М.А. Соколова. Неизвестные фельетоны Чехова в «Будильнике»

Горький советовал молодым писателям учиться писать у Чехова: «все — ясно, все слова — просты, каждое — на своем месте»¹. Чеховские рассказ, короткая повесть, пьеса, миниатюра стали новым этапом в развитии этих жанровых форм. Их специфика изучается многими исследователями в нашей стране и за рубежом.

Сложнее обстоит дело с публицистикой писателя, многообразные виды которой (от газетной заметки до художественно-публицистического фельетона) еще ждут своего исследователя. Изучение этой стороны наследия Чехова осложняется тем, что его публицистические выступления относятся главным образом к раннему периоду творчества, годам работы в многочисленных юмористических газетах и журналах, под десятками известных и не известных нам псевдонимов. К сожалению, до сих пор не выявлена значительная часть ранних произведений, помещавшихся анонимно и разбросанных в многочисленной московской и петербургской периодике 80-х годов. Следовательно, прежде, чем заняться глубоким и всесторонним изучением публицистики Чехова, надо ее найти². «Томиков шесть себя Чехов, наверное, зачеркнул. И они должны воскреснуть...» — писал в 1904 г. А.В. Амфитеатров³.

В данной статье речь пойдет об одном из недавно обнаруженных нами не известном ранее публицистическом цикле Чехова середины 80-х годов в журнале «Будильник».

Работа Чехова в петербургском журнале «Осколки» освещается довольно полно его перепиской с редактором Н.А. Лейкиным. Можно проследить все этапы его деятельности в журнале, многочисленные жанры (от подписей под рисунками до больших рассказов), в которых он работал, все трудности его деятельности по заказу и под дамокловым мечом цензуры. Мы знаем, что с лета 1883 г. Чехов писал для «Осколков» своеобразные публицистические обозрения «Осколки московской жизни». Но в это же время он был и постоянным сотрудником еще одного сатирического — московского — журнала «Будильник» (редактором которого был сначала Н. Кичеев, затем — А. Курепин). Однако о размерах и характере сотрудничества здесь известно далеко не все.

Чехов начал работать в «Будильнике» при содействии своего брата, будучи еще гимназистом. «Анекдоты твои пойдут <...> Присылай поболее коротеньких и острых», — писал Александр Павлович 23 ноября 1877 г.⁴ С 1882 г. Чехов стал постоянным сотрудником журнала, где печатался до 1887 г.

По воспоминаниям Амфитеатрова, А.Д. Курепин высоко ценил талант Чехова. «В юном студенте-медике, дилетанте, принесшем ему свое литературное озорство и не помышлявшем еще о писательском призвании и возможности будущей славы, Курепин сразу угадал великий талант, затаенный в этом «добром малом», как драгоценный алмаз в грубой породе <...> Он выдвинул Чехова из сотрудников на почетное место, дал ему полную свободу в выборе тем, — значит возможность развиваться и зреть естественным порядком, — печатал решительно все, что выходило из-под чеховского пера»⁵.

Несмотря на то что регулярной переписки с издателями «Будильника» (редакция которого находилась здесь же, в Москве) не было, а в письмах к Лейкину (который строго следил, чтобы его сотрудники не работали в других журналах) Чехов старался о своей деятельности в «Будильнике» не упоминать, мы все же знаем, что писатель был постоянным сотрудником журнала⁶. Он помещал здесь рассказы, фельетоны, мелкие заметки, курьезы, подписи под рисунками и другие мелочи. А. Амфитеатров вспоминал: «...в 1883 году хозяин «Будильника» В.Д. Левинский наивно определял свой журнал:

— У меня, батька, всю прозу Антон Чехов пишет, а Амфитеатров — все стихи. — Преувеличивал, однако в корне был почти прав»⁷. В юбилейном номере «Будильника» (№ 12) за 1885 г. Чехов выступал в роли основного сотрудника журнала, и рука писателя чувствуется в тексте юбилейных тостов, поздравлений, речей и телеграмм. Даже в письмах Чехова к Лейкину часто проскальзывают сообщения о том, что он получил заказ и пишет для этого журнала.

В сохранившемся неопубликованном письме издателя «Будильника» В.Д. Левинского от 6 июня 1885 г. читаем: «Дайте мелочишки для «Буд<ильника> на даче» и вообще мелочи, ибо Ваши крупности по необходимости должны лежать» (ГБЛ). Интересно, что письмо содержит заказ и на материалы для особого шуточного раздела журнала, который состоял из различного рода анонимных мелочей и публицистических заметок: «Срочное: для «Буд<ильника> на даче» необходимы: календарь, передовая, корреспонденции в прозе, телеграммы (корреспонденцию и телегр<аммы> могут быть из мест лечебных, других городов и даже Китая). Смотрите программу в № 19 и выберите, что по душе».

Все эти мелочи печатались в журнале без подписи и до сих пор не установлено, что же из пестрого калейдоскопа анонимных заметок «Будильника» принадлежит перу Чехова. А. Амфитеатров, сразу же после смерти писателя говоривший о необходимости найти и опубликовать все созданное им в 1882—1886 гг., восклицал: «Об анонимном материале, заключенном по преимуществу в «Будильнике» указанных годов, я уже не говорю»⁸.

А. Измайлов передает рассказ В.Д. Левинского, пришедшего в 1883 г. в редакцию «Будильника» и заставшего там Чехова «в числе главных сотрудников»: «Работал А.П. не из-за гонорара только, не как обычный рядовой сотрудник, но жил жизнью журнала». «Вступив в дело, — вспоминал далее Левинский, — я поручил А.П., кроме рассказов, писать и передовые «Будильника» — «О том, о сем»⁹.

Итак — передовые. Но какие? «О том, о сем» как самостоятельный отдел появился в «Будильнике» лишь в 1886 г. и его ли имел в виду Левинский? Отдельные фельетоны Чехова изредка появлялись на страницах журнала, но регулярной работы писателя в качестве фельетониста, создателя «передовых» статей обнаружено не было.

Путь, по которому должны были идти поиски фельетонов Чехова, указал сам писатель. В 1899 г., когда А.Ф. Маркс попросил его собрать для полного издания все анонимные вещи, когда-либо опубликованные, Чехов ответил: «Из рассказов, разбросанных во множестве газет и журналов, на пространстве почти двух десятков лет, многие мною уже забыты, забыты и названия рассказов, и мои подписи, и даже названия журналов, и, чтобы возобновить все в памяти, мне нужно пересмотреть все письма редакторов и издателей, которые у меня хранятся» (XVIII, 90).

Изучение писем издателей и принесло первые находки.

Летом 1885 г. Чехов жил под Москвой в Бабкине и много работал. «Просыпались в Бабкине все очень рано, — вспоминал М.П. Чехов. — Часов в семь утра брат Антон уже сидел за столиком, сделанным из швейной машины, поглядывал в большое квадратное окошко на великолепный вид и писал»¹⁰. В Отделе рукописей Гос. библиотеки им. В.И. Ленина сохранилось шесть писем к Чехову за этот период редактора «Будильника» А.Д. Курепина и письмо издателя этого журнала В.Д. Левинского¹¹, которые неожиданно пролили свет на интересующий нас вопрос. Они документально доказали, что Чехов регулярно писал для публицистического обозрения «Среди милых москвичей», которое в течение многих лет открывало каждый номер «Будильника»¹².

Это обозрение состояло из двух-трех небольших заметок-фельетонов без подписи, объединенных общим заглавием и освещавших события московской (а иногда и петербургской) жизни за прошедшую педелю. Одна из заметок всегда была написана на тему титульной карикатуры (или карикатуры, расположенной на последней странице обложки). Чехов, не посещавший в летнее время редакцию, не мог увидеть рисунок, заказанный художнику. Письма Курепина содержат просьбу, «заказ», написать передовую на тему карикатуры и подробное описание уже готового или заказанного рисунка. Через неделю в очередном номере «Будильника» на обложке помещалась карикатура, предложенная и описанная Чехову, а в «передовой» «Среди милых москвичей» один из фельетонов был посвящен теме титульного рисунка. Так, например, в письме от 2 августа 1885 г. Курепин описывает карикатуру «Новый Дон-Кихот петербургской думы», посвященную вновь выбранному городскому голове С.-Петербурга Лихачеву, и просит сочинить фельетон. В следующем письме от 13 августа он благодарит Чехова за статью, а позднее в «Будильнике» были помещены и рисунок и фельетон. Иногда в заказах прямо указывалось, что передовые нужны именно для раздела «Среди милых москвичей». «Для предстоящих москвичей желательно получить от вас две заметки», — писал Чехову Левинский 6 июня 1885 г. (ГБЛ).

Даты писем издателей «Будильника»: 19 мая, 6 июня, 2 августа, 13 августа, 20 августа, 2 сентября, «лето 1885 г.» — говорят о том, что заказы Чехову посылались регулярно. Можно предположить, что и выполнялись они также аккуратно. Когда от Чехова долго не было ответа, в Бабкино полетело взволнованное письмо от имени редакции «Будильника» (подписанное Е. Арнольд): «Увы, о Вас нет слуха три недели! Владимир Дмитриевич <Курепин> плачет горючими слезами, что Вы не хотите написать на текущие темы, которые он Вам сообщил при свидании. <...> Осушите наши слезы и пришлите на будущей неделе что-нибудь. Прилагаю Вам еще тему...» (ГБЛ).

Не останавливаемся на сложной проблеме атрибуции статей этого раздела, принадлежность которых Чехову может быть доказана с большей или меньшей степенью вероятности. Определить авторство каждого фельетона можно лишь на основании сложной и кропотливой работы по выявлению документальных, идейно-тематических, текстуальных, стилистических, биографических и других данных, взятых в совокупности¹³. Несомненно, что в результате подобного всестороннего исследования будут раскрыты многие не известные ранее фельетоны и заметки Чехова.

Для нас важно сейчас то, что стало бесспорно, документально доказанным участие Чехова в создании публицистического обозрения «Будильника» — «Среди милых москвичей». В годы, когда писатель регулярно давал обзоры московской жизни в петербургский журнал «Осколки», он писал о тех же событиях в передовых заметках московского журнала «Будильник». Открылась новая, неизученная страница творчества Чехова.

* * *

Все еще продолжает жить представление о раннем журнальном творчестве Чехова лишь как о развлечении — «веселое, беззаботное, непринужденное, не заслуживающее серьезного внимания и слишком большого уважения»¹⁴. «Ничего нового в литературный оборот мелкая журнальная работа Чехова не внесла — он не вышел из круга обычных журнальных форм своего времени», — утверждал в 1931 г. С.Д. Балухатый¹⁵. О том же говорится в статье Балухатого, опубликованной в 1959 г.: «Как ни велико было число таких «мелочишек» в практике молодого автора, эта мелкая журнальная работа все же не внесла ничего принципиально нового в литературный оборот. Работая в традиционных формах и заимствуя кое-что из французских юмористических журналов, Чехов первое время, видимо, стремился не к созданию новых форм юмора, а лишь к наполнению образцов старых или ходовых новым злободневным и комическим материалом»¹⁶. По мнению исследователя, многолетняя мелкая журнальная работа лишь обогатила опыт самого писателя, отточила его перо, развила его мастерство. «Ранняя работа в публицистическом жанре расширяла круг реалистических повседневных впечатлений Чехова от общественной жизни, позволяла ему, опираясь то на газетные данные, то на сведения, получаемые у знакомых, то — что самое существенное — на собственные, непосредственные систематические наблюдения, делать свой отбор и свои оценки повседневно-характерных типичных явлений современности»¹⁷. И несмотря на то что в целом ряде работ признавалась и значительность журнальной публицистики Чехова, ее злободневность и даже свой, специфический подход к традиционной тематике¹⁸, тем не менее подчеркивалась прежде всего слишком большая зависимость писателя от традиций журнала, узких рамок жанра, заранее обусловленной тематики.

Но действительно ли «Чехов не стремился к созданию новых образцов, а лишь к наполнению старых схем новым материалом»?

Известно, что политическая реакция 80-х годов отразилась на положении и характере юмористической прессы тех лет. Острый сатирический материал не допускался, тематика ограничивалась кругом бытовых зарисовок, идейное направление журналов строго контролировалось цензурой. «...Начальник главного управления по делам печати вообще против сатирических журналов и не находит, чтобы они были необходимы для публики...», — писал Чехову Лейкин 10 октября 1885 г.¹⁹ Журналы, претендующие на более или менее демократическое направление, находились под особым надзором. «В несчастном «Будильнике» зачеркивается около 400—800 строк на каждый номер», — сообщал Чехов (XIII, 43).

Из сохранившейся переписки с Лейкиным видно, как Чехов, автор обозрений московской жизни в «Осколках», несмотря на значительно большую свободу инициативы, чем в «Будильнике», тяготился установившимися журнальными шаблонами. 22 января 1884 г. он писал Лейкину: «Не кажется ли Вам, что «Осколки» несколько сухи? Сушит их, по моему мнению, многое множество фельетонов: И. Грэк, Рувер, Черниговец, Провинциальный... И все эти фельетоны жуют одно и то же, жуют по казенному шаблону, на казенные темы» (XIII, 88).

Чехов страдал от узости и незначительности тем, которые он должен был черпать из официальной прессы («...не шлю обозрения, потому что в газетах и письмах из Москвы — сплошная пустота» — XIII, 139). Мелкие сплетни и незначительные новости не могли, по его мнению, служить материалом для настоящего фельетона. «Посылаю Вам заметки, — писал он Лейкину. — На сей раз они вышли у меня, говоря искренно, жалки и нищенски тощи. Материал так скуден, что просто руки отваливаются, когда пишешь. Взял я воскресные фельетоны в «Новом времени» (субботний), в «Русских ведомостях», вообще во всех московских, перечитал их, но нашел в них столько же нового, сколько можно найти его на прошлогодней афише <...> О ерунде же писать не хочется, да и не следует» (XIII, 81).

Чехов мечтал перейти от рождественских гусей, свадеб и новогодних визитов к более серьезным темам своего времени. В апреле 1883 г. он советовал брату: «Не будь узок, будь пошире: на одних превосходительствах не выедешь» (XIII, 56) и жаловался Лейкину: «...я ужасно беден фельетонным материалом. Счастливчик И. Грэк! Ему можно пройтись насчет Островского и других «общих» явлений, а мне беда! — подавай непременно факты, и московские факты!» (XIII, 91). Между тем, «кроме самоубийств, плохих мостовых и манежных гуляний Москва не дает ничего» (XIII, 127). Однако Лейкин упорно и настойчиво требовал писать на бытовые темы: «Что делать, надо подчас брать и мелкие факты. Лупите купцов-гуляк и буянов, называя их, разумеется, по фамилиям <...> Лупите актеров...» (письмо 8 сентября 1883 г.).

Но Чехов, считая московские обозрения своеобразной энциклопедией современной жизни, мечтал показать ее социальные пороки. «Не буду слишком мелочен, не стану пробирать грязных салфеток и маленьких актеров», — стоял он на своем (XIII, 67). Писатель мечтал о журнале, в котором можно было бы собрать лучших, прогрессивных, талантливых журналистов своего времени и «употребить их отечеству на пользу». «В «Будильнике» и многих других попадаются иногда прекрасные вещички, — значит, есть где-то кто-то... Всех бы их собрать в одну кучу...» (XIII, 71—72).

Осенью 1885 г. в письме к Лейкину он так определяет свои требования, предъявляемые к публицистике: «Политические темы только тогда не скучны и не сухи, когда в них затрагивается сама Русь, ее ошибки» (XIII, 143). Известно, что в обозрениях для журнала «Осколки» Чехов сумел преодолеть дозволенную узость тематики, внести остросатирическую окраску в изображение темных сторон общественной жизни; сумел отойти и от литературных шаблонов, повернув материал по-своему, свежо, остро, ново, талантливо. Недаром Лейкин признавал, что несмотря на все трудности, «Рувер» пишет лучше, «чем вся московская братия, до сих пор писавшая в «Осколках».

Как же обстояло дело с обозрениями московской жизни в «Будильнике»? Хотя и не сохранилось регулярной переписки Чехова с редактором журнала, совершенно ясно, что здесь его положение было намного тяжелее. Умеренно либеральный журнал хотя и касался общественных язв современной жизни (взяточничества, злостного банкротства и пр.), однако ограничивался легкой насмешкой и наводнял страницы анекдотами из семейной жизни, дачными происшествиями и забавными случаями.

А. Амфитеатров вспоминает, что когда в «Будильник» пришел Б.Д. Левинский, он «превратил его из органа как никак сатирического в орган, как определял сам издатель, «семейного смеха»: вроде берлинских «Fliegende Blätter», только еще добродушнее, смирнее, преснее». Ежедневно Левинский внушал своим сотрудникам: «— Добрый мой, вы написали слишком смешно. Так нельзя. Это не для нас. Не пишите, батька, смешно: это не семейно. С одной стороны цензурная Сцилла, с другой вот этакая издательская Харибда: веселенькое положение для юмориста?»²⁰

Важнейшим отличием обозрений московской жизни в «Будильнике» от подобных в «Осколках» являлось то, что у Лейкина Чехов, несмотря на строгую ограниченность тем, мог все же выбирать их по своему усмотрению, мог составлять «Осколки московской жизни» из своего материала. В «Будильнике» Чехов был лишен даже этой инициативы. Он получал готовую карикатуру и должен был втиснуть текст заметки в узкие рамки тематики, взятой художником. В некоторой степени это облегчало работу писателя — не было необходимости постоянно и мучительно искать темы для фельетонов (как это было с его обзорами в «Осколках»). С другой стороны, можно представить, что Чехову, столь мучительно страдающему и в журнале Лейкина от «узкой заданности» тематики, было страшно тесно в столь строго ограниченных рамках этого своеобразного жанра. (Мы говорим только о фельетонах «Среди милых москвичей», не касаясь многообразной работы Чехова в «Будильнике».)

Можно предположить, что Чехов, отлично знающий московскую жизнь, постоянно следивший за событиями дня, охотно взялся за обозрение «Среди милых москвичей» (точнее сказать, за часть его). Писатель, считавший необходимым наполнить журнал злободневным, острым материалом, понимал, что фельетон — наиболее удобный жанр для раскрытия живой газетной тематики. При этом он придавал большое значение рисунку в журнале. В письмах к Лейкину он неоднократно указывал на плохое качество иллюстраций в «Осколках». «Рисунки почти лубочны <...> фантазии — ни-ни... изящества тоже...» «Бывают ли в «Осколках» рисунки? Есть краски и фигуры, но типов, движений и рисунка нет...» (XIII, 128).

Чехов тесно связывал рисунок с фельетоном. В письме к Лейкину от 30 сентября 1885 г., говоря о своей работе фельетониста в «Осколках», где он помещает то, что «прозевывается или недоступно для «Буд<ильника>» и «Развлечения)», он советовал: «Будь в Москве художник-юморист, который рисовал бы для Вас моск<овскую> жизнь, тогда бы еще лучше было» (XIII, 143).

«Будильник» был обильно оснащен яркими рисунками талантливых художников, постоянно сотрудничавших в журнале: Н. Чичагова (Т.С.), Н. Чехова, М. Лилина и др. Первая и последняя страницы журнала украшались цветными рисунками-карикатурами, снабженными подписью. Одна из них, как правило, служила иллюстрацией к одной из частей обозрения «Среди милых москвичей» (состоявшего, повторяем, из нескольких маленьких заметок-фельетонов). Передовые, заказанные Курепиным Чехову летом 1885 г., должны были быть написаны строго на тему готового рисунка, с уже имевшейся к нему подписью (возможно, что зимой, когда Чехов находился в Москве и бывал в редакции, процесс создания обозрения был несколько иным).

Однако и здесь Чехов умел не только придать остроту рисунку своим фельетоном, углубить его общественное звучание, но подчас исправлял подпись, делая ее злободневнее, ярче.

2 августа А.Д. Курепин просит Чехова «создать нечто» на тему титульной карикатуры, выполненной Чичаговым (Т.С.) и посвященной вновь избранному городскому голове С.-Петербурга Лихачеву. Он описывает рисунок: «Лихачев (СПб. голова) изображен Дон-Кихотом на Россинанте с кличкой «Прогресс». Сзади его группа сложивших руки и смеющихся членов управы <...> сбоку обществ<енное> мнение (дама) и «Будильник».

У Лихачева знамя с надписью:

Мой девиз:
Здоровая вода,
Свежий воздух,
Место больному,
Приют старику.

Внизу на вопрос общественного мнения «Будильник» отвечает: — Слова, слова, слова, как сказал мой благородный друг принц Датский! На таком коне далеко не уедешь!

Тема: трудно сделать что-нибудь 1) при теперешней зависимости общества от администрации (езоповским языком, конечно), 2) при бедности городов (ввернуть езоповское словечко о крупных расходах обязательных), 3) при лени членов управы и 4) при поголовном презрении к чистоте и предупреждению болезней. Кстати: Лихачев только что уехал...» (ГБЛ).

Фельетон был Чеховым написан и отправлен. 13 августа Курепин в своем письме благодарит его не только за присылку, но, что особенно интересно, и за исправления, сделанные им в подписи под карикатурой. «Лихачевское, конечно, пойдет. Насчет подписи: за указание спасибо, но суть в том, что Прогрессу нашему кормиться нечем, оттого он в черном теле, оттого и похож на Россинанта. Понятно ли это? Во избежание недоразумений, не добавите ли Вы к своим лихачевским строкам еще десяток, в объяснение этой роли Прогресса? Время есть». Карикатура и фельетон появились в № 37 «Будильника» от 19 сентября 1885 г.

При сравнении текста, опубликованного под рисунком, с подписью, первоначально задуманной и сообщенной Курепиным, видно, какие исправления сделал Чехов (или Курепин по его указанию). Вместо неясного по отношению к Прогрессу: «На таком коне далеко не уедешь» появилась вполне конкретная подпись, объясняющая причины подобного сомнения: «Не одолеть новому Дон-Кихоту гигантов бедности и невежества...» (просьба Курепина о добавке еще десяти строк осталась не выполненной писателем).

Фельетон Чехова составил первую часть обозрения «Среди милых москвичей». Он сказал здесь и об обязательных крупных расходах, и о презрении к чистоте и предупреждению болезней, и о лени членов управы, — однако отнюдь не в завуалированном виде, не эзоповым языком, как просил редактор, а прямо называя вещи своими именами.

«...Девиз лихача в сущности прост и незатейлив (ибо что может быть проще невонючей воды?), но в наше время он является почти фантастическим и «абстрактным», как Дульцинея. Дело в том, что лихачу, прежде чем щеголять обещаниями, следовало бы спросить себя: где и с кем он поедет? Не Санхо ли Пансы все эти его сложившие ручки и безучастно улыбающиеся спутники, для которых хоть трава не расти? Есть ли у лихача деньги на поездку? Нужно быть слишком юным, чтобы думать, что деньги есть. Все те гроши, которые есть, ухлопываются на пополнение бездонной бочки, именуемой обязательными расходами, и так как по нынешним понятиям свежий воздух, больницы, здоровая вода и проч. для городов не обязательны, то для того, чтобы обзавестись ими, нужно или сделать заем, или выиграть 200 000 пять раз подряд, или обязать гласных жениться на богатых купчихах и внести приданое в управскую кассу».

Становится понятна степень зависимости писателя от заданной темы и в то же время — мера того нового, что он старался вносить в обусловленную тему. Идейная глубина, острота подачи материала, талантливое обыгрывание каждой детали карикатуры делали ее более яркой, броской, сатирически заостренной.

Жанр газетного фельетона, построенный на материале конкретных жизненных фактов (как и статья), пользуется методами художественного обобщения (как художественное произведение). Он должен быть злободневен и политически заострен, художественно ярок, выразителен и динамичен. Согласившись вести обозрения московской жизни в «Осколках», Чехов писал Лейкину летом 1883 г.: «Ранее моск<овские> заметки велись неказисто. Они выделялись из общего тона своим чисто московским тоном: сухость, мелочность и небрежность. Если бы их не было, то читатель потерял бы весьма мало» (XIII, 67).

Много лет Чехов учился писать краткие художественные миниатюры, рассказы и сценки, всегда тяготясь строго ограниченным их объемом. Каким же нужно было обладать незаурядным мастерством, чтобы из нескольких строк сделать законченный газетный миниатюрный фельетон! «За мелкие вещицы стою горой и я, и если бы я издавал юмористический журнал, то херил бы все продлинновенное, — писал он. — В московских редакциях я один только бунтую против длиннот, что, впрочем, не мешает мне наделять ими изредка кое-кого... (против рожна не пойдешь!), но в то же время, сознаюсь, рамки «от сих и до сих» приносят мне немало печалей» (XIII, 42). Чехов тщательно отделывал и обдумывал каждую публицистическую строку и часто жаловался, что на крохотную заметку у него уходит больше сил и времени, чем на целый рассказ. «Рукописей я не перебеляю. Чаще всего я отсылаю черновики <...> Всегда перебеляю моск<овскую> жизнь, ибо пишу ее с потугами» (XIII, 148).

И все же, несмотря на узкие рамки «от сих до сих», строгую (иногда даже текстуальную) заданность тематики и невозможность отойти от готовой карикатуры,

Чехов сумел по-новому подойти к материалу, подать его свежо, обыграв юмористически, и создал весьма оригинальный жанр злободневной миниатюры.

20 августа 1885 г. Курепин заказал Чехову фельетон к № 34 «Будильника» от 29 августа, т. е. за неделю до выхода журнала. Предлагая «спешную» тему, редактор писал: «Нарисованы к ней банкирские конторы с надписями: «Залы для стрижки баранов». В окнах видно: банкиры стригут баранов и снаружи к окнам лезет толпа баранов и овец с просьбой стричь их». Заботясь о направлении журнала, Курепин, которого Амфитеатров описал как человека весьма «либерального, почитавшего себя «красным», с портретом Герцена над письменным столом», но в то же время работавшего 15 лет в «Новом времени» и в журнале Каткова, просил Чехова быть осторожным. «Пишите, пожалуйста, помягче об этом. Иначе за диффамацию могут потянуть».

Однако «мягкий», пресный тон, в котором было выдержано большинство заметок обозрения «Среди милых москвичей», был чужд писателю. Фельетон его, хотя и написан в сдержанной манере, наполнен внутренним пафосом обличения и «глубинным» чеховским юмором.

«...Успех всякой банкирской конторы основан на уменье состричь с клиента побольше денежной шерстки, в благодарность за различные услуги г. г. банкиров по части продаж, покупок, рассрочек и иных финансовых одолжений. Покойный Бабст говаривал нам на лекциях, что «кредит есть перевод денег из неумелых рук в умелые». Банкирские конторы тоже основаны на кредите, а кому именно принадлежат умелые руки и кому неумелые, — это уж вы разбирайте сами. Все банкирские операции стрижки и бритья клиентов производятся на законном основании, ибо еще и римские юристы говаривали: volenti non fit injuria, что в переводе на русский язык обозначает — сама себя раба бьет, коль нечисто жнет. Если вы желаете верить, что банкир устроит вам какую-нибудь рассрочку или куплю-продажу не для ради собственного прибытка, а ради ваших прекрасных глаз, то кто же вам мешает блаженно верить?.. Верьте и — подставляйте шерстку: вас остригут по всем правилам финансовой науки.

На наш век наивных людей хватит, говорят банкиры, и говорят совершенно справедливо».

Художник З.Е. Пичулин, сотрудничавший в «Будильнике», вспоминал: «Рекомендуя ту или иную работу по издательству, Антон Павлович непременно добавлял: безотлагательно, батенька, берите, — надо бичевать людские пороки!»²¹. Однако круг дозволенных тем был чрезвычайно узок, одни и те же явления служили мишенью для насмешек во многих журналах; в прессе царило нудное однообразие. «...Выйти из этого однообразия писатель мог лишь средствами оригинальными — свежестью восприятия явления и новыми литературными приемами», — писал Балухатый о рассказах Чехова. Так же обстояло дело и с публицистикой.

Даже если Чехов пользовался широко бытовавшими в юмористической журналистике приемами пародийного обыгрывания календарей, казенных документов, «правил», протоколов, он делал это необыкновенно изящно, просто, естественно и в то же время так неподражаемо остроумно и живо, что старый, избитый прием превращался в специфически чеховский.

Рассмотрим еще один фельетон, обнаруженный также по письму издателя журнала. Подобная пародия на формулярные списки не встречалась ранее в составе обозрений «Среди милых москвичей», написанных, как правило, лаконично, сухо, сжато, в виде мелких публицистических заметок. Фельетон посвящен только что окончившемуся судебному процессу по делу поручика Имшенецкого, «обвинявшегося в преднамеренном утоплении жены своей, Марии Имшенецкой...». Разбирательство дела, происходившее в Петербурге, вызвало небывалый интерес, раздутый прессой того времени, поставившей вопрос: какие социальные причины толкнули молодого, недавно женившегося человека на убийство? Общественное мнение разделилось. Вот что писалось в передовой «Петербургской газеты» № 149 от 3 июня 1885 г.: «Фарисействующие моралисты торжествуют по поводу процесса Имшенецкого, давшего им повод кричать о разврате общества, о могуществе рубля и т. п. вместо того, чтобы уяснить причину такого явления...». Причина преступления, по мнению газеты, состояла в том, что слишком часты браки по расчету, совершаемые в корыстных целях. Выход из положения — необходимо облегчить развод. Симпатии газеты оказываются на стороне подсудимого — «молодого симпатичного человека», «интересного брюнета», в котором трудно увидеть преступника.

Обстановку последнего дня процесса та же «Петербургская газета» (1885, № 148) рисовала так: «Публика вчера буквально ломилась в зал суда, и стереотипная фраза, написанная на дверях: «в зале 75 мест», потеряла всякое свое значение. В зале натискалось не 75, а 175 человек. Нечего и говорить о том, что дамский элемент преобладал в публике». В зале царило оживление, шли споры, обсуждались выступления. Особенно взволнованными были женщины. «Какая-то девица в экстазе ссоры с соседом во время совещания судей дошла до того, что плюнула прямо в бороду ему». Процесс, длившийся 8 дней, окончился оправданием поручика: «...по обвинению Имшенецкого в преднамеренном убийстве жены считать по суду оправданным...». Суд постановил, что поручик «совершил деяние явно неосторожное, вызвавшее смерть жены его, и приговорил к аресту при военной гауптвахте на три месяца без ограничения прав по службе и церковному покаянию». Публика была в восторге. Адвокаты Бобрищев-Пушкин и Карабчевский стали героями дня. «Едва только суд, прокурор, защитники и подсудимый вышли из зала, как дамы бросились к столу, за которым сидел г. Карабчевский, и разорвали на клочки исписанный и разрисованный им лист бумаги, лежащий на столе».

В письме от 6 июня 1885 г. издатель «Будильника» В.Д. Левинский просил Чехова «для предстоящих москвичей» создать две заметки. Одну на тему карикатуры, посвященной процессу Имшенецкого. «...Дамы, т. е. прачки, горничные, кухарки, под руки ведут кавалера к другим дамам, готовым поднять его на руки. Кругом дамская овация» (ГБЛ). При этом Левинский просил: «Не жалейте этих дам. Ругните». В № 23 журнала от 14 июня, на титуле которого помещена карикатура (художник Р. Несслер), обозрение «Среди милых москвичей» открылось фельетоном-пародией Чехова. (Можно отметить, что фактический материал, содержащийся в нем, встречается и в обозрениях «Осколки московской жизни»: например, обер-психопатка Семенова, прием, устроенный итальянским певцам.) После двух вступительных абзацев, написанных, по-видимому, от редакции, следует «Формулярный список петербургских дам». Юмор пародии построен не на эффектном комизме как таковом. Чехов юмористически обыгрывает реальные факты жизни, предстающие во всей их дикости и нелепости.

«...2) Из какого звания происходят? Одни произошли от Коробочки, другие от Кукшиной, третьи вышли из пены Финского залива.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

4) Где получили воспитание... не было ли каких особенных по службе деяний или отличий?.. и проч. Воспитание получили разное, но преимущественно в девичьих, где оказали особенные успехи в битье по щекам горничных. Высшее образование получили дома, читая «Модный свет» или бранясь с модистками. Из особенных по службе деяний следует отметить:

a) Овации, устроенные итальянским певцам при отъезде последних на родину: слезы, целование рук, энергичное махание платками и проч...

b) Отобрание у обер-психопатки Семеновой ее факсимиле и возведение ее на пьедестал натуры сверхъестественной.

c) Аффектация и сильное нервное возбуждение по поводу показанного пальца и выеденного яйца.

d) Распространение учения спиритов и реформаторов a la Пашков.

e) Жертвоприношения г. Карабчевскому, защитнику душки Имшенецкого. Разделение на мелкие кусочки его бумаг, тралала и старых резиновых калош и сбережение этих кусочков на память...

f) Овации, устроенные поручику Имшенецкому по поводу его оправдания. Дамы подняли его на руки и, щекоча под мышками, вынесли из здания суда и усадили на извозчика. При всем этом было пролито два ведра слез, сказано много пронзительных фраз и подарено миллион улыбок. При отсутствии в Петербурге истинных несчастных, униженных и оскорбленных, такой «несчастный», как Имшенецкий, является для филантропок просто находкой».

Язык фельетона насыщен яркими метафорами, неожиданными каламбурами, ироническим обыгрыванием устоявшихся терминов и выражений. Но вместе с тем это не был безобидный смех, построенный на пустой игре слов и острословии ради самого острословия. За каламбурами Чехова стояла глубокая жизненная правда, авторское возмущение и презрение к дикости, невежеству, пошлости.

Петербургские дамы, состоявшие «в должности бесструнных балалаек», «хотя и привыкли совать всюду свой нос, но в походах не были. Имели, впрочем, дела с неприятелем, поднося ему в истекшую русско-турецкую войну букеты, поя его в лазаретах шоколадом и учиняя с ним «aimons, chantons et dansons».

Кончается фельетон следующим резюме: «Сей формулярный список имеет быть послан новозеландским дикарям, приславшим петербургским дамам дипломы на звание почетных гражданок Новозеландии».

Фельетоны Чехова — часть обозрения «Среди милых москвичей» — отличны от других заметок этого обозрения. Высота их художественного мастерства вела к тому, что они как бы «выламывались» из состава обозрения, им было тесно в его рамках. Заказанные и задуманные как короткие публицистические заметки, они под пером Чехова превратились в особый художественно-публицистический жанр, ближе всего стоящий к фельетону.

С.Д. Балухатый, подробно перечисляя все виды подписей Чехова под рисунками, не знал еще этого вида работы писателя, где текст выступал отдельно от рисунка, и хоть и был с ним непосредственно связан, но приобретал значительную самостоятельность. Однако и он отмечал, что возможно «параллельное и как бы независимое раскрытие одной темы в двух планах — изобразительном и словесном; в этом случае текст легко мог оторваться от рисунка и иметь самостоятельное хождение».

Итак, перед нами приоткрылась новая, не известная до сих пор сторона деятельности Чехова (многое еще предстоит сделать в области атрибуции). Писатель был автором не только публицистических обозрений «Осколки московской жизни», но и создателем журнальных обозрений «Среди милых москвичей» в «Будильнике» середины 80-х годов. Создателем чрезвычайно оригинального жанра своеобразных передовых, написанных на заданную тему карикатуры, но стоящих где-то между публицистической статьей и художественным произведением. Это еще один вид своеобразного художественно-публицистического фельетона Чехова.

Примечания

1. М. Горький. Собр. соч. в 30 томах, т. 26. М., ГИХЛ, 1953, с. 406.

2. В последние годы многое сделано по атрибуции анонимных статей Чехова — см., напр., публикации Н.И. Гитович («Лит. газета», 1 ноября 1972 г., № 44; и др.).

3. А.В. Амфитеатров. Собр. соч., т. XIV. Пб., «Просвещение», 1912, с. 46.

4. «Письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова». М., Соцэкгиз, 1939, с. 47—48.

5. Ал. Амфитеатров. Мои перво-редакторы. — «Иллюстрированная жизнь»). Париж, 7 июня 1934 г., № 13.

6. Так указано в редакционной статье «Будильника» за 1909 г., № 25: «Чехов в «Будильнике»».

7. Ал. Амфитеатров. «Мои перво-редакторы».

8. А.В. Амфитеатров. Собр. соч., т. XIV, с. 162.

9. А. Измайлов. Чехов. М., 1016, с. 150.

10. М.П. Чехов. Вокруг Чехова. — «Моск. рабочий», 1964, с. 151.

11. Чехов писал 8 марта 1886 г. Лейкину: «Л<евинский>, которого вы видели у Суворина, не редактор «Будильника». Он издатель негласный... Служит: чиновником особых поручений при почтамте, смотрителем политехнич<еского> музея, секретарем разных благотворительных обществ и т. д.» (XIII, 186).

12. См. нашу публикацию: «Фельетоны А.П. Чехова в «Будильнике». — «Литературная Россия», 13 августа 1965 г., № 3, с. 12—13.

13. Предстоит также сложная работа по выявлению и изучению всех сохранившихся писем редакторов и сотрудников журнала «Будильник». Так, например, письмо Левинского Чехову от 21 июля 1887 г. (ЦГАЛИ), в котором содержится заказ на различные мелочи для летнего номера «Будильника» и в том числе просьба: срочно написать «кусочками О том, о сем», несомненно поможет разгадать вышеприведенную фразу из письма Курепина о заметках «О том, о сем».

14. А. Дерман. Как работал А.П. Чехов. — А.П. Чехов. Полн. собр. соч., т. IV. М.—Л., ГИХЛ, 1931, с. 16.

15. С.Д. Балухатый. Мелкие журнальные произведения Чехова. — Там же, с. 33.

16. С.Д. Балухатый. Ранний Чехов. — В кн.: «А.П. Чехов. Сб. статей и материалов». Ростов н/Д, 1959, с. 9.

17. Там же, с. 27.

18. Например, в ст. А.В. Коротаева «Чехов и малая пресса 80-х годов». — «Уч. зап. Лен. гос. пед. ин-та им. А.И. Герцена». Каф. русск. лит-ры, т. 24. Л., 1939, с. 87—136.

19. «Н.А. Лейкин в его воспоминаниях и переписке». СПб., 1907, с. 240.

20. Ал. Амфитеатров. Мои перво-редакторы.

21. «Литературное наследство», т. 68. М., 1960, Изд-во АН СССР, с. 543.