Введение

В книге рассматривается творчество и мировоззрение Чехова в его взаимосвязях с одной из наиболее влиятельных философских систем чеховской поры — «первым позитивизмом». То есть позитивизмом с момента его возникновения до утверждения эмпириокритицизма.

Тема «Чехов и позитивизм» мало изучена. Хотя она весьма важна, так как Чехов — врач, естественник, человек, верящий в науку, в ее громадные возможности, писавший, что «занятия медицинскими науками имели серьезное влияние» на его литературную деятельность и даже имели «направляющее влияние» (XVI, 271)¹, не мог не испытывать воздействия позитивизма, общего духа своей позитивиствующей эпохи.

Прежде всего необходимо определить, что мы будем иметь в виду, говоря о «первом позитивизме».

Проблема идентификации позитивизма наиболее сложна именно по отношению к «первому позитивизму». Существуют взаимоисключающие трактовки по любому вопросу, его касающемуся. Приведем примеры из исследований зарубежных ученых. Позитивизм, например, признавался наиболее влиятельной доктриной, оплодотворившей различные направления мысли (132, 397—398), утверждалось, что большинство мыслящих людей того времени или причисляли себя к позитивистам или были ими в действительности, не отдавая себе в том отчета (128, 49), Конта называли центральной фигурой века, его символом (136, 17—19). Вместе с тем высказывались совершенно противоположные мнения: Конт никогда не пользовался репутацией глубокого мыслителя (138, 398); ортодоксальный позитивизм вообще не является частью истории познания, он входит в общую интеллектуальную историю скорее в качестве патологического ее феномена (141, 20); распространенность позитивизма намного меньшая, чем это утверждают его исследователи (130, 200).

В нашей стране историки философии основными представителями «первого позитивизма» считают О. Конта, Д.С. Милля и Г. Спенсера. В зарубежной литературе последних десятилетий Спенсера чаще всего не упоминают как представителя позитивистского направления и рассматривают его в качестве основателя особой философии эволюционизма.

Неясен вопрос и о последователях Конта. Ни Милль, ни Спенсер ими себя не считали. Они всемерно подчеркивали самостоятельный характер своих воззрений и не столько излагали контовский позитивизм, сколько анализировали различия между ним и своими трудами. В «первом позитивизме» существовало некоторое количество идей, разделяемых всеми позитивистами, в остальном же часто нельзя было найти соответствий во взглядах между Контом, Спенсером, Миллем.

В итоге, по мнению В.М. Симона, по книге которого мы описали разноречивые мнения о «первом позитивизме», многочисленные попытки дать осмысленное определение позитивизма показали, что позитивизм нельзя назвать иначе, как просто «доктриной, основанной Огюстом Контом» (141, 3).

Разноречивы мнения о «первом позитивизме» и в нашей науке. И.С. Кон пишет о «неопределенности самого понятия «позитивизм». Ни его защитники, ни противники, как правило, не могут точно определить, что именно имеется в виду, когда говорят о позитивистской социологии» (57, 4). Н.Ф. Уткина выделяет три, по ее мнению, характерные черты «первого позитивизма»: сциентизм, феноменализм, индивидуализм (115, 19—52), — в то время как П.С. Шкуринов в своей книге «Позитивизм в России XIX века» среди основных черт ранней позитивистской доктрины, не перечисляя их все, выделяет эмпиризм, понятийную дихотомию, дескриптивизм, субъективно-идеалистическую природу выводов (125, 340).

Если проблема определения того, что такое позитивизм, весьма сложна, то не менее сложна и проблема, кто и до какой степени был позитивистом. П.С. Шкуринов считал, что ряд особенностей «первого позитивизма» допускал возможность как идеалистического, так и материалистического его истолкования (125, 343). Поэтому весьма трудно разграничить позитивизм, материалистически истолкованный позитивизм и материализм. С другой стороны, различные высказывания одного и того же человека довольно часто заводят исследователя в тупик, если он попытается однозначно определить его как позитивиста или материалиста. О подобных случаях Н.Ф. Уткина писала как об «идейном направлении, которое представлялось своеобразной смесью эмпиризма, реализма, материализма и позитивизма» (115, 309). В несколько иной ситуации В.В. Зеньковский был вынужден ввести термин «полупозитивист» (40, I, 350—351).

Проблема классификации мировоззрений ряда русских мыслителей и выдающихся ученых остается во многом нерешенной прежде всего из-за идеологических требований, предъявлявшихся советской науке. Не намного лучше ситуация и в зарубежной науке, о чем можно судить по книге Д.Г. Чарлтона, в которой говорится о больших разногласиях среди ученых по поводу того, до какой степени являлись позитивистами и каковы заслуги в распространении и утверждении позитивизма у Э. Ренана и других французских мыслителей (129, 100—106).

Необходимо отметить еще одно обстоятельство: часто трудно сказать, что в той или иной концепции философа-позитивиста собственно позитивистского. Возьмем, для примера, психологическую теорию Г. Спенсера, изложенную им в «Основаниях психологии». В самом начале своего труда автор говорит, что мы не в состоянии познать, что есть субстанция души, поэтому этот вопрос обсуждаться не будет. Все остальное содержание работы — изложение одного из вариантов популярной тогда ассоцианистской психологии, научный труд, который могли бы написать ученые различных философских ориентаций.

В науке XIX века, частично в философии и в целом — в сознании эпохи существовало громадное число теорий, идей, установок, гипотез, которые в равной степени не противоречили ни позитивизму, ни материализму, ни эклектическим воззрениям различных мыслителей, а часто и просто всем верящим в науку и принимались ими.

Это способствовало объединению этих теорий, идей, концепций в громадное единое поле под эгидой позитивизма, которое взаимодействовало и с наукой, и с философией, и с искусством, и с обыденным сознанием. На восприятие этого поля знаний как области положительного знания оказывало большое влияние то обстоятельство, что в позитивистской философии многие тенденции буржуазной культуры той эпохи «буквально запечатлены и воплощены» и «ее (позитивистскую философию. — П.Д.) отличает не богатство философской рефлексии, а почти непосредственное отражение рельефных черт эпохи, <...> поэтому так неощутимы грани между позитивистской философией и идеологией, свойственной зрелому капиталистическому обществу, и даже между нею и просто умонастроением, родственным обыденному сознанию этого общества» (115, 12—13).

Можно сказать, что позитивистская философия отражала дух эпохи, начиная с ее вершин и заканчивая бытом.

В ту эпоху на смену семейному священнику приходит семейный врач, большинство людей свято верит в прогресс, науку, в ее способность разрешить едва ли не все проблемы человечества. Позитивистский стиль мышления преобладал в период становления индустриального общества. «Малые дела» (в широком смысле этого определения) противостояли общим рассуждениям, светлым, широкомасштабным, но мало определенным концепциям и идеям, вряд ли осуществимым на практике, по крайней мере, сразу, немедленно, чего требовала русская душа.

«Первый позитивизм», рассматриваемый как выражение духа эпохи, далеко выходит за рамки содержания философского термина «позитивизм».

Многими образованными людьми XIX в. позитивизм так и воспринимался: широко, но зато и достаточно неопределенно. В их числе были и крупные литераторы. Например, исследователь темы «Достоевский и позитивизм» В.Н. Белопольский приходит к такому выводу: «Позитивизм писатель трактовал расширительно, сближая с ним и вульгарных материалистов, и ряд ученых — Ч. Дарвина, Д. Штрауса, Э. Ренана, Р. Клаузиуса и др.» (4, 66). Ярким примером недостаточного различения позитивизма и материализма является тот факт, что один из знаменитых вульгарных материалистов, Бюхнер, особенно в конце 50-х гг. считал Конта материалистом.

Расширительно, главным образом, будет пониматься «первый позитивизм» и в нашем исследовании. Мы будем говорить в первую очередь об основных принципах «первого позитивизма», о теориях, идеях, установках, которые несомненно в него входят, а также о некоторых общих положениях науки и философии того времени, которые в большой степени являлись общим достоянием позитивизма, науки и материализма XIX века.

Позитивизм оказал большое влияние не только на науку, но и едва ли не на все области жизнедеятельности людей, в том числе и на искусство и литературу. Призыв к художникам изучать жизнь был позитивистским по своему происхождению.

Позитивизм, ориентирующий литераторов на изучение действительности, на отказ от априорных суждений о мире, настаивающий на необходимости быть объективными в изучении жизни, несомненно способствовал становлению и развитию реализма, прежде всего это касается Западной Европы.

В XIX веке позитивизм более всего влиял на творчество и мировоззрение писателей-натуралистов. В области литературной теории натурализм складывался прежде всего благодаря деятельности позитивиста И. Тэна. В 60-е годы Тэн стал очень популярен, вытеснив такой авторитет литературной критики, каким был Сент-Бев.

Сами писатели-натуралисты прекрасно осознавали связь своего творчества и теоретических взглядов с позитивизмом и открыто ссылались на позитивистов, опирались на их идеи и теории, говорили о необходимости для художника следовать принципам, провозглашенным позитивистами. Например, Э. Золя написал статью «Ипполит Тэн как художник», в книге «Экспериментальный роман» он писал о том, что, создавая свою теорию экспериментального романа, он опирается на книгу Кл. Бернара, что в его труде речь идет только «о применении к литературе экспериментального метода <...> изложенного <...> Клодом Бернаром в его «Введении к изучению экспериментальной медицины»» (42, XXIV, 240). Обычно с влиянием позитивизма связывают следующие черты поэтики натурализма: отказ от морализирования и ограничение писателем себя беспристрастным изображением и анализом фактов, стремление, ничего не придумывая, записывать «под диктовку жизни» и взгляд на человека как на биологическое существо прежде всего, нашедшее себе крайнее выражение в концепции Э. Золя «человек-зверь».

Спорной является проблема натурализма в русской литературе последних десятилетий XIX века. В 70-е и 80-е годы в нашем литературоведении прошли дискуссии, посвященные проблемам русского натурализма, но итоги дискуссий не стали разрешением споров о нем. Многие исследователи сомневаются в том, что натурализм как литературное направление существовал в этот период, не вполне ясно, каковы его характерные черты и кто из писателей был натуралистом. Ряд исследователей сходится в том, что определяющей чертой русского натурализма была фактографичность, описательность при отказе от широких обобщений. В числе писателей натуралистов называют таких, как Н.А. Лейкин, А.В. Амфитеатров, А.Ф. Писемский, П.Д. Боборыкин, И.Н. Потапенко, И.И. Ясинский и др. К сожалению, работ, в которых исследовались бы связи русского натурализма с позитивизмом, нет.

Также мало исследована и тема «позитивизм и русские писатели», к которой обращались в основном философы, и она их интересовала по отношению к великим писателям, бывшим и выдающимися мыслителями: Л.Н. Толстому и Ф.М. Достоевскому. В этих работах рассматриваются прямые отклики писателей на позитивизм, запечатлевшиеся в художественных и нехудожественных текстах, в воспоминаниях современников. В них анализируется мировоззрение писателей и почти не затрагивается их творчество, а если и затрагивается, то дело сводится в основном к выявлению персонажей, высказывающих идеи, связанные с позитивизмом, и к выяснению отношения к ним автора и других персонажей. Намного большее внимание, чем остальные исследователи, уделяет творчеству Достоевского В.Н. Белопольский в своей книге «Достоевский и позитивизм» (4), но речь в ней идет не более чем об уточнении тех или иных аспектов содержания произведений писателя или об уточнении мировоззрения отдельных персонажей. Поэтику Достоевского в связи с взаимодействием писателя с позитивизмом В.Н. Белопольский не рассматривает.

Изучение взаимодействия творчества и мировоззрения русских писателей с позитивизмом могло бы оказаться достаточно плодотворным. В ряду этих писателей далеко не на последнем месте стоит А.П. Чехов.

Примерно с сороковых годов нашего века в советском литературоведении стала утверждаться точка зрения на Чехова как на материалиста, стали появляться работы на тему «Чехов и наука» (93), (92), (114), (24), появилась обширная литература на тему «Чехов и медицина», написанная в основном врачами. В этих работах влияние науки часто рассматривается как фактор, способствующий формированию материалистического мировоззрения писателя. Характерно высказывание В.Т. Романенко о Чехове как об убежденном атеисте и сознательном материалисте, который смог преодолеть «узкие, тесные рамки естественно-исторического материализма», то есть «философски-бессознательного материализма» (92, 57).

Конечно, Чехов был медиком, а распространение идей вульгарного материализма в обществе в XIX веке шло прежде всего через медицинскую литературу («рупором» позитивизма была главным образом физиология). Но нельзя же выводить все мировоззрение писателя из его специальности.

Важнейший аргумент сторонников материализма Чехова — его письма А.С. Суворину (П., III, 207—209, 308—309), в которых речь идет о романе П. Бурже «Ученик». Но содержание этих писем в контексте той эпохи не позволяет, на наш взгляд, говорить о том, что писатель защищает именно материализм как философскую систему. Чехов пишет о том, что «материалистическое направление — не школа и не направление в узком газетном смысле», что оно «необходимо и неизбежно и не во власти человека», что материалистическое направление есть целый культ, почти религия (П., III, 208). Из этих цитат видно, что писатель имеет в виду не определенную философию — философию материализма, а нечто иное — общий дух его эпохи, поклоняющейся науке и ищущей истину в изучении «материи» с помощью «микроскопов, зондов, ножей». В науку верили и защищали ее от нападок и позитивисты, и материалисты, и неокантианцы. Показательно, что Чехов одного из главных героев романа Бурже Сикста, ученого и мыслителя-позитивиста, преклоняющегося перед Спенсером и Э. Ренаном, называет материалистом и ставит его рядом с Д.И. Менделеевым. Чехов достаточно часто упоминает философов-позитивистов и мыслителей позитивистской ориентации в своих письмах и произведениях, но не употребляет терминов «позитивизм» и «позитивист» (за исключением нескольких ранних произведений). Все это убеждает нас в том, что писатель понимал «материалистическое направление» расширительно, включая в него и материализм, и позитивизм, и взгляды отдельных крупных ученых. Поэтому, учитывая точки зрения прошлых лет, необходимо дать более точную картину мировоззрения Чехова, определить его отношение к позитивизму.

К сожалению, почти нет работ на тему «Чехов и позитивизм».

Статья Л.П. Гроссмана «Натурализм Чехова» (27) — это первая попытка установить соотношение между позитивизмом и мировоззрением Чехова и на его основе постараться многое понять в творчестве писателя. В своей работе Л.П. Гроссман называет Чехова позитивистом и натуралистом по художественному методу потому, что он «естественник, медик, биолог, анатом», холодно, бесстрастно анатомирующий человека, живую жизнь и обнаруживающий в конечном итоге печальную истину: «человек есть животное». Правда, познав это, «в огромном зверинце действительности» «нежнейший лирик» смог «сохранить неприкосновенными все спасительные мечты о белоснежных вишневых садах» (27, 294).

В этой характеристике Чехова есть доля правды, хотя в первой главе мы и будем оспаривать тезис Л.П. Гроссмана. Характеристика, данная автором статьи, вполне «вписывается» в «первый позитивизм», но достаточно ли в ней выделено характерных черт этой философской системы для того, чтобы назвать Чехова позитивистом? На наш взгляд, нет. Л.П. Гроссман создал образ, отражающий определенный, очень мощный пласт духа эпохи XIX столетия, и не зря в статье позитивизм и «строго материалистические принципы» соседствуют друг с другом: о «позитивисте» Чехове Л.П. Гроссман пишет: «...школа Дарвина и Клода Бернара в методологии литературной работы Чехова выработала строго материалистические принципы» (27, 287).

А.И. Роскин в своей статье «Заметки о реализме Чехова» (94) многое в теоретических взглядах молодого Чехова объясняет влиянием на писателя идей книги Кл. Бернара «Введение к изучению опытной медицины». Но это влияние автор работы не распространяет на творчество Чехова 90-х годов, он пишет: «Теоретические взгляды молодого Чехова на литературу были близки и часто полностью совпадали с позитивистскими воззрениями Клода Бернара и Золя. Но одновременно в Чехове очень рано выработалось понимание природы реалистического искусства, весьма далекое от натурализма» (94, 206). А через год А.И. Роскин уже однозначно определял: «Материализм остался прочным фундаментом всего чеховского мировоззрения и творчества» (93, 221). Ограничение времени влияния позитивизма на Чехова концом 80-х годов представляется нам малообоснованным, также вряд ли правильно ограничивать влияние идей позитивизма книгами К. Бернара и Золя. Заслуги А.И. Роскина заключаются в том, что он верно указал на те особенности поэтики Чехова, в которых можно искать схождения с позитивизмом.

Обзор работ, в которых исследуются связи Чехова с позитивизмом, показывает, что их авторы, в отличие от исследователей тем «позитивизм и Л.Н. Толстой», «позитивизм и Ф.М. Достоевский», говорят почти исключительно о творчестве писателя и его теоретических взглядах на творчество и мало затрагивают его мировоззрение. Это является недостатком указанных исследований. Отметим также, что в этих работах ищутся точки схождения между философией позитивизма и творчеством Чехова. Но ведь Чехов не только испытывал влияние позитивизма, он и полемизировал с крайностями позитивизма. Об этом иногда забывают даже тогда, когда пишут о «Дуэли».

Кроме указанных работ общего характера, существует несколько статей, в которых исследуются отдельные аспекты темы «Чехов и Спенсер». Французский литературовед Ж. де Пруайар в двух своих статьях (88) (140) исследует роль философских концепций Спенсера о взаимоотношении науки, религии и искусства в формировании чеховского мировоззрения, анализирует мотив грации в произведениях писателя, ищет отражения работы Спенсера «Воспитание умственное, нравственное и физическое» в творчестве писателя. В статье Ш. Кнаппа «Г. Спенсер в чеховской «Скучной истории» и «Дуэли»» (135) анализируются отражения концепций Спенсера в двух повестях Чехова.

Как видим, чеховедение находится лишь в самом начале исследования темы «Чехов и позитивизм».

Примечания

1. Чехов цитируется по Полному собранию сочинений и писем (М.: Наука, 1974—1983. В 30 т. Соч. в 18 т., письма в 12 т.). Ссылки даются в тексте с указанием серии (П.) в случае цитирования писем, номера тома (римские цифры) и страницы.