советом» и пишет о художественной сдержанности, которую необходимо соблюдать авторам, когда стоит цель вызвать сострадание у читателей, а после этого в своей обычной манере приписывает: «Впрочем, не слушайте меня, я плохой критик. У меня нет способности ясно формулировать свои критические мысли» (Чехов, П. Т. 5. С. 26).
Принимая во внимание такие высказывания писателей о себе, исследователи опровергают их, считая, что художник является в то же время и критиком, и для этого ему вовсе необязательно писать литературоведческие статьи.
Об этом убедительно пишет С.И. Машинский: «Художник может сказать, что он не критик и не теоретик. Справедливо. Не будучи профессионально ни тем, ни другим, он, однако, не может не быть и критиком и теоретиком, когда он берется судить о явлениях искусства»113.
Неоспоримо и утверждение, высказанное Б.И. Бурсовым в монографии «Критика как литература», который отмечает, что писательская критика обладает ценностью именно компетентностью в литературных вопросах: «Настоящий художник является и настоящим критиком — даже если и не занимается писанием критических статей. Все-таки ему свойственно непосредственное, может быть безотчетное, знание непреложных законов художественного творчества, без чего критик — не критик»114. Эта мысль, являясь некой отправной точкой, смысловым зерном, в различных вариациях встречается почти во всех разделах указанной книги Б.И. Бурсова.
Несмотря на то, что Чехов весьма скромно оценивал свой «критический потенциал», все же есть ряд высказываний, в которых улавливается неподдельный интерес к критике, которые вступают в некоторое противоречие с обособлением себя от этой области литературоведения. Вообще, некоторые утверждения Чехова об одном и том же предмете иногда могут быть двоякими, это тоже характерная черта его критики. С этим будем сталкиваться неоднократно и подробно еще остановимся в других разделах нашего исследования.
Одно из ранних писем Чехова от 20 февраля 1883 г. к брату Ал.П. Чехову в этом отношении обладает особенной доказательностью. Так, разбирая письмо Ал.П. Чехова к Н.П. Чехову, он мимоходом замечает: «Я критик, оно — произведение, имеющее беллетристический интерес. Право я имею, как прочитавший. Ты взглянешь на дело как автор — и всё обойдется благополучно. Кстати же, нам, пишущим, не мешает попробовать свои силы в критиканстве» (Чехов, П. Т. 1. С. 53. Курсив наш. — Г.Г.). Самим Чеховым в последней фразе как бы дано указание на ту область, где он о себе еще заявит в полной мере.
Несколько лет спустя, отправив в «Новое время» свою заметку на злобу дня «Наше нищенство», Чехов снова напишет Ал.П. Чехову: «Сегодня я послал третью передовую. Скучно пробавляться одною беллетристикой, хочется и еще чего-нибудь. Поневоле на чужой каравай рот разеваешь» (Чехов, П. Т. 3. С. 75. Курсив наш. — Г.Г.).
С годами интерес Чехова к критике не ослабевал, и часто в своей переписке с А.С. Сувориным он выражал нетерпеливое ожидание поскорее ознакомиться с литературными новинками и высказать свои суждения: «Мне хочется и писать, и читать, и критику разводить» (Чехов, П. Т. 5. С. 78), — писал Чехов А.С. Суворину 16 июня 1892 г. в ожидании его повести «В конце века. Любовь».
Таким образом, эти чеховские высказывания о себе как о неопытном критике, по нашему мнению, стоит учитывать как дань природной скромности, которая была отличительной чертой Чехова-человека, Чехова-писателя и Чехова-критика.
Его эпистолярное наследие, одно из обширнейших в русской литературе, воспоминания современников писателя, разбор и анализ произведений младших коллег-литераторов и признанных мастеров, наконец, его художественные сочинения, в которых также присутствуют элементы писательской критики, настойчиво опровергают эти признания и позволяют рассматривать Чехова в ряду писателей-критиков.
Исследованию непосредственно чеховского эпистолярного наследия и его литературно-критических суждений, растворенных в его письмах, посвящены специальные работы Ю.И. Айхенвальда115, М.П. Громова116, В.Я. Лакшина117, А.М. Малаховой118; кандидатская диссертация Л.П. Плужновой119 и др.
Несмотря на ряд подобных работ, безусловно обогативших современное чеховедение представлениями о Чехове как писателе с критическим потенциалом, есть еще вопросы, которые до сих пор не получили должного освещения. В числе таковых стоит отметить необходимость систематизации критических высказываний Чехова о состоявшихся на литературном поприще писателях.
Если в письмах к молодым литераторам Чехов был сдержан и чувствовал некоторую ответственность за сделанные замечания, поэтому главной установкой была сдержанность и деликатность, то по-иному развертывается писательская критика Чехова, когда он высказывается о признанных мастерах слова.
Одной из ключевых фигур в центре писательской критики Чехова на протяжении почти четверти века был его ближайший по времени предшественник — И.С. Тургенев, творческий диалог с которым был одним из самых мощных явлений в писательской судьбе Чехова. И выразился этот диалог сложнее, чем с кем-либо другим из его литературных коллег.
Методология работы. Специфика исследуемой проблематики обусловила использование системного подхода к определению места Тургенева в творческом сознании Чехова. В качестве общенаучного метода в диссертации применяется описательный метод: впервые дается полный научный комментарий как к эпистолярным литературно-критическим высказываниям Чехова о Тургеневе, так и к упоминаниям о писателе в художественных произведениях Чехова. В работе предпринят сопоставительный анализ, призванный выявить особенности писательских стратегий Чехова и Тургенева. В ходе исследования использовались также элементы историко-генетического и биографического методов.
Теоретическую основу диссертационной работы, определившей понимание писательской критики как литературного явления, составили труды Б.И. Бурсова, С.П. Истратовой, А.П. Казаркина, В.Б. Катаева, В.Н. Крылова, С.П. Лежнева, С.И. Машинского, В.В. Прозорова и др.
Осмыслению проблемы творческих связей Чехова и Тургенева способствовали научные исследования А.И. Батюто, П.М. Бицилли, Г.А. Бялого, А.Г. Головачёвой, А.С. Долинина, В.Б. Катаева, А.В. Кубасова, Л.Н. Назаровой, З.С. Паперного, Л.А. Плоткина, В.В. Прозорова, Г.М. Ребель, В.И. Сахарова, М.Л. Семановой, Е.В. Тюховой, С.Е. Шаталова и др.
Теоретическая значимость исследования заключается в систематизации литературно-критических высказываний Чехова о Тургеневе, с учётом соотнесенности эпистолярного и художественного наследия писателя, что расширяет представления о писательской критике.
Практическая значимость работы состоит в том, что результаты анализа особенностей писательской критики Чехова, полученные в ходе исследования, могут быть использованы в основных и специальных курсах истории русской литературы и литературной критики конца XIX — начала XX веков. Материалы и наблюдения, содержащиеся в данной работе, также могут быть применены в спецкурсах и спецсеминарах, тематика которых связана с изучением творческих связей Чехова и Тургенева.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Отношение Чехова к творческому наследию Тургенева — явление писательской критики. Эпистолярий Чехова как репрезентативный жанр писательской критики позволяет выявить характерные особенности его критических суждений о художественной прозе Тургенева.
2. Упоминания имени Тургенева в сочинениях Чехова выполняют полифункциональную роль. В произведениях Чехова уже его персонажи становятся читателями и «критиками» Тургенева, которые в то же время проходят т. н. «испытание Тургеневым».
3. Тургеневские цитации в письмах и художественных текстах Чехова — своеобразный способ выражения его писательской критики. Обращаясь к тургеневским цитатам, Чехов модифицирует их, вступая с предшественником в своеобразное сотворчество.
4. Писательская критика Чехова воплощается в форме художественной полемики с Тургеневым. Творческий спор как способ реализации критики в художественной форме выразился на разных уровнях поэтики Чехова, в том числе в описаниях природы. Пейзажи в произведениях Чехова во многом создавались как полемический ответ Тургеневу.
5. Творчество Тургенева стало одним из значительных явлений в становлении Чехова-новатора. Опираясь на традиции предшественника, полемизируя с тургеневскими художественными решениями, Чехов формировал новаторские черты собственной прозы.
Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
Во введении дается обзор истории вопроса, обосновывается актуальность темы исследования, уточняется понятие «писательская критика», формулируются цель, задачи, научная новизна, теоретическая и практическая значимость диссертационной работы, обозначается объект и предмет анализа, теоретико-методологическая основа, приводятся положения, выносимые на защиту.
Главы данного исследования сформированы исходя из целей и задач работы. Тургенев «присутствует» в творчестве Чехова на нескольких уровнях: это в первую очередь прямые упоминания, встречающиеся в письмах Чехова. В художественных сочинениях Чехова имя Тургенева произносится его персонажами ранних юморесок и рассказов, героями поздних повестей и пьес. О Тургеневе Чехов пишет и в своих фельетонах и записных книжках. Наибольший интерес представляют скрытые отсылки к Тургеневу-художнику. Все это и способствовало распределению материала по главам.
В первой главе, «И.С. Тургенев в эпистолярии А.П. Чехова», систематизированы все дошедшие до нас прямые высказывания о Тургеневе в письмах Чехова, которые рассматриваются в аспекте писательской критики. Продемонстрирована эволюция отношения Чехова к творческому наследию Тургенева.
Во второй главе, «Тургенев в художественных текстах Чехова», собраны все упоминания имени Тургенева в художественных сочинениях Чехова, в том числе в черновых вариантах его произведений. Показана функция «присутствия» Тургенева в художественном мире Чехова.
В третьей главе, «Творческая полемика как способ реализации писательской критики Чехова. Пейзаж в художественном мире Чехова и Тургенева: сближения и расхождения», на примере описаний природы у Чехова и Тургенева продемонстрирована творческая полемика как скрытая, художественная, форма писательской критики.
В заключении представлены итоги диссертации, сформулированы общие выводы о результатах проведенного исследования.
Библиографический список насчитывает 207 наименований на русском и английском языках по теме диссертационного исследования.
Примечания
1. Чудаков А.П. Поэтика Чехова. Мир Чехова: возникновение и утверждение. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. — С. 434.
2. См: Арсеньев К.К. Беллетристы последнего времени: А.П. Чехов // Вестник Европы, 1887. — Кн. 12. — С. 766—776; Мережковский Д.С. Старый вопрос по поводу нового таланта // Северный вестник, 1888. — № 11. — Отд. II. — С. 77—99. Скабичевский А.М. Собр. соч.: В 2 т. СПб.: Изд-во Ф. Павленкова, 1890. — Т. 2. — 343 с.; Гольдштейн М.Л. Впечатления и заметки. Киев: Изд-во Киевское слово, 1895. — 296 с.
3. Долинин А.С. Тургенев и Чехов (параллельный анализ «Свидания» Тургенева и «Егеря» Чехова) // Творческий путь Тургенева: Сб. ст. Петроград: Сеятель, 1923. — С. 280.
4. Там же.
5. Там же.
6. Нельзя не согласиться с Л.А. Плоткиным, который подчеркнул, что в работе А.С. Долинина «ценны наблюдения и научно неубедительна концепция в целом»: Плоткин Л.А. К вопросу о Чехове и Тургеневе // Литературные очерки и статьи / [под ред. А.Л. Дымшиц]. Л.: Сов. писатель, 1958. — С. 396.
7. Долинин А.С. Тургенев и Чехов (параллельный анализ «Свидания» Тургенева и «Егеря» Чехова) // Творческий путь Тургенева: Сб. ст. Петроград: Сеятель, 1923. — С. 316.
8. Там же.
9. Там же.
10. Там же.
11. Там же. — С. 317.
12. Там же.
13. Там же. — С. 318.
14. Дерман А.Б. Творческий портрет Чехова. М.: Мир, 1929. — С. 255.
15. Бялый Г.А. Русский реализм. От Тургенева к Чехову. Л.: Сов. писатель, 1990. — С. 60—61.
16. Там же. — С. 61.
17. Там же. — С. 62.
18. Семанова М.Л. Тургенев и Чехов // Ученые записки Ленинградского педагогического института им. А.И. Герцена, 1957. — Т. 134. — С. 177—223.
19. Там же. — С. 223.
20. Там же. — С. 213.
21. Там же.
22. Там же. — С. 222—223.
23. Назарова Л.Н. Тургенев и русские писатели: «Записки охотника» и рассказы Чехова начала-середины 80-х годов // Тургенев и его современники: Сб. ст. Л.: Наука, 1977. — С. 109—129.
24. Там же. — С. 120.
25. Сахаров В.И. Высота взгляда (Тургенев и Чехов) / В.И. Сахаров Дела человеческие: О литературе классической и современной. М.: Современник, 1985. — С. 70.
26. Бердников Г.П. А.П. Чехов. Идейные и творческие искания. 3-е изд., дораб. М.: Худ. литература, 1984. — С. 51.
27. Шаталов С.Е. Черты поэтики (Чехов и Тургенев) // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. — С. 298.
28. Там же. — С. 301.
29. Там же.
30. Там же.
31. Там же. — С. 301—302.
32. Катаев В.Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. — С. 21.
33. Шаталов С.Е. Черты поэтики (Чехов и Тургенев) // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. — С. 309.
34. Шаталов С.Е. Чехов о Тургеневе // Тургенев и русские писатели: 5-й межвуз. тургеневский сборник. Курск: Изд-во Курс. пед. ин-та, 1975. — С. 143.
35. Там же. — С. 152.
36. Там же.
37. Там же. — С. 153.
38. Там же.
39. Паперный З.С. Творчество Тургенева в восприятии Чехова // И.С. Тургенев в современном мире: Сб. ст. М.: Наука, 1987. — С. 127—136.
40. Здесь и далее сочинения и письма А.П. Чехова цитируются по изданию: Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. Письма: В 12 т. / [под ред. Н.Ф. Бельчикова и др.]. М.: Наука, 1974—1982. В скобках указываются фамилия автора (Чехов), сочинения (Соч.) или письма (П.), том и страница.
41. Паперный З.С. Творчество Тургенева в восприятии Чехова // И.С. Тургенев в современном мире: Сб. ст. М.: Наука, 1987. — С. 131.
42. Там же. — С. 136.
43. Там же. — С. 134.
44. Тюхова Е.В. Тургенев — Достоевский — Чехов: проблемы изучения творческих связей писателей. Орел: ОГПИ, 1994. — С. 46.
45. См.: Шаталов С.Е. Черты поэтики (Чехов и Тургенев) // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. — С. 296—309.
46. Тюхова Е.В. Тургенев — Достоевский — Чехов: проблемы изучения творческих связей писателей. Орел: ОГПИ, 1994. — С. 48.
47. Там же.
48. Там же. — С. 48—49.
49. Там же. — С. 49.
50. Тюхова Е.В. Тургенев и его герои в раннем творчестве Чехова // Спасский вестник. Тула: Гриф и К, 2004. — Вып. 10. — С. 97—111.
51. Там же. — С. 97.
52. Там же. — С. 110.
53. Там же.
54. Батюто А.И. Тургенев и русская литература от Чернышевского до Чехова (проблема героя и человека). Статья первая / А.И. Батюто Избранные труды. СПб.: Нестор-История, 2004. — С. 850.
55. Там же. — С. 851.
56. Там же.
57. Катаев В.Б. Тургенев — Мопассан — Чехов: три решения одной темы // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка, 2018. — Т. 77. — № 6. — С. 42.
58. Попутно этой проблемы в своей статье касается Л.А. Плоткин и указывает на необходимость систематизации чеховских высказываний о Тургеневе. См.: Плоткин Л.А. К вопросу о Чехове и Тургеневе // Литературные очерки и статьи / [под ред. А.Л. Дымшиц]. Л.: Сов. писатель, 1958. — С. 395—412.
Такая попытка в наши дни была предпринята и Л.Г. Петраковой, однако многие чеховские упоминания о Тургеневе исследовательница не включила в свой обзор, также не была выявлена смысловая роль этих упоминаний. См.: Петракова Л.Г. И.С. Тургенев в круге чтения А.П. Чехова // Личная библиотека А.П. Чехова: литературное окружение и эпоха. Сб. материалов международной научной конференции. Ростов н/Д: Foundation, 2016. — С. 185—193.
Кроме того, вопрос о Чехове и Тургеневе в указанных работах рассматривается не в аспекте писательской критики.
59. Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. / [под ред. Н.Ф. Бельчикова и др.]. М.: АН СССР, 1955. — Т. 6. — С. 287.
60. Там же. — С. 270.
61. Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом. Очерки литературной жизни. Paris: Ymca-Press, 1975. — С. 253.
62. Там же. — С. 5.
63. См.: Малышкина О.И. Писательская критика в жанровой структуре книги А.И. Солженицына «Бодался теленок с дубом»: дис. ... канд. филол. наук. Тюмень, 2010. — 191 с.
64. История русской литературной критики: Учеб. для вузов / [под ред. В.В. Прозорова]. М.: Высшая школа, 2002. — С. 14.
65. Там же. — С. 15.
66. Бурсов Б.И. Критика как литература. Л.: Лениздат, 1976. — 320 с.
67. Голубков М.М. История русской литературной критики XX в. (1920—1990-е годы): Учеб. пособие. М.: Академия, 2008. — 368 с.
68. Истратова С.П. О характере писательской литературно-критической интерпретации // Филологические науки, 1982. — № 1. — С. 10—16; Истратова С.П. Литература глазами писателя. М.: Знание, 1990. — 64 с.
69. Казаркин А.П. Писательская критика как самосознание литературы // Проблемы метода и жанра: межвуз. сб. статей. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 1991. — С. 209—221; Казаркин А.П. Русская литературная критика XX века. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 2004. — 350 с.
70. Катаев В.Б. Творческий спор как разновидность писательской критики («Крейцерова соната» Л.Н. Толстого и чеховские повести 90-х годов) // Материалы научно-теоретической конференции «Проблемы писательской критики». Душанбе: Изд-во ДОНИШ, 1987. — С. 166—170; Катаев В.Б. Проблемы писательской критики // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка, 2017. — Т. 76. — № 6. — С. 36—40.
71. Крылов В.Н. Специфика писательской критики Л.Н. Толстого. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 2010. — С. 191—202.
72. Лежнев С.П. Проблемы писательской критики // Русская литературная критика. Саратов, 1994. — С. 83—89.
73. История русской литературной критики: Учеб. для вузов / [под ред. В.В. Прозорова]. М.: Высшая школа, 2002. — 463 с.
74. Стадников Г.В. О специфике писательской литературной критики // Зарубежная литературная критика. Вопросы теории и истории: межвуз. сб. науч. тр. Л.: Изд-во ЛГПИ, 1985. — С. 3—21.
75. Эвентов И.С. Степень образованности всей литературы (О критике вообще и о писательской критике) // Современная литературно-художественная критика. Л.: Наука, 1975. — С. 156—177.
76. Плюхин В.И. Писательская критика Сибири: дис. ... докт. филол. наук. Абакан, 2007. — 319 с.
77. См.: Григорьева Л.П. Особенности писательской критики (на материале якутской литературы) // Филологические науки. Вопросы теории и практики, 2013. — № 1. — С. 69—72.
78. Крылов В.Н. Специфика писательской критики Л.Н. Толстого. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 2010. — С. 191.
79. История русской литературной критики: Учеб. для вузов / [под ред. В.В. Прозорова]. М.: Высшая школа, 2002. — С. 15.
80. Машинский С.И. Слово и время. М.: Сов. писатель, 1975. — С. 300.
81. Волкова А.А. Писательская критика в аспекте рецептивной эстетики (к постановке проблемы) // Вестник Томского государственного университета, 2015. — № 394. — С. 7.
82. Стадников Г.В. О специфике писательской литературной критики // Зарубежная литературная критика. Вопросы теории и истории: межвуз. сб. науч. тр. Л.: Изд-во ЛГПИ, 1985. — С. 18.
83. Истратова С.П. О характере писательской литературно-критической интерпретации // Филологические науки, 1982. — № 1. — С. 11.
84. Истратова С.П. Литература глазами писателя. М.: Знание, 1990. — С. 5.
85. Там же.
86. Лежнев С.П. Проблемы писательской критики // Русская литературная критика. Саратов, 1994. — С. 85.
87. Мыслякова М.А. Писательская критика — наука или искусство? // Материалы научно-теоретической конференции «Проблемы писательской критики». Душанбе: Изд-во ДОНИШ 1987. — С. 142.
88. Лежнев С.П. Проблемы писательской критики // Русская литературная критика. Саратов, 1994. — С. 86.
89. Там же.
90. Казаркин А.П. Русская литературная критика XX века. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 2004. — С. 180.
91. Эвентов И.С. Степень образованности всей литературы (О критике вообще и о писательской критике) // Современная литературно-художественная критика. Л.: Наука, 1975. — С. 171—172.
92. История русской литературной критики: Учеб. для вузов / [под ред. В.В. Прозорова]. М.: Высшая школа, 2002. — С. 15.
93. Там же.
94. Там же.
95. Крылов В.Н. Специфика писательской критики Л.Н. Толстого. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 2010. — С. 191.
96. Бурсов Б.И. Критика как литература. Л.: Лениздат, 1976. — С. 50.
97. История русской литературной критики: Учеб. для вузов / [под ред. В.В. Прозорова]. М.: Высшая школа, 2002. — С. 355—356.
98. Об истории развития и современном состоянии этого жанра см.: Ведищева Ю.В. О современном состоянии теории жанра литературного портрета // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки, 2011. — № 10 (102). — С. 230—234.
99. Об особенностях «мемуарной критики» И.С. Тургенева см.: Цыганова О.П. Критические суждения в писательских мемуарах // Материалы научно-теоретической конференции «Проблемы писательской критики». Душанбе: Изд-во ДОНИШ, 1987. — С. 172—175.
100. История русской литературной критики: Учеб. для вузов / [под ред. В.В. Прозорова]. М.: Высшая школа, 2002. — С. 186.
101. См.: Казаркин А.П. Русская литературная критика XX века. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 2004. — 350 с.
102. Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. / [под ред. Н.Ф. Бельчикова др.]. М.: АН СССР, 1955. — Т. 6. — С. 320.
103. Там же. — С. 320—321. Курсив наш. — Г.Г.
104. Милявский Б.Л. О пользе заблуждений писателя-критика // Материалы научно-теоретической конференции «Проблемы писательской критики». Душанбе: Изд-во ДОНИШ, 1987. — С. 146.
105. Середенко И.И. Предварение критических оценок в романах Ф.М. Достоевского // Материалы научно-теоретической конференции «Проблемы писательской критики». Душанбе: Изд-во ДОНИШ, 1987. — С. 162.
106. Катаев В.Б. Проблемы писательской критики // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка, 2017. — Т. 76. — № 6. — С. 36.
107. Там же. — С. 37.
108. Там же.
109. О восприятии Чехова прижизненной критикой и становлении его «литературной репутации» см.: Бушканец Л.Е. Формирование литературной репутации А.П. Чехова в России рубежа XIX—XX веков // Исследовательский журнал русского языка и литературы. Тегеран: Изд-во Иранская ассоциация русского языка и литературы, 2015. — № 2 (6). — С. 57—74.
110. А.П. Чехов в воспоминаниях современников / [сост., подг. текста, коммент. Н.И. Гитович]. М.: Худ. литература, 1986. — С. 446.
111. Здесь и далее сочинения и письма (кроме писем 1880—1883 годов) И.С. Тургенева цитируются по изданию: Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Сочинения: В 12 т. Письма: В 18 т. / [под ред. М.П. Алексеева и др.]. М.: Наука, 1978 — издание продолжается. В скобках указываются фамилия автора (Тургенев), сочинения (Соч.) или письма (П.), том и страница.
112. Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. Берлин: Слово, 1923. — Т. 3. — С. 79. Курсив наш. — Г.Г.
113. Машинский С.И. Слово и время. М.: Сов. писатель, 1975. — С. 301.
114. Бурсов Б.И. Критика как литература. Л.: Лениздат, 1976. — С. 85—86.
115. Айхенвальд Ю.И. Письма Чехова // Силуэты русских писателей. Берлин: Слово, 1923. — Т. 3. — С. 74—89.
116. Громов М.П. Над страницами писем / М.П. Громов Книга о Чехове. М.: Современник, 1989. — С. 324—369.
117. Лакшин В.Я. «Почтовая проза» Чехова // Октябрь, 1986. — № 1. — С. 190—195.
118. Малахова А.М. Поэтика эпистолярного жанра // В творческой лаборатории Чехова / [под ред. Л.Д. Опульской и др.]. М.: Наука, 1974. — С. 310—328.
119. Плужнова Л.П. Литературно-критическое наследие А.П. Чехова: дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 1997. — 169 с.
| К оглавлению | Следующая страница |