Л.М. Долотова. Чехов и «Русская мысль». (К предыстории сотрудничества в журнале)

19 апреля 1890 г. Чехов выехал из Москвы, направляясь на Сахалин. В разгар сборов и последних приготовлений к отъезду, 10 апреля, он отправил письмо издателю «Русской мысли» В.М. Лаврову, беспримерное в чеховском эпистолярном наследии по открытой эмоциональной реакции и резкости тона. Письмо было протестом против статьи в мартовской книжке журнала «Русская мысль» — в анонимном обозрении периодических изданий Чехов был причислен к «жрецам беспринципного писания»¹.

Чехов воспринял эту оценку как оскорбление и назвал ее клеветой. «Я, пожалуй, не ответил бы и на клевету, — писал он, — но на днях я надолго уезжаю из России, быть может, никогда уж не вернусь, и у меня нет сил удержаться от ответа. Беспринципным писателем или, что одно и то же, прохвостом я никогда не был». Будущее показало, что Чехов не преувеличивал опасности для себя путешествия в ту пору на Сахалин; он постоянно рисковал здоровьем во время поездки — понятно его предположение, что может не вернуться обратно. Чехов не хотел отправиться в дальнее путешествие, не ответив на оскорбление.

Ни в своей литературной деятельности, ни в жизненном поведении Чехов не находил оснований для той аттестации, которую позволил себе обозреватель журнала: «Я не шантажировал, не писал ни пасквилей, ни доносов, не льстил, не лгал, не оскорблял, короче говоря, у меня есть много рассказов и передовых статей, которые я охотно бы выбросил за их негодностью, но нет ни одной такой строки, за которую мне теперь было бы стыдно». Чехов отказывался принять эту оценку и как упрек в бездействии: «Если допустить предположение, что под беспринципностью Вы разумеете то печальное обстоятельство, что я, образованный, часто печатавшийся человек, ничего не сделал для тех, кого люблю, что моя деятельность бесследно прошла, например, для земства, нового суда, свободы печати, вообще свободы и проч., то в этом отношении «Русская мысль» должна по справедливости считать меня своим товарищем, но не обвинять, так как она до сих пор сделала в сказанном направлении не больше меня — и в этом виноваты не мы с Вами». Письмо заключалось словами: «После Вашего обвинения между нами невозможны не только деловые отношения, но даже обыкновенное шапочное знакомство».

Была ли реакция Чехова адекватна событию или ее усилили дополнительные обстоятельства? Отзыв анонимного журнального обозревателя «Русской мысли» и письмо Чехова Лаврову не могут быть поняты как следует без краткой истории отношений Чехова с журналом «Русская мысль».

Сотрудничество Чехова в журнале «Русская мысль» началось публикацией повести «Палата № 6» в ноябрьской книжке за 1892 г. Между тем первое приглашение к сотрудничеству было передано более чем за 6 лет до этого. 9 августа 1886 г. один из членов редакции «Русской мысли», М.Н. Ремезов, писал Чехову: «Милостивый государь Антон Павлович! Вы уже получили, конечно, письмо А.Д. Курепина² и, стало быть, знаете, о чем я намерен говорить с Вами. Пользуясь нашим старым знакомством, я позволяю себе обратиться к Вам с предложением, через мое посредство, передать редакции «Рус<ской> мысли» один из Ваших рассказов, или не один, а несколько... Я думаю, что Вам было <бы> очень своевременно выбраться в большую литературу, в которой Вы, несомненно, можете занять видное место. Мелочишка, которую Вы теперь пишете, — прекрасная мелочишка, но ведь она треплет живой талант и растреплет его рано или поздно. В журнале простора больше, можно развернуться... Если мое предложение покажется Вам удобоприемлемым, благоволите выслать, что найдете нужным, прямо на имя редакции...» (ГБЛ).

Чехов печатался в это время преимущественно в журнале «Осколки» и в «Петербургской газете»; с середины февраля 1886 г., по субботам — в газете «Новое время». К возможности помещать повести в «толстом» журнале он относился совсем не безразлично. «Крупное напишу, — говорит он в письме 28 февраля 1886 г. В.В. Билибину, сотруднику «Осколков» и своему приятелю, — но с условием, что Вы найдете этому крупному место среди избранных толстой журналистики... Надо полагать, после дебюта в «Нов<ом> времени» меня едва ли пустят теперь во что-нибудь толстое... Как вы думаете? Или я ошибаюсь?» (XIII, 180). Несмотря на шутливый тон, в письме Чехова звучит опасение, не отразится ли сотрудничество в «Новом времени» на его писательской репутации. Однако участие в «Новом времени» только обостряет борьбу за него между редакциями разных журналов в этот год литературной славы Чехова — 1886-й.

Получив приглашение от редакции «Русской мысли», Чехов, очевидно, сразу решил сотрудничать в журнале. 30 июля 1886 г. он сообщает Н.А. Лейкину: «Про мою книгу <«Пестрые рассказы»> заговорили толстые журналы <...> «Русская мысль» похвалила <...> Вчера я получил приглашение от «Русской мысли». Осенью напишу туда что-нибудь». 20 августа он вновь сообщает о том же факте Лейкину: «Получил приглашение из «Русской мысли» (очевидно, в первый раз — письмо от А.Д. Курепина, во второй — от М.Н. Ремезова).

Далее журнал «Русская мысль» упоминается в письмах Чехова при перечислении его ближайших творческих работ. 21 сентября 1886 г. он сообщает М.В. Киселевой: «Пишу пьесу для Корша (гм!), повесть для «Русской мысли», рассказы для «Нов<ого> вр<емени>», «Петерб<ургской> газ<еты>», «Осколков», «Будильника» и прочих органов». Однако из дальнейших писем исчезают не только сообщения о повести для «Русской мысли», но и сама мысль о сотрудничестве в этом журнале. Думается, что на Чехова могло отрицательным образом подействовать письмо Л.И. Пальмина. Очевидно, с искренним желанием ускорить публикацию в «Русской мысли» нового произведения Чехова Пальмин писал ему 5 ноября 1886 г.³: «Лавров скорее просит Вас прислать ему написанное для пего. Чем скорее — тем лучше <...> Вчера был большой разговор о Вас <...> Лавров вчера просил было даже меня сейчас же написать Вам, чтобы Вы скорое послали ему штуковинку, но потом раздумал, опасаясь, что Вы можете от этого «зазнаться» (собственное его выражение). «Тина» Ваша не понравилась ему; говорит: только для «Нового времени» такое и писать» (ГБЛ).

Легко представить, зная Чехова, какое неприятное впечатление должно было произвести на него это письмо: и предположение Лаврова о том, что он может «зазнаться» от настойчивых напоминаний издателя «Русской мысли», и отзыв Лаврова о «Тине» как о произведении, которое годится только для газеты «Новое время» и не годится, стало быть, для «Русской мысли»; т. е. — желание как-то воздействовать на Чехова в необходимом для журнала направлении. Как бы то ни было, именно с этого времени из писем Чехова исчезают упоминания не только о повести для «Русской мысли», но и вообще о намерении писать для этого журнала. Редакция «Русской мысли», однако, не оставляла надежды. Через год, в октябре 1887 г., Чехов писал брату Александру Павловичу среди сетований на безденежье: «Из «Севера» меня приглашают и обещают: «получите, что хотите». Зовут в «Р<усскую> мысль» и в «Северный вестник». Суворин сделал бы недурно, если бы прибавил гонорару <...> Я себя обкрадываю, работая в газетах. За «Беглеца» получил я 40 р., а в толстом журнале мне дали бы за ½ печатного листа... Впрочем, все это пустяки». Значит, были соображения более серьезного порядка, которые препятствовали сближению Чехова с редакцией «Русской мысли». Дело было не только в бестактном замечании Лаврова, переданном Пальминым. Вопрос о сотрудничестве в «Русской мысли» осложнялся для Чехова, очевидно, несогласием с позицией журнала.

Чехов бывает в редакции «Русской мысли», служит посредником между Гольцевым, Лавровым и своими знакомыми писателями, но не считает для себя возможным участие в журнале, причем исключительно резко отзывается о редакторах «Русской мысли», их эстетическом вкусе. Договорившись о сотрудничестве в журнале писателя А.Н. Маслова (Бежецкого), он в письме от 29 марта 1888 г. подробно рассказывает Маслову об «аудиенции» у Гольцева, отзываясь о нем иронически — «великий визирь» «Русской мысли», «человек милый и хороший, но понимающий в литературе столько же, сколько пес в редьке» (XIV, 62). В следующем письме Маслову, от 7 апреля, Чехов высказывается еще категоричнее: «Все эти Гольцевы хорошие, добрые люди, но крайне нелюбезные <...> как к людям я к ним равнодушен, даже, пожалуй, еще симпатизирую, так как они всплошную неудачники, несчастные и немало страдали в своей жизни... Но как редакторов и литераторов я едва выношу их. Я ни разу еще не печатался у них и не испытал на себе их унылой цензуры, но чувствует мое сердце, что они что-то губят, душат, что они по уши залезли в свою и чужую ложь». И в этом же письме: «Меня давно уже зовут в «Русскую мысль», но я пойду туда только в случае крайней нужды. Не могу!!!» (XIV, 76, 77).

Итак, «унылая цензура» — вот что отталкивает Чехова от журнала, в который его зовут и где ему самому хотелось когда-то печататься; цензура не правительственная, а редакторская — по части соответствия направлению «Русской мысли». Представление об этой «цензуре» сложилось у Чехова, очевидно, не только при встречах с Гольцевым, но и при чтении отзывов о своих произведениях в библиографическом отделе «Русской мысли». Как удалось установить, журнальное обозрение в «Русской мысли» с 1888 г. вела Елена Степановна Щепотьева. Ее обзоры периодических изданий печатались без подписи, хотя в том же журнале была помещена статья, подписанная Щепотьевой: «Умственные запросы народа и их удовлетворение» («Русская мысль», 1889, № 4, стр. 22—61).

Сохранилось 17 писем Щепотьевой к В.А. Гольцеву за время с 30 июня 1888 по 26 августа 1892 г.⁴ В этих письмах Щепотьева делится своими мнениями о журнальных новинках, мотивирует выбор произведений для очередного разбора, оспаривает редакторскую правку. «Третьего дня послано мною в редакцию «Русской мысли» на имя А.А. Попова журнальное обозрение для июльской книги...» — сообщает Щепотьева в письме от 30 июня 1888 г.⁵; «А зачем же Вы у меня о статье Янжула и о народничестве так выскребли?» — спрашивает она в письме от 30 марта (11 апреля) 1890 г. Сопоставление писем Щепотьевой со статьями в библиографическом отделе «Русской мысли» начиная с 1888 г. доказывает со всей очевидностью принадлежность ей журнальных обозрений.

Письма Щепотьевой Гольцеву дают возможность определить продолжительность ее работы в «Русской мысли». 26 ноября 1890 г. Щепотьева пишет Гольцеву: «Через месяц будет ровно три года, как я работаю в «Русской мысли»...»; в последнем письме Гольцеву от 26 августа 1892 г.: «Я работаю в «Р<усской> м<ысли>» почти пять лет». В августе 1892 г. Щепотьева перестала работать в библиографическом отделе «Русской мысли», о чем по ее требованию было сообщено на страницах журнала. В октябрьской книжке «Русской мысли», в конце библиографического отдела, напечатано объявление: «Е.С. Щепотьева, которая вела в «Русской мысли» в последнее время обозрение общих журналов, с августовской книжки⁶ прекратила свое сотрудничество»⁷.

Из журнальных обозрений в «Русской мысли» с 1888 по август 1892 г. следует исключить как не принадлежащее Щепотьевой только одно — в ноябрьской книжке за 1889 г. В письме Гольцеву от 12 сентября Щепотьева просила заменить ее: «Мне невозможно будет написать одно обозрение, именно на ноябрь, потому что октябрь пойдет на отдых от дороги и устройство жизни за границей». 25 сентября 1889 г. Щепотьева писала Гольцеву: «Вы были столь любезны, что согласились дать мне отдых на один месяц, написав обозрение для ноябрьской книги». Из письма от 8/20 ноября видно, что следующее обозрение было написано снова Щепотьевой: «По моему предположению, для декаб<рьской> книги придется обзор ноября «Вестника Европы», октябрь и ноябрь «Северного вестника» — что постараюсь выслать в конце нынешнего месяца...»

Для Чехова авторство Щепотьевой, очевидно, не было тайной. Ее имя не упоминается в его письмах, но в октябре 1888 г. в письме А.С. Суворину, отозвавшись очень критически об эстетической позиции журнала «Русская мысль», Чехов прибавил: «К тому же библиограф<ический > отдел ведет там дама».

Имя Елены Степановны Щепотьевой встречалось в истории литературной критики. Оно упомянуто в числе сотрудников журнала в статье С.А. Венгерова о «Русской мысли» в Энциклопедическом словаре Брокгауза — Ефрона. После прекращения работы в «Русской мысли» Щепотьева печаталась в журнале «Новое слово»; ее статья «Литературно-музыкальные вечера для народа» (1896, кн. 2) вызвала критический отзыв С.Т. Семенова в письме Л.Н. Толстому от 6 марта 1896 г.⁸

Сохранились отдельные письма Щепотьевой — к В.Г. Короленко, Н.А. Рубакину (ГБЛ), И.А. Бунину (Гос. музей И.С. Тургенева в Орле). Опубликовано письмо Щепотьевой к Н.К. Михайловскому от 30 апреля 1889 г. — отклик на смерть М.Е. Салтыкова (Щедрина): «Исчез многолетний пример стойкости и духовной силы, исчез нравственный вождь передовой литературы»⁹. Будучи незнакома с Н.К. Михайловским, Щепотьева обращается к нему — «потому что есть моменты, когда независимо от всяких условных, внешних преград на первый план выступает внутренняя связь, духовные интересы людей».

Щепотьева надолго пережила Чехова. В 1930 г. она жила в Москве¹⁰, в 1933—1934 гг. — в Ленинграде¹¹. Сохранились письма к ней В.Д. Бонч-Бруевича более поздних лет ее жизни — 1935 и 1939 гг. (ГБЛ).

Литературно-критическая деятельность Е.С. Щепотьевой не привлекала специального внимания, поэтому в литературе о Чехове статьи журнального обозрения из «Русской мысли» не были атрибутированы. Имени Щепотьевой нет в «Чеховиане» Масанова. Статья, послужившая причиной конфликта Чехова с редакцией журнала «Русская мысль», также всегда упоминалась как анонимная¹².

Почитательница Щедрина, Щепотьева требовала от литературы разрешения насущных вопросов общественной жизни России. К любому художественному произведению она относилась как к публицистическому, отыскивая в нем идеи, вызывавшие у нее солидарность или возражения. Считая себя ученицей Н.К. Михайловского, она не обладала восприимчивостью и страстной заинтересованностью в таланте Чехова¹³, которая отличала Михайловского, при всем его несогласии с направлением творчества молодого писателя.

Подход Щепотьевой к творчеству Чехова отличался прямолинейностью, подравниванием его под сложившиеся в ее сознании шаблоны. Специфика нового литературного явления ускользала от критика. «Июньская книга «Северного вестника» бедна оригинальным содержанием, — писала Щепотьева Гольцеву 30 июня 1888 г., — и, чтобы не пропустить совсем книги, пришлось взяться за отчет о произведении Чехова, о котором в другое время и говорить бы не стоило...» (ГБЛ). Речь идет о повести «Огни». Этот тон высокомерного пренебрежения сохраняется и в печатной оценке повести Чехова — в очередном обозрении, в июльской книжке «Русской мысли» за 1888 г.

Щепотьева пересказывает «Огни», нарочито обессмысливая содержание (это один из постоянных ее приемов при разборе чеховских произведений), она не находит в повести никакой логики — ни в сюжете, ни в развитии образов — и завершает разбор словами: «Вообще, прочитав очерк и вспомнив всех этих амалекитян, филистимлян, скверный анекдот с его порнографическим припевом¹⁴ ночные огни, пессимизм и проч., читатель может повторить вместе с автором заключительные слова его очерка: «Ничего не разберешь на этом свете!..» Сочувствие Щепотьевой вызывают только рабочие, «измученные бессмысленною возкой туда и сюда какого-то котла». При таком подходе смысл чеховских произведений, разумеется, ускользал; перевес над общим, целым получали отдельные детали, взятые вне их функционального значения, и притом лишь те, которые служили критику отправной точкой для публицистических рассуждений.

В подобном же духе была разобрана Щепотьевой перед этим чеховская повесть «Степь», представляющая собою, по ее мнению, «довольно утомительную, бесплодную литературную степь»¹⁵, произведение со следами таланта, пока еще лишенного всякого содержания. Щепотьева не нашла в чеховской повести «ни мыслей, ни ярких образов, ни психологии, ни фабулы» и восприняла ее как «ряд отдельных эскизов, искусственно слитых воедино», как неудачную «пробу пера» в крупном литературном жанре.

Этот разбор в некоторых положениях совпадал, возможно, с точкой зрения Гольцева. По крайней мере, Чехов, видевшийся с ним около этого времени, принял на свой счет аналогичные советы редактора «Русской мысли», адресованные А.Н. Маслову (Бежецкому). Передавая ему результаты беседы с Гольцевым, Чехов писал: «Большие повести нежелательны, так как современные беллетристы (камень в мой огород) не умеют писать больших вещей; если же они и берутся писать, то выходит одна только срамота на всю губернию. Вообще говоря, у наших молодых писателей нет «глубины мысли», а длинные повести и романы писать не следует, так как современная жизнь не дает для этого «мотивов»» (письмо от 29 марта 1888 г.).

Эстетические взгляды Щепотьевой и редакторов «Русской мысли», однако, не были одинаковы. Гольцев в своих статьях и Лавров в практике редактора-издателя охватывали более широкий круг литературных явлений, без категорического отрицания, свойственного их сотруднице. Были различия и в отношении к другим печатным органам; так, Щепотьева была склонна к безоговорочному осуждению «Северного вестника» и лишь по необходимости считалась с пожеланиями редактора: «Вы пишете, — отвечает она Гольцеву 30 января 1890 г., — что «Северный вестник» нужно щадить; поэтому-то я всегда стараюсь добросовестно останавливаться на всем, что мало-мальски представляет в нем интерес».

В споре об искусстве тенденциозном и так называемом «чистом искусстве» Гольцев, в противоположность Щепотьевой, пытался сочетать критерии идейный и эстетический в оценке явлений искусства. Если одна его статья названа «К вопросу о задачах искусства»¹⁶, то другая трактует вопрос «О прекрасном в искусстве»¹⁷.

Конечно, при конкретном анализе Гольцевым произведений искусства их художественная специфика все же ускользала от него; но важно, что он старался избежать чисто утилитарного подхода к литературе и сочетать, хотя бы декларативно, публицистический анализ с эстетическим. Говоря об идейности искусства, Гольцев трактовал тенденцию только «как один из видов идеи» и возражал против отождествления всякой вообще идеи с тенденцией в искусстве — иначе «нетенденциозное произведение было бы равнозначуще с бессмысленным».

Именно так рассматривала Щепотьева всякое произведение, написанное в объективной авторской манере, будь то Гончаров или В.Л. Кигн (Дедлов). Поэтому и диапазон восприятия литературных явлений у Щепотьевой был гораздо уже, чем у редакторов «Русской мысли». Но были, конечно, у нее и точки соприкосновения с ними, из-за чего Чехов воспринимал обозрения «Русской мысли» как выражение позиции журнала в целом по отношению к его творчеству.

Обострение отношений между Чеховым и редакцией «Русской мысли» произошло за несколько месяцев до того, как Щепотьева причислила Чехова к «жрецам беспринципного писания», и связано оно было с информацией, на которую до сих пор не обращали достаточного внимания. В последние месяцы 1889 г., как обычно, в газетах публиковались объявления о подписке на журналы, с перечислением состава сотрудников, а иногда и программы журналов. 12 ноября в газете «Русские ведомости» появилось объявление о подписке «на 1890 год на новый литературно-политический и научный журнал «Русское обозрение»»¹⁸. В числе сотрудников нового журнала был назван и Чехов: «Ближайшее участие примут: в литературном отделе: Н.Д. Ахшарумов, М.Н. Волконский, В.П. Клюшников, М.В. Крестовская, Кот-Мурлыка, А.А. Кутузов гр., К.Н. Леонтьев, Н.С. Лесков, К. Орловский, Е.А. Салиас гр., Д.И. Стахеев, А. Стерн, А.А. Фет, А.П. Чехов, И.И. Ясинский (Максим Белинский) и др.»

Объявление редакции «Русского обозрения» не было дезинформацией — Чехов не сделал в печати опровержения, как он поступал в других случаях, сталкиваясь с произволом редакторов¹⁹. Кроме того, если Чехов счел себя обязанным дать впоследствии в этот журнал повесть («Палата № 6», в апреле 1892 г.) и дело дошло до корректуры, значит, его согласие на сотрудничество в «Русском обозрении» было делом доброй воли. Из переписки Чехова известна история последующей передачи повести «Палата № 6» из «Русского обозрения» в «Русскую мысль», но вопрос о приглашении Чехова к сотрудничеству в «Русском обозрении» и его согласии в письмах не отражен.

Возможно, что программа, декларированная новым журналом, показалась Чехову достаточно широкой и не противоречащей его взглядам на искусство: «Страницы «Русского обозрения» будут открыты для писателей всех направлений, лишь бы произведения их удовлетворяли требованиям художественной правды и научного мышления»; программа отрицала чисто утилитарный подход к явлениям искусства и осуждала практику «большинства современных журналов», где «романы, повести и научные статьи выбираются не по их собственному значению, а по отношению, какое имеют политические взгляды их авторов к мнениям редакций». Понятно, что могло привлечь Чехова в этой программе. За год до этого он определил свои убеждения в известном письме А.Н. Плещееву от 4 октября 1888 г.: «Я боюсь тех, кто между строк ищет тенденции и кто хочет видеть меня непременно либералом или консерватором. Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист. Я хотел бы быть свободным художником и — только, и жалею, что бог не дал мне силы, чтобы быть им <...> Фирму и ярлык я считаю предрассудком» (XIV, 177). Однако «ярлык» «Русского обозрения» оказался небезразличным для писательской репутации Чехова в глазах его современников.

В редакции «Русской мысли» контакты Чехова с «Русским обозрением» были восприняты как демонстрация его общественных симпатий. На следующий день после публикации в «Русских ведомостях» объявления о подписке на «Русское обозрение» Гольцев высказал Чехову свое сожаление по поводу упоминания его имени в таком контексте. Как раз перед этим Чехов передал Гольцеву для публикации в «Русской мысли» стихотворение своего знакомого Н.М. Соковнина (об этом идет речь в письме Чехова В.А. Гольцеву от 8 ноября 1889 г.). Таким образом, уже не в первый раз Чехов взял на себя роль посредника в отношениях между другими авторами и редакцией «Русской мысли», сам же позволил включить себя в состав сотрудников «Русского обозрения». Гольцев отозвался на это так: «Многоуважаемый Антон Павлович! Стихотворение Вашего знакомого очень недурно, только совсем нецензурно. А Вы становитесь весьма тенденциозны: стойко уклоняясь от «Русской мысли», появляетесь в «Русском обозрении». Мне лично это очень жаль. Преданный Вам В. Гольцев»²⁰. Гольцев, таким образом, истолковал согласие Чехова на сотрудничество в «Русском обозрении» как сближение с противниками «Русской мысли». Не одобрил этого и старший брат Чехова. Александр Павлович высказался кратко и определенно (приводим письмо полностью): «Не мочаль ты своего имени честного и заслуженного в глупом «Русском обозрении». 12/XII—89. Tuus A. Чехов»²¹.

С другой стороны, в редакции «Русской мысли» по-прежнему желали заполучить Чехова в число сотрудников журнала. Друг Чехова и человек близкий к редакции «Русской мысли», П.М. Свободин, в ту пору актер Александринского театра, писал Чехову в середине декабря 1889 г. из Петербурга: «Здесь Лавров, приехал на неделю, бывает у меня каждый день и жалуется на Чехова, на то, что он не пишет в «Русской мысли»²², — т. е. по-прежнему Чехову передавали через третьих лиц сигналы о готовности редакции журнала в любой момент принять его в число сотрудников. Поэтому, очевидно, для Чехова явилось неожиданностью в статье Щепотьевой клеймо беспринципного писателя, хотя резкие оценки его творчества на страницах «Русской мысли» не были для него новостью.

В январской книжке «Русской мысли» за 1890 г., в очередном обозрении, Щепотьева прежде всего откликнулась на создание нового журнала «Русское обозрение» и декларированные им задачи. По ее мнению, «в создании особого литературного органа» сказалось стремление «во что бы то ни стало реабилитировать «чистое искусство» и поощрять безразличную литературу»²³. Имя Чехова здесь пока еще не упомянуто. Оно названо в мартовской книжке «Русской мысли» за 1890 г., в той статье Щепотьевой, что послужила причиной письма Чехова Лаврову. Эта статья Щепотьевой трактовала журнал «Русское обозрение» как придаток «Русского вестника», не утратившего и после смерти М.Н. Каткова своего охранительного направления. Вступив в число сотрудников «Русского обозрения», Чехов, по мнению Щепотьевой, нарушил существовавшую до тех пор «невидимую демаркационную линию между литературою общей и специально охранительной»²⁴. Таким образом, Щепотьева обвиняла Чехова в отсутствии руководящих идей в его творчестве (на ее языке — «беспринципное писание») и в соглашательстве с охранительной литературой.

Чехов воспринял статью анонимного журнального обозревателя «Русской мысли» как выражение мнения редакции журнала. В ответ на обвинение, связанное в статье Щепотьевой с «Русским обозрением», Чехов писал Лаврову 10 апреля 1890 г.: «До сих пор я решался отказывать только тем журналам и газетам, недоброкачественность которых являлась очевидною и доказанною, а когда мне приходилось выбирать между ними, то я отдавал преимущество тем из них, которые по материальным или другим каким-либо обстоятельствам наиболее нуждались в моих услугах, и потому-то я работал не у вас и не в «Вестнике Европы», а в «Северном вестнике», и потому-то я получал вдвое меньше того, что мог бы получать при ином взгляде на свои обязанности» (XV, 53).

Лавров не стал отвечать на письмо, в конце которого Чехов объявил впредь невозможными «не только деловые отношения, но даже обыкновенное шапочное знакомство». В воспоминаниях о Чехове Лавров не касается конфликта, упоминая только о первой мимолетной встрече с Чеховым весной 1889 г. на Курском вокзале и о «значительном перерыве, вплоть до 1892 г.»²⁵, в этом знакомстве.

Конфликт, однако, не был стерт временем сам собою. Деятельные усилия восстановить отношения Чехова с редакцией журнала «Русская мысль» приложил П.М. Свободин. По его письмам, сохранившимся в архиве Чехова, видно, скольких стараний ему это стоило. Будучи весной 1890 г. в Москве, Свободин «подробно разузнал все обстоятельства дела известного «инцидента»; «Вы не показались мне правым в этом деле, Antoine» — таков был его вывод в письме от 25 мая 1890 г.²⁶

Свободин упрекал Чехова в излишне самолюбивой и раздражительной реакции на отзыв о нем, «просто глупый и вовсе не оскорбительный», сожалел, что Чехов не оценил по достоинству Гольцева («он суховат и немного односторонен, если хотите, но это вполне порядочный и честный человек») и не оценил журнал «Русская мысль»: «Журнал, во всяком случае, порядочный, и Вам вовсе не для чего бежать и сторониться его. От участия Вашего в нем он мог бы стать, может быть, и еще лучше, а Вы не делали этого, да вдобавок еще чуть что не поклялись и в будущем не печататься в нем. Нет Вам за это моего родительского благословения»²⁷.

Высказавшись, Свободин выждал некоторое время, а затем начал хлопотать о примирении Чехова с редакторами «Русской мысли». В письмах Лаврову Свободин постоянно сообщал разные подробности жизни Чехова. «Приехал к нам Чехов. Сегодня обедал у меня со Щегловым»; «Миша <сын Свободина. — Л.Д.> был у меня все праздники и отправлен обратно в Москву с Чеховым третьего дня. Чехов тоже пробыл здесь недели полторы»²⁸, — эта информация, сама по себе часто незначительная, играла роль связующей нити.

Свободин служит посредником между Чеховым и редакцией «Русской мысли» в деле помощи голодающим: «За посланные Чехову два рубля для голодающих благодарю...»²⁹ и т. д. У Чехова и помимо Свободина постоянно возникают общие с редакцией «Русской мысли» дела по сбору средств в помощь голодающим. 29 января 1892 г. он пишет Е.П. Егорову: «По подписному листу № 28 имеете получить 25 р., пожертвованные «Русскою мыслью». Расписки не нужно».

Чехов вновь помогает начинающим писателям обращаться в редакцию «Русской мысли». 21 февраля 1892 г. он пишет Л.А. Авиловой: «Если хотите, то Ваш рассказ я вручу Гольцеву, который будет у меня до первого марта». В письме к ней же от 3 марта 1892 г. Чехов называет «Русскую мысль» в числе журналов, куда «я каждую минуту могу и готов адресоваться с Вашими произведениями».

Окончательное примирение состоялось во второй половине июня 1892 г. благодаря усиленным стараниям Свободина и воздействию его на обе стороны. 17 июня Свободин сообщил Чехову, что в ближайшие дни он будет в Обираловке у Лаврова. После этого Свободин приехал 21 июня в Мелихово, где познакомился с новой повестью Чехова («Рассказ неизвестного человека») и заручился согласием автора дать ее в «Русскую мысль». 23 июня Свободин писал Чехову из редакции «Русской мысли»: «Ну разумеется, «вся редакция» в восторге, кланяются и благодарят. Вы получите письмо, которое послужит Вам документальным доказательством, что никто Вас кушать не хотел и все желают Вам здравия и долгоденствия. Смотрите же, милый друг, теперь меня не поставьте в дурное положение и на распростертые объятия не отвечайте чем-нибудь недоброкачественным, — проще сказать — если допишете рассказ, то уж непременно отдайте в «Русскую мысль». Всем очень понравилось переданное мной вкратце содержание, Гольцеву — который Вам кланяется, — особенно. Цензурных преград надеются избежать и просто думают, что их не будет. Дописывайте, милый друг, и пусть этот рассказ выйдет у Вас не хуже «Палаты № 6», хотя мне лично тот кажется и глубже, и сильнее <...> Сижу в редакции, жду Мишку...»³⁰.

В тот же день Чехову написал и Лавров (приводим письмо полностью): «Обираловка, 23 июня 1892 г. Многоуважаемый Антон Павлович! Наш общий друг Павел Матвеевич Свободин говорил мне о Вашем намерении дать в «Русскую мысль» свой рассказ. Конечно, Ваше произведение найдет самый радушный прием на страницах «Русской мысли», и, кроме того, раз навсегда покончит печальное недоразумение, возникшее между нами года два тому назад. Тогда, по горячим следам, я собирался отвечать на Ваше письмо, хотел было уверить Вас, что у меня, да и вообще у всех нас не было ни малейшего намерения проявить свое недоброжелательство к Вам как к писателю и человеку, что редактируемый мною журнал всегда с величайшим сочувствием следил за Вашею литературною деятельностью, и если отмечал в ней какие-нибудь недостатки, то руководствуясь лишь крайним своим разумением, — но, к сожалению, не успел этого сделать: Вы уже уехали за границу. Теперь, пользуясь представившимся мне случаем, я спешу и считаю за особое удовольствие, как горячий поклонник Вашего таланта, сказать то, что помешали мне сказать не зависящие от меня обстоятельства, и просить Вас верить искренности моего уважения к Вам. В. Лавров» (ГБЛ).

Чехов был удовлетворен объяснением Лаврова, более того — воспринял его письмо как событие в своей жизни. 28 июня он сообщил Л.С. Мизиновой: «У меня сенсационная новость: «Русская мысль» в лице Лаврова прислала мне письмо, полное деликатных чувств и уверений. Я растроган, и если б не моя подлая привычка не отвечать на письма, то я ответил бы, что недоразумение, бывшее у нас года два назад, считаю поконченным. Во всяком случае ту либеральную повесть³¹, которую начал при Вас, дитя мое, я посылаю в «Русскую мысль». Вот она какая история!» О том же, но более сдержанно, Чехов сообщил 3 июля Суворину: «У меня литературная новость. Получил я из «Русской мысли» письмо: предлагают забыть бывшее у нас недоразумение. Я ответил трогательно и обещал повесть».

В результате Чехов дал в журнал «Русская мысль» для публикации не только «Рассказ неизвестного человека», но и повесть «Палата № 6», которая была еще в середине апреля 1892 г. отдана им в «Русское обозрение» и к концу мая набрана. Конечно, на решении Чехова передать «Палату № 6» в «Русскую мысль» сказалось отрицательное отношение его к порядкам в редакции журнала «Русское обозрение»; но было и ощущение, что теперь он прочно связан с журналом «Русская мысль».

Поэтому Чехов пошел навстречу настоятельному желанию редакторов опубликовать обе эти повести. Таким образом, в «Русском обозрении» не появилось ни одного произведения Чехова, и фактически он не стал сотрудником этого журнала, хотя и был им объявлен.

О былой причине конфликта — статье Щепотьевой в мартовской книжке «Русской мысли» 1890 г. — в письме Лаврова Чехову, как видим, было упомянуто как о «печальном недоразумении»; таким образом, Чехову было дано понять, что редакторы «Русской мысли» не разделяют суждений своего обозревателя. Надо думать, что в разговорах с Чеховым в 1892 г. редакторы журнала обходили молчанием имя Щепотьевой. Не молчал, однако, Свободин; приложив столько стараний к восстановлению отношений Чехова с редакторами «Русской мысли», он боялся напоминания о старом конфликте или нового «печального недоразумения». 17 сентября Свободин писал Лаврову: «Напиши мне, как устроились дела по вопросу о внутр<еннем> обозрении в журнале...»³² Лавров ответил 20 сентября: «Мы разошлись с нашей журнальной обозревательницей...»³³

Свободину не суждено было увидеть первую публикацию произведения Чехова на страницах «Русской мысли». 9 октября 1892 г., на 42-м году жизни, он умер на сцене Александринского театра во время спектакля «Шутники».

Уход Е.С. Щепотьевой из журнала «Русская мысль» был подготовлен ее разногласиями с Гольцевым на протяжении 1890—1892 гг., ее недовольством по поводу увеличения редакторской правки. Хронологически, однако, эти два факта — уход Щепотьевой и приход Чехова в «Русскую мысль» — стоят рядом. В октябрьском номере «Русской мысли» было объявлено о прекращении сотрудничества Щепотьевой, а в следующем, ноябрьском номере «Русской мысли» за 1892 г. появилась «Палата № 6» — публикацией этой повести началось сотрудничество Чехова в журнале «Русская мысль», уже не прекращавшееся до конца его жизни.

Шестилетнее «противостояние» Чехова редакции «Русской мысли» представляет интерес не эпизодического свойства. В предыстории сотрудничества Чехова в этом журнале сказалось его желание сохранить свою свободу «от тирании готовых идей и общепризнанных догматов»³⁴, эту свободу Чехов отстаивал и от «нетерпимых, узколобых людей, воображающих себя либералами»³⁵, — такими казались ему в ту пору редакторы «Русской мысли». Либерально-обличительная тенденциозность уже исчерпала себя для него в «Осколках». 3 февраля 1886 г. он писал Н.А. Лейкину о рассказе «Анюта»: «Шлю рассказ... В нем тронуты студиозы, но нелиберального ничего нет. Да и пора бросить церемониться...»

Что значит «пора бросить церемониться»? То, что Чехов хочет раскованности для себя в отношении к любому предмету изображения, кем бы эта фигура ни была освящена.

Современники Чехова ощущали перемену в его творчестве 1886—1887 гг. в этом отношении. А.С. Лазарев (Грузинский) писал Н.М. Ежову 5 октября 1887 г. по поводу памфлета А.М. Пазухина «Тенденциозный Антон»³⁶: «Несомненно, что Чехов выступил в «Осколках» с целым рядом тенденциозных рассказов; но теперь он не пишет тенденциозно — и потому упрекать его в старом — глупо»³⁷.

Но эта перемена оценивалась, разумеется, по-разному. Чехов с начала его сотрудничества в «Новом времени» легко мог быть причислен к направлению этой газеты, которое так характеризовали «Русские ведомости»: «Самым модным направлением текущего литературного сезона можно счесть то, которое отрицает необходимость какого бы то ни было направления. Но направление это не может даже претендовать на новизну. «Московские ведомости», «Русь» и «Новое время» давно уже упразднили обычное деление на либералов и консерваторов, не предложив взамен ничего достаточно понятного и определенного» (1883, № 324, 25 ноября).

Короленко вспоминал впоследствии о Чехове 1887 г.: «Даже и его тогдашняя «свобода от партий», казалось мне, имеет свою хорошую сторону. «Русская жизнь» закончила с грехом пополам один из своих коротких циклов, по обыкновению не разрешившийся во что-нибудь реальное, и в воздухе чувствовалась необходимость некоторого «пересмотра», чтобы пуститься в путь дальнейшей борьбы и дальнейших исканий. И поэтому самая свобода Чехова от партий данной минуты, при наличности большого таланта и большой искренности, казалась мне тогда некоторым преимуществом. Все равно, думал я, это ненадолго...»³⁸ Не многие из современников разглядели в этом «бунте» Чехова потребность самоопределения и истинной творческой свободы.

Примечания

1. «Русская мысль», 1890, № 3, Библиографический отдел (Периодические издания), с. 1—17.

2. Письма А.Д. Курепина сохранились в архиве Чехова (ГБЛ). Письмо, о котором упоминает М.Н. Ремезов, неизвестно.

3. Год на письме не проставлен, устанавливается по дате публикации рассказа «Тина» в «Новом времени» — 29 октября 1886 г.

4. ГБЛ, ф. В.А. Гольцева, IX, 10. Письма Гольцева к Щепотьевой неизвестны.

5. В части писем Щепотьевой указаны только число и месяц; год определяется при сопоставлении писем с журнальными обозрениями «Русской мысли» за 1888—1892 гг.

6. Точнее — с сентябрьской, так как в августовской книжке «Русской мысли» за 1892 г. было напечатано последнее журнальное обозрение Щепотьевой.

7. «Русская мысль», 1892, № 10, с. 484.

8. «Переписка Л.Н. Толстого с русскими писателями». М., Гослитиздат, 1962, с. 632.

9. «Литературное наследство», т. 13—14. Щедрин. II. М., 1934, с. 243.

10. «Вся Москва», 1930 г.

11. «Весь Ленинград», 1933 и 1934 гг.: «Щепотьева Ел. Степ. Перс. пенсионер».

12. Предположение об авторстве Щепотьевой возникало у Н.А. Роскиной, комментатора писем Чехова 1891—1892 гг. в новом, 30-томном издании сочинений и писем.

13. Это проявилось особенно ярко в письмах Михайловского Чехову 1888 г. («Слово». Сб. 2. К десятилетию смерти А.П. Чехова. М., 1914, с. 216—218).

14. Имеются в виду слова героя: «Хорошо бы теперь от скуки дня на два сойтись тут с какой-нибудь женщиной!»; «Вот с этой бы сойтись...» и т. д.

15. «Русская мысль», 1888, № 4, Библиографический отдел (Периодические издания), с. 209.

16. «Русская мысль», 1888, № 11, с. 133—143.

17. «Русская мысль», 1889, № 9, с. 56—69.

18. «Русские ведомости», 12 ноября 1889 г., № 313, стр. 1; повторено там же, 23 ноября, № 324; в сокращенном виде (без программы журнала) — там же, 29 ноября, № 330, а также — «Московские ведомости», 19 ноября 1889 г., № 320; 21 ноября, № 322; 23 ноября, № 324; 26 ноября, № 327; «Новое время», 12 декабря 1889 г., № 4954.

19. Так было, например, в 1894 г., когда редакция журнала «Звезда» назвала Чехова в числе участников издания. Чехов в открытом письме в редакцию газеты «Новое время» заявил о том, что он «никогда не обещал этому журналу своего сотрудничества и даже до сих пор не знал о его существовании» («Новое время», 2 марта 1894 г., № 6468).

20. Письмо от 13 ноября 1889 г. — ГБЛ, ф. Гольцева, Х.35.

21. Письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова. М., Соцэкгиз, 1939, с. 234.

22. «Записки Отдела рукописей Гос. б-ки СССР имени В.И. Ленина», вып. 16. М., 1954, с. 217.

23. «Русская мысль», 1890, № 1, Библиографический отдел (Периодические издания), с. 3.

24. Там же, № 3, с. 147.

25. «Русские ведомости», 22 июля 1904 г., № 202.

26. «Записки Отдела рукописей Гос. б-ки СССР имени В.И. Ленина», вып. 16. М., 1954, с. 221.

27. «Записки Отдела рукописей Гос. б-ки СССР имени В.И. Ленина», вып. 16, с. 222.

28. Письма от 10 января 1891 г. и 10 января 1892 г. — ЦГАЛИ, ф. 640, оп. 1, ед. хр. 189.

29. Письмо от 27 декабря 1891 г. — Там же.

30. ГБЛ. Из писем Свободина, сохранившихся в архиве Чехова, опубликована меньшая часть: 44 из 110.

31. «Рассказ неизвестного человека».

32. ЦГАЛИ, ф. 640, оп. 1, ед. хр. 189, л. 215.

33. Там же, ед. хр. 15, л. 7.

34. Корней Чуковский. О Чехове. М., «Художественная литература», 1967, с. 73.

35. Там же, с. 72.

36. «Развлечение», 1887. № 36.

37. ЦГАЛИ, ф. 189 (Н.М. Ежов), оп. 1, ед. хр. 7.

38. В.Г. Короленко. Антон Павлович Чехов. — В сб.: «А.П. Чехов в воспоминаниях современников». М., ГИХЛ, 1960, с. 137, 138.