Вернемся напоследок к тому эпизоду, когда однажды в Московском дворянском собрании Чехов невольно услышал, как Южин-Сумбатов энергично втолковывал Потапенко:
— Да пойми же, что ты сейчас первый писатель России!
Но вдруг увидел в зеркале подымающегося по лестнице Антона Павловича и торопливо добавил:
— И он...
Можно было бы заподозрить рассказчика в некотором утрировании этого эпизода, даже в сочинении озорной сценки в духе Антоши Чехонте, если бы даже в самую трагическую пору утраты великого художника, почти над гробом его, не звучали весьма снисходительно обидные отзывы:
«В этом безвременье... Чехов стоял вовсе не гигантский фигурою... Талант его всегда был и остался второго порядка».
И его произведения, по мнению того же В. Розанова, «похожи на степь с колокольчиками», но «среди долины ровныя»... не зеленеет «могучего дуба»1.
Ну, скажут, это все-таки Розанов с его парадоксами и порой ошеломительными, на грани ерничества, дерзостями! Но вот и другой голос:
«У Чехова никаких глубин и высот». Он — ни дать ни взять — старая нянька из «Дяди Вани», которая утешает больного, раскапризничавшегося Серебрякова: «Я тебя липовым чаем напою». «Он с особенным искусством умел поить нас липовым чаем... В минуты уныния и усталости отчего же и не попить липового чаю. Но жизненное дело творится людьми здоровыми, крепко стоящими на ногах»2.
Можно подумать, будто это Горький громыхнул (вспомним его отзыв о «Вишневом саде»!). Ан нет — статья «Липовый чай» принадлежит перу литератора совсем другого толка — критика и публициста Дмитрия Философова. Ему вторит тезка и единомышленник — Дмитрий Мережковский:
«...Надо сознательно отодвинуть Чехова в прошлое, пережив — перерасти чеховщину. Нежным, любовным молчанием окружить память брата нашего... сложить в сердце навеки образ близкого и без боязни стряхнуть его чары ...преодолеть его, сделать его дорогим прошлым, но прошлым, и двинуться от него прочь, дальше — вперед»3. Да и многие другие современники и потомки были склонны, особенно в первую послереволюционную пору, относиться к Чехову, как к его родине — ставшему захолустным городом Таганрогу с его обмелевшим портом, куда уже в позапрошлом веке не подходили корабли и откуда отхлынула жизнь.
И участь, которая постигла в пору Первой мировой войны памятник писателю, возведенный в его последнем земном пристанище — Баденвейлере, выглядела неким зловещим символом: памятник был переплавлен на военные нужды, пьедестал порос густым кустарником...
Однако в последующие десятилетия чеховское творчество многократно оказывалось глубоко созвучно мыслям, чувствам, переживаниям множества людей в самых разных концах света и мощно повлияло не только на отечественную, но и на всю мировую культуру.
Вот свидетельство британского слависта — профессора П.Д. Рейфилда: «Я начну с жалобы, — не без юмора пишет он в одной из своих статей. — В нашем Лондонском университете, на кафедре английской литературы преподают Чехова — несмотря на мои протесты, как неотъемлемую часть английской литературы. Это уникально. Англичане меньше любого другого народа издают переводную литературу, медленнее, чем другие, воспринимают чужих авторов... Чехов же определил весь ход современной английской драматургии...»4.
В разгар последней войны, когда Таганрог был захвачен фашистами, его уроженка, молодая поэтесса, впоследствии бесследно сгинувшая в волнах времени, мечтала о встрече с родиной:
...Куст ореховый
Мне протянет, как в детстве, руки.
Я вернусь к тебе, город Чехова,
После вынужденной разлуки!
Эти наивные, но искренние строки кажутся как бы предвестием все возраставшей в течение второй половины прошлого века тяги как читателей, так и людей искусства к иному, громадному «городу Чехова» — к миру высочайшей нравственности и величайшей, сейсмографической чуткости к происходящему в человеческих душах.
Еще Андрей Белый писал: «Если творчество Чехова порой и могло нам казаться товарным поездом, и мы спешили за экспрессом, в настоящую минуту следует признаться в том, что многие из нас остались далеко позади со своими «экспрессами», а «товарный поезд», перегнав врезался жизнью в неизмеримые дали душевных пространств»5.
Знаменитый режиссер Георгий Товстоногов утверждал, что чеховское воздействие на культуру XX века столь велико потому, что у него был огромный интерес к каждому конкретному человеку. А другой, не менее прославленный режиссер Петер Штайн однажды сказал, что ему просто необходимо каждые пять-шесть лет ставить чеховскую пьесу — «хотя бы по соображениям нравственного здоровья»6.
Действительно, чеховское творчество вносит нечто озонирующее, очищающее в атмосферу нашего времени, когда, по выражению писателя Фридриха Горенштейна, «сила и злоба разбойничают во всех углах нашей маленькой планеты, а милосердие, добродетель и душевную деликатность пытаются представить явно ли, тайно ли как признак чахоточной телесной хилости и подвергнуть всеобщему осмеянию»7.
Знаменитого драматурга Эжена Ионеско однажды спросили:
— Кто же мог бы стать, на ваш взгляд, главой идеального правительства, которое вершило бы судьбами человечества? Аристотель, Данте, Шекспир, Гете, Толстой?
— Чехов... — было ответом8.
А известный чешский режиссер Отомар Крейча, словно расшифровывая смысл столь неожиданной, казалось бы, «кандидатуры», назвал Антона Павловича великим политиком, пояснив, что политика — это забота о человеческом счастье.
Умерший в самом начале XX века, не дожив до главных его потрясений и по временам «забывавшийся» нами где-то там, в прошлом, чуть ли не как Фирс в заколоченном доме, великий писатель оказался на диво современным.
Сквозь гул мировых событий, какофонию теледебатов и митинговых речей вновь и вновь доносится до нас этот, как в его последней пьесе, «отдаленный, точно с неба... звук» чеховского искусства, чеховской человечности.
Примечания
1. «Новое время». — 1904. — 21 июля/3 августа.
2. Чеховский юбилейный сборник. — М., 1910. — С. 199, 198, 202.
3. Чеховский юбилейный сборник. — М., 1910. — С. 208—209.
4. Чеховиана. Чехов в культуре XX века. Статьи, публикации, эссе. — М.: Наука, 1993. — С. 98.
5. Путешествие к Чехову. — М.: Школа-пресс, 1996. — С. 626.
6. Чеховиана... — С. 130, 141.
7. «Книжное обозрение». — 1989. — 20 октября.
8. «Известия». — 1993. — 6 февраля.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |