Некоторую долю духовной ограниченности «первого позитивизма» нельзя назвать крайностью позитивизма, но наше рассмотрение отношения Чехова к «первому позитивизму» не будет достаточно полным без анализа восприятия писателем этой ограниченности.
Во введении уже говорилось, что позитивистскую философию отличает не богатство философской рефлексии, а почти непосредственное отражение рельефных черт эпохи, что едва ощутимы грани между позитивистской философией и идеологией, свойственной зрелому капиталистическому обществу, и даже между нею и просто умонастроением, родственным обыденному сознанию этого общества. «Первый позитивизм» во многом отражал обыденное сознание той эпохи, отражал он и его негативные стороны. Эти негативные явления и становились объектом чеховской критики, что видно на примере Ананьева.
Прежде, чем анализировать отношение Чехова к Ананьеву, необходимо убедиться в том, что его мировоззрение действительно в своих основах близко позитивизму.
Вернемся к анализу повести «Огни». Ананьев утверждает, что существует своеобразная «лестница мышления» и умственное развитие человека, усвоение им мировоззренческих положений есть последовательный переход с одной ступени на другую. Высшей ступени человек достигает в старости, и она есть «пессимизм стариков», который отличается от распространенной в среде молодежи пессимистической философии. Продвижение человека по лестнице мышления есть процесс, связанный с биологией (возраст) и накоплением, усвоением знаний, приобретением жизненного опыта. Ананьев говорит о «молодом» мозге, о «нормальном» мозге, о естественном его развитии — то есть оперирует физиологическими понятиями. Увлечение молодежи пессимистическими мыслями герой объясняет и тем, что в молодой мозг, физиологически жаждущий работы, западает извне красивая мысль и покоряет его себе. Отклонения от своего понимания нормального мышления он воспринимает как болезнь: «Я сам был болен ими (пессимистическими мыслями. — П.Д.) в юности» (VII, 110). Для Ананьева человеческое мышление во многом предопределено физиологией. Редукционизм его концепции — первая черта, сближающая взгляды Ананьева с позитивизмом.
В письме к брату Александру, в котором излагается план задуманной научной работы о «половом авторитете», Чехов в 1883 году писал: «Создам лестницу и начну с нижней ступеньки, следовательно, я не отступлю от научного метода, буду и индуктивен» (П., I, 65). Образ «лестницы» и восхождения по ней связываются Чеховым с научным методом, наукой. Мы считаем, что и в повести «Огни» Чехов использует этот образ в том же значении: это скорее всего так, поскольку Ананьев говорит, что «правильное» мышление есть последовательное восхождение со ступеньки на ступеньку, начиная с нижней, то есть последовательный переход от одного уровня рассмотрения проблем жизни к другому, более высокому, переход от одного уровня обобщений к ближайшему. В конце своей истории с Кисочкой герой повести обнаруживает, что он «не усвоил еще даже техники мышления и что распоряжаться своей собственной головой <...> так же не умел, как починять часы» (VII, 135), затем он говорит о мозге, у которого нет ни эрудиции, ни системы. Сведение едва ли не всего человеческого мышления к научному мышлению, которое является чуть ли не единственно правильным, выдвижение на первый план проблемы метода, системы, — все это характерные черты позитивизма, о которых говорилось в первой главе. Эти же черты мы обнаруживаем и у Ананьева.
Если вспомнить, что инженер склонен к агностицизму (человеческие мысли, как и огни, бессильны осветить мрак «ночи», утверждает он), что он сторонник прогресса, который Ананьев связывает с развитием техники и науки, то мы будем иметь достаточные основания для того, чтобы говорить об инженере как о человеке позитивистской ориентации.
Герой повести признает, что мысли о суете сует, тщетности, бессмысленности всего с точки зрения вечности есть высшая мудрость, которую на данный момент постигли люди. И это проблема — жить в условиях отсутствия смысла жизни, проблема, требующая своего разрешения, мучающая человека. Ананьев признает законность пессимистических мыслей, но признает их нормальными и естественными только для старого человека и в определенной редакции. Молодой человек не должен над ними задумываться, пессимистические мысли в его возрасте — это болезнь, от которой следует избавиться. Таким образом Ананьев отделывается от «проклятого» вопроса о смысле жизни, от мучений, с ним связанных.
Это сравнимо с отношением позитивизма к метафизическим вопросам, в том числе и к вопросу о смысле жизни. Ответы на эти вопросы недоступны человеку, а потому поиск их бессмысленен и не нужен. В первой главе уже приводились слова Спенсера о том, что человек должен покориться пределам знания, а не упрямо восставать против них. Приведем еще одну цитату из Спенсера на интересующую нас тему: «Доступное нам знание — это единственное знание, которое может быть полезным для нас <...> общий анализ действий, составляющих жизнь, приводит нас не только к тому заключению, что невозможно знать вещи такими, каковы они сами по себе, но также и к выводу, что знание это, если бы оно и было возможно, было бы бесполезно» (103, I, 49—50). При этом позитивизм признает, что человеку свойственно задаваться вопросами, ответы на которые невозможны. Такое «решение» Ананьевым для себя проблемы «проклятых» вопросов, его душевная успокоенность — свидетельства (а может быть, и следствие) его определенной духовной ограниченности.
Инженер добрый, неплохой человек, но и не только. Он любит хорошо поесть, выпить, похвалить прошлое, снисходительно относится к молодежи, добродушно журит ее. Он производит впечатление человека, который «отлично знает, что он уже выбился на настоящую дорогу, что у него есть определенное дело, определенный кусок хлеба, определенный взгляд на вещи» (VII, 109). Весь его вид как бы говорит: «Я сыт, здоров, доволен собой, а придет время, и вы, молодые люди, будете тоже сыты, здоровы и довольны собой» (VII, 109). Он нежно любим женой, он сентиментально любит своих детей («Эх, деточки мои, деточки!») и, разумеется, носит с собой их фотографии и работает на них: «Нашему брату, батенька, некогда спать. <...> У кого жена да пара ребят, тому не до спанья. Теперь корми и одевай да на будущее припасай» (VII, 138), — и при этом приносит пользу людям, которой и желает. Его радует его работа и ее результаты. Совесть его спокойна, он ладит с ней.
В этом портрете на первый план выступают черты образцового гражданина, примера для многих, добропорядочного буржуа, сытого, довольного собой и успокоившегося.
В связи с «Огнями» мы привыкли говорить об истории Кисочки и Ананьева, но ведь мы знаем продолжение этой истории и конец ее для Ананьева: превращение в добропорядочного гражданина. Можно и следует говорить об истории инженера. В первой главе при анализе «Огней» было показано, что Чехов постоянно соотносит историю Кисочки и Ананьева с различными возможными литературными сюжетами. А что же представляет из себя история Ананьева?
В целом, история инженера — это история неплохого по задаткам молодого человека, который попал под вредное влияние модных идей и настроений и «сбился с пути», в результате нравственного потрясения он прозрел, «выздоровел», стал вполне добропорядочным господином. Этот сюжет похож на сюжет буржуазного романа. Чехов писал, что финал истории Ананьева и Кисочки был не существенен для него, почему он и сделал его в духе «Маши и Николая», то есть имел в виду определенное, читателю уже известное литературное клише. Рассказ Ананьева заканчивается так: «...вымолил у нее, как мальчишка, прощение и поплакал вместе с ней» (VII, 136). Такая концовка никак не вяжется с нашим представлением о прозе Чехова, она чересчур сентиментальна. В своем письме, говоря о буржуазном романе, Чехов писал: «Цель романа: убаюкать буржуазию в ее золотых снах. Будь верен жене, молись с ней по молитвеннику, наживай деньги, люби спорт — и твое дело в шляпе и на том и на этом свете. Буржуазия очень любит так называемые «положительные» типы и романы с благополучными концами, так как они успокаивают ее на мысли, что можно и капитал наживать и невинность соблюдать» (П., VI, 54).
Доминанты жизнедеятельности Ананьева — это прежде всего работа для цивилизации, прогресса, а следовательно и для людей, и материальное обеспечение своей семьи с помощью этой работы. Он как бы и «капитал наживает и невинность соблюдает». Его мировоззрение не только этому не препятствует, но и поощряет.
Но главное не в этом. Для Ананьева характерны и сытость, довольство собой и своей жизнью, успокоенность, решенность как всех мировоззренческих проблем, так и проблем его личного существования. Для Чехова жизнь полна нерешенных, мучительных проблем, биясь над которыми «изнашиваются лучшие русские умы». Ананьев все уже решил, он спокоен и доволен. Не таков герой, которому сочувствует Чехов: он мучается, страдает и ищет правду и смысл жизни.
Поместив своего героя в рамки сюжета буржуазного романа, Чехов высказал и негативное отношение к нему и через это высказал свое критическое отношение к той части позитивистской философии, в которой она смыкалась с идеологией буржуазного общества того времени, сближалась с идеалами и моралью добропорядочного буржуа.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |