Предметом исследования в работе является формирование писательской репутации А.П. Чехова при его жизни и в первое десятилетие после его смерти вплоть до 1917 года, который стал границей не только в общественно-политической, но и литературной жизни страны.
При жизни Чехов пользовался ни с чем не сравнимой любовью читателей-современников1, однако даже внутри одного литературно-критического направления не обнаруживается единства отношения к писателю. Яростное неприятие Чехова З. Гиппиус сочетается с обоснованием того, что Чехов — писатель-символист у А. Белого. Высоко оценивший Чехова сотрудник народнического журнала Л.Е. Оболенский в 1880-е гг. оказался в оппозиции по отношению к безусловно авторитетному народническому же «властителю дум» — Н.К. Михайловскому. Такой разнобой приводил к тому, что исследователи восприятия творчества Чехова в критике утверждали, что анализировать нужно отношение к писателю каждого отдельного критика, а не направления. Кроме того, изучение символисткой, марксистской, народнической и пр. критики о Чехове неизменно приводило исследователей к одинаковым выводам о том, что Чехов был оценен ее представителями, но «недопонят». А причины исключительной читательской любви к писателю казались малопонятными как современникам, так и потомкам. Л.Е. Оболенский писал о том, что если «любому из современных интеллигентных русских предложить вопрос, кто из новейших писателей-беллетристов привлекает к себе наибольшее внимание публики», то обязательно будет назван Чехов. О нем спорят и пишут, хотя у него нет таких масштабных произведений, как «Война и мир» Л.Н. Толстого, как романы Ф.М. Достоевского, и вообще он прославился «мелкими этюдами»2.
Парадокс этот объясняется тем, что Чехов оказался как писатель собеседником не критиков, т. е. профессиональных читателей, несущих груз уже сложившихся традиционных подходов к литературе (на рубеже веков это социологичность, анализ произведения через систему персонажей, через отражение считающихся верными философских идей и т. п. — что, собственно, объединяет и народническую, и символистскую критику при всей их противоположности), а обычного среднего интеллигентного читателя. Взаимодействие Чехова с этим читателем, роль читателя в формировании писательской репутации Чехова (а отголоски представлений того времени до сих пор актуальны в литературоведении и массовом сознании) и стали предметом исследования в диссертации.
Степень разработанности проблемы. История критического восприятия творчества А.П. Чехова в России кажется достаточно изученной. Есть специальные работы, в том числе диссертация М.А. Муриня3, ряд исследований и антологий критических и театральных материалов И.Е. Гитович, В.Б. Катаева, А.П. Кузичевой, А.С. Мелковой, И.Б. Ничипорова, М.О. Одесской, Э.А. Полоцкой, С. ле Флеминга, И.С. Сухих, А.Д. Степанова, А.П. Чудакова и др. — они посвящены изучению истории прижизненной и посмертной критики о писателе. Отдельные наблюдения, связанные с восприятием творчества Чехова, есть в четырехтомной коллективной монографии «Литературный процесс и русская журналистика конца XIX — начала XX веков», в работах по истории русской критики данного периода (это диссертации и исследования М.В. Михайловой, М.Ю. Эдельштейна, В.Н. Крылова, Е.В. Ивановой и др.), в комментариях к Полному академическому собранию сочинений Чехова в 30 тт. Однако, например, в статье И.Е. Гитович «Литературная репутация Чехова в пространстве российского XX века: реальность и аберрации (К постановке вопроса)» поставлены актуальные проблемы изучения литературной репутации писателя: какие факторы ее определяли и какие методологические приемы позволят литературоведению их выявить? в какой мере литературная репутация соотносится со смыслами произведений писателя? какие существуют клише в наших представлениях об истории литературной репутации Чехова? как выявить те особенности психологии читателя, что определяли на протяжении XX века отношение к Чехову?4
Действительно, несмотря на огромную работу, проделанную исследователями, нет исследования, которое, во-первых, показало бы формирование литературной репутации Чехова последовательно, как целостный процесс5, во-вторых, необходимо не просто констатировать, каковы этапы формирования представлений о Чехове и каковы основные черты этих этапов, к каким выводам приходили современники, но выявить механизм этого процесса. Это и определяет новизну нашей работы в практическом и теоретическом аспектах.
Актуальность исследования определяется тем, что в последние годы российское литературоведение чувствует необходимость возвращения к историческому изучению литературы, но на новом, не вульгарно-социологическом уровне историзма. В чеховедении многие исследователи заявили о необходимости «вернуть Чехова его историческому времени» — без этого есть опасность того, что мы окажемся в научном тупике. Именно этим определяется появление многих работ — это публикации критических и мемуарных материалов, издание Летописи жизни и творчества А.П. Чехова в 6 тт., издание объемного тома «Таганрог и Чеховы» и пр. Данное исследование находится в русле современных требований.
Определение методологических принципов построения истории литературной репутации А.П. Чехова было невозможно без обращения к исследованиям, которые стали теоретической базой работы — это исследования по социологии литературы.
Во-первых, это работы о взаимосвязи литературы и реальности. Устарели те работы по социологии литературы, которые прямолинейно воспринимают литературу как адекватное или неадекватное зеркало эпохи. Текст писателя не связан со своей эпохой механически, его связь с действительностью проявляется не в «рассказывании» о современных писателю событиях — он отражает фундаментальные особенности коллективных представлений и коллективных фантазий, т. е. систему ценностей. Именно поэтому, полагают исследователи, не второстепенные писатели, в творчестве которых, казалось бы, подробно описаны быт и правы времени, а великие писатели, «символически воплощающие идеологемы современников», оказываются ближе к своей эпохе6. Литература наряду с интенциями автора и пр. отражает ценности своего времени, в связи с чем необходимо выявить природу этих ценностей, представления о человеке и смысле жизни в данную эпоху, надежды и мечты, «способ чувствования», причем исследователь должен выявить социально-культурное значение этой внутренней жизни конкретных людей прошлого. На этой основе («разговора о ценностях») строятся взаимоотношения писателя с его читательской аудиторией: в каждый конкретно-исторический момент отношение к писателю определяется совпадением или конфликтом ценностей7.
Для характеристики отношений писателя и общества используется понятие «литературная репутация». Оно было введено И. Розановым в 1920-е гг., при этом он обратил внимание на некоторые закономерности формирования литературных репутаций писателей — в частности, он говорил о «ритме эпох» в притяжении и отталкивании общества по отношению к явлению литературы8. А. Рейтблат определял литературную репутацию как «представления о писателе и его творчестве, которые сложились в рамках литературной системы и свойственны значительной части ее участников (критики, литераторы, издатели, книготорговцы, педагоги, читатели). Литературная репутация в свернутом виде содержит характеристику и оценку творчества и литературно-общественного поведения писателя <...> существование литературных репутаций необходимо для структурирования литературной системы, поддержания внутрилитературной иерархии, обеспечивающей ее функционирование и динамику»9. Как писала И.Е. Гитович, «реальное присутствие писателя в культурном пространстве других эпох, начинающееся после его смерти, не в последнюю очередь связано с феноменом литературной репутации. Хотя это понятие как самостоятельный конструкт в литературоведении до сих пор не сложилось, им охотно пользуются как общепонятным. <...> Под литературной репутацией следует понимать сложившееся в общем культурном сознании мнение о писателе и его месте в литературной иерархии, так или иначе влияющее на установку восприятия его следующими поколениями. Оно не остается неизменным, и из истории литературы мы хорошо знаем, что репутация меняется иной раз так резко, что надолго выталкивает какое-то имя из активного словаря культуры»10. Не вызывает сомнения мысль о том, что мы никогда не видим текст как «вещь в себе» — мы видим его только через призму унаследованного нами интерпретационной традиции и даем собственную интерпретацию в терминах интерпретационного кода своего времени11, т. е. вне литературной репутации писатель не воспринимается ни обычным читателем, ни критиком, ни литературоведом.
И в теоретическим, и в историко-литературном, практическом, аспектах проблема литературных репутаций в полной мере не изучена.
К сожалению, часто работы по истории литературных репутаций в рамках историко-функционального подхода отличает несколько недостатков.
Во-первых, отдельные исследования бывают описательны и посвящены одному-двум вырванным из общего контекста эпизодам восприятия писателя — а потому не ясно, какие общие закономерности проявились в этих эпизодах, какой в них смысл и пр., между тем эпоха как контекст создания произведения объединяет и автора, и произведение, и читателей-современников. Как отмечают В.С. Жидков и К.Б. Соколов, «изучение художественной <...> следует анализировать в общем комплексном социальном контексте»12. Особенно важно изучение публики при обращении к переходным эпохам, каковой и был рубеж веков. Как отмечал Н. Хренов, в такие эпохи переход от одной системы ценностей к другой «или может представать резким разрывом между системами ценностей, или же соответствовать преемственности, когда разрыв нейтрализуется сохранением существующих ценностей и их полным или частичным включением в новую систему ценностей»13. Во-вторых, в качестве источника используется в первую очередь литературная критика (а чаще это единственный источник, поскольку эти тексты можно легко выявить путем просмотра основных толстых литературных журналов и ведущих газет), а это только один из возможных источников — для изучения взаимоотношений писателя и общества необходимо существенно расширить их круг. Необходимость изучения публики на материале большого круга разнообразных источников была отмечена в работах по массовой культуре Н.М. Зоркой, в исследованиях по социологии литературы Л.Д. Гудкова, Б.В. Дубина, В. Страда, А.И. Рейтблата, М.Ю. Берга, Е.И. Высочиной, Г.-Г. Гадамера, С.И. Кормилова, В.Е. Хализева, Л.В. Чернец, М.Н. Эпштейна, Х. Яусса и др., в работах о соотношении классики, беллетристики, массовой литературы, по истории читателя в России В.М. Марковича, В.В. Прозорова, Ю.М. Лотмана, М.А. Черняк и др. В-третьих, история формирования литературной репутации предстает зачастую как нечто линейно и логично развивающееся, как путь прогресса в осмыслении писателя. Между тем это процесс сложный, запутанный, в котором в каждый момент действует множество противоположных факторов.
Наиболее полно изучена эволюция представлений русского общества о писателе в связи с А.С. Пушкиным14, именно по отношению к Пушкину было сформулировано: «Образ писателя — феномен культуры и он «живет» в соответствии с механизмом культурно-исторической памяти о гении, детерминируется культурными, эстетическими, социальными представлениями эпохи»15. Однако работы, которая бы поставила весь круг проблем, возникающих в связи с историей литературной репутации Пушкина в целом, не появилось. Обстоятельное исследование было посвящено Н.В. Гоголю16, отдельные работы посвящены конкретным аспектам литературных репутаций других писателей.
Все это определило цель работы: дать целостный анализ истории формирования литературной репутации одного писателя на широком конкретном материале. При исследовании литературной репутации других писателей, безусловно, будут выявлены другие факторы, окажутся необходимыми другие группы источников, будут происходить иные процессы, однако принцип исследования должен сохраниться — показать формирование взаимоотношений конкретного писателя (в данном случае, А.П. Чехова) и общества именно как процесс.
Методологической основой работы стали уже названные выше работы по социологии литературы, по истории литературных репутаций, исследования в рамках историко-функционального анализа. Однако ряд методологических принципов был определен нами:
1. В основе социологии литературы лежит мысль о том, что «при изучении художественной жизни становится неизбежным перенос акцента на изучение социокультурной структуры общества и специфики мировосприятия отдельных его слоев, на выведении именно из этих основополагающих факторов тех или иных закономерностей отношения людей к искусству»17. Необходимо тщательное социокультурное и социопсихологическое изучение эпохи, являющейся контекстом для изучения писательской репутации. Что касается времени Чехова, то в советское время исследования, посвященные этому периоду, были наиболее политизированными: два предоктябрьских десятилетия рассматривались как неуклонное движение к пролетарской революции, все остальные явления историков не интересовали. Но, увы, и в постсоветское время история этих лет в большинстве случаев излагается не менее тенденциозно как история замечательной России, «которую мы потеряли». Период 1900—1910-х гг. часто называют Серебряным веком русской культуры и используют эти названия как синонимичные, но мы полагаем, что культура Серебряного века входит важной составляющей частью в культуру России этого времени в целом, но далеко не исчерпывает ее. Модернистские течения были порождены неоромантическими настроениями всего общества и стали наиболее концентрированным их воплощением, однако жизнь России этого времени была гораздо более полной, сложной и противоречивой, потому необходимо не выборочное, а полное изучение историко-литературного процесса18.
Потому в характеристике русского общества указанного времени с точки зрения его социальной психологии и самосознания русской интеллигенции рубежа веков мы опирались не только на специальные работы (в том числе Д. Овсянико-Куликовского, Л. Долгополова, Н. Зоркой, В. Келдыша, Э. Клюс, М. Могильнер, И. Паперно, на исследование «Русская литература рубежа веков (1890-е — нач. 1920-х гг.)»19 и др.), но и на наш сплошной просмотр газет и журналов 1880—1917 гг.
2. Методология исследования формирования литературной репутации должна опираться на обращение к голосам современников рассматриваемой эпохи. Личное мнение отдельного представителя публики обусловлено многими факторами: личными дружескими или недружескими отношениями, литературной конкуренцией, политическими взглядами, эстетическими разногласиями и пр. Это факторы разного уровня, но одинаково значимые: поводом для отрицательной театральной рецензии, мог стать несказанный вовремя комплимент или неуспех собственной пьесы на ту же тему, но и эти факторы (о которых вряд ли догадывалась широкая публика) приходится учитывать, поскольку рецензия могла получить широкий резонанс. Однако даже в частном мнении есть влияние времени, схожие суждения многих людей являются отражением общих тенденций, которые и будут интересовать нас в данной работе. Учесть индивидуальные позиции всех читателей и зрителей чеховских произведений невозможно — многие высказывания из десятков тысяч, дошедших до нас, к сожалению, останутся за пределами работы.
Сфера общественных настроений принадлежит к числу неписанных и трудно выявляемых, потому проходит время, и социальная психология той или иной эпохи нам уже не ясна: её-то и приходится «проявлять» благодаря суждениям тех, кто в эту эпоху жил, с учетом, разумеется, анализа субъективной позиции каждого автора. Полезными являются мнения современников не только о Чехове, но и отраженные в статьях, которые условно можно было бы назвать «Наше современное состояние». А главное — многие слова, которыми чеховские современники говорили о себе, о Чехове, о своем времени, стали для нас мертвыми и скучными, мы не понимаем, какие чувства, эмоции, какие переживания, какой психологический опыт за ними стоит. «Пошлость», «вера», «скучная жизнь», «сумерки»... — между тем для Чехова и его читателей это были живые слова. Поэтому изучить то или иное время — это прежде всего сделать его для себя живым, а единственный путь для этого — наполнить время спорами, желаниями, репликами людей, конкретными деталями. Читатель, участвующий в диалоге с писателем, привносит в текст свои смыслы — и смыслы эти порождены временем. Потому необходимо не вынести приговор суждениям современников Чехова в соответствии с нашими сегодняшними представлениями, а попытаться понять: что они ценили в Чехове, что считали нужным или «правильным», что считали соответствующим литературным вкусам, а что нет. А ведь именно для них Чехов и писал — потому мнения читателей и зрителей 1880—1910-х гг. многое в Чехове позволяют увидеть по-другому, иначе, чем видим мы. Главное внимание было уделено суждениям не тех авторов, которые признаны наиболее авторитетными сейчас, а тех, чьи мнения оказались наиболее значимыми для времени своего.
Безусловно, «художественное произведение неспособно к бесконечному расширению и так называемому обогащению своего имманентного смысла, но оно способно на большее: непрерывно порождать новые смыслы уже вне себя, провоцировать возникновение новых художественных концепций действительности, оказываясь при этом не менее сильным стимулом к творчеству, чем сама действительность»20. Личный читательский или жизненный опыт воспринимающего может быть настолько далек от писательского, что читатель может навязать тексту совершенно случайную интерпретацию. Отличительной особенностью читателя-современника является общность его психологического и эмоционального опыта и опыта писателя, за счет чего читатель понимает то, на что писатель только указал, на что намекнул — и что просто не видит читатель другого времени. Читатель последующих эпох, потеряв живую связь с эпохой писателя, может волюнтаристски навязать тексту любые смыслы.
3. Необходимо расширить круг источников и четко определить специфику каждого вида источников, необходимых для изучения отношения публики к писателю. Это обусловило обильное цитирование в работе, при этом мы старались преимущественно цитировать такие материалы, которые не перепечатывались или находятся в архивах. Цитирование проводилось по возможности по первой публикации или по публикациям 1880—1910-х гг., в редких случаях, если периодическое издание оказалось труднодоступным или материал полно воспроизведен в современных антологиях, мы обращались к этим изданиям. Но методологическим принципом должно быть обращение к источнику в том контексте, в котором этот источник впервые появился.
4. Необходимо определить факторы, которые влияют на отношение читателя к писателю. Среди них — влияние критиков, мемуаристов, ведущих публицистов, т. е. наиболее авторитетных читателей, актуализирующих наиболее важное для данной эпохи содержание произведения, социокультурные факторы: наличие или отсутствие подходящей группы читателей, появление скандальных материалов, исторические события и пр. Нередко на литературную репутацию писателя влияют и случайные факторы. О том, какую огромную роль играл читатель в литературной репутации Чехова, указывала А.П. Кузичева21. Она отметила, что роль читателя и зрителя недооценена по сравнению с критикой, не изучен расчет Чехова на читателя и те свойства прозы Чехова, которые воздействуют на читательское сознание. Исследователь подчеркнула, что при исследовании взаимодействия писателя и читателя возникает проблема источника, поскольку споры в частных до-мах или устные беседы практически не зафиксированы22. Некоторые из этих факторов рассматривались исследователями и по отношению к Чехову, и по отношению к истории формирования литературных репутаций в теоретическом плане, но в полной мере круг таких факторов выявлен не был.
5. Один из важнейших вопросов — то, насколько сам писатель и специфика его творчества определяют отношение к нему публики23. Это потребовало анализа некоторых черт поэтики Чехова с учетом их направленности на читателя. Такого рода исследования по отношению к Чехову не проводились, хотя отдельные наблюдения есть в работах А.П. Чудакова, В.Б. Катаева, И.Н. Сухих, И.Е. Гитович, А.В. Кубасова и многих других. В такого рода исследованиях могли бы помочь данные психолингвистики, однако и эта наука только приближается к решению подобных задач. В последние годы появились несколько статей, посвященных проблеме присутствия читателя в сознании Чехова24.
6. Важной является проблема соотношения между такими понятиями, как писатель как конкретное биографическое лицо, писатель как творец художественного мира и образ писателя в общественном сознании. С одной стороны, сторонники постмодернистских представлений о «смерти автора» призывают вообще отказаться от понятия об авторе как конкретной биографической личности. С другой стороны, историк литературы никак не может с этим согласиться, поскольку на практике постоянно сталкивается с тем, что представления читателя о том или ином писателе именно как конкретной творческой личности объективно влияют на историко-литературный процесс. В то же время, как отмечала И.Е. Высочина, «образ Пушкина и Пушкин как конкретно-историческая личность не идентичны»25. Образ писателя формируется в представлениях читателей подчас даже независимо от писателя — нередко писатель становился рабом своего образа, возникшего в представлениях читателей, безуспешно пытаясь его изменить. На его формирование влияют «горизонты читательских ожиданий», готовность или неготовность публики к чему-то новому, интерес читателя к литературе или к личности творца (в разные эпохи значимость первого или второго меняется) и т. д. Иногда те или иные интерпретации начинают существовать как фрагменты реальности, перестают восприниматься как субъективное мнение отдельного человека. В случае с Чеховым, например, это суждения Михайловского о том, что Чехов пишет «с холодной кровью». Как соотносятся реальные биографические данные, эволюция творчества писателя и формирование его образа, необходимо решать отдельно в каждом конкретном случае.
7. Каждое литературное явление сложными и прочными нитями связано со множеством других, иногда совершенно разных по своему уровню. Не стоит преувеличивать или преуменьшать значение Чехова в жизни эпохи, поскольку его образ сосуществовал в сознании читателя рядом с образами других писателей и деятелей искусства. В 1880—1890-е Чехов был «одним из» в таком ряду, как В. Короленко, П. Боборыкин, И. Потапенко, в 1900-е — М. Горький, А. Блок, Л. Андреев, в 1910-е — И. Бунин, В. Маяковский, И. Северянин... Говоря, например, о исключительной популярности Чехова, стоит иметь в виду, что публика того времени вообще склонна была к сотворению литературных кумиров. Потому в каждом случае необходимо определить истинное значение того или иного литературного явления или события в максимально широком контексте.
8. Литературная репутация писателя — это всегда процесс, а не что-то статичное и закрепившееся. «Эффект долговременного воздействия произведения на читателя во многом определяется взаимодействием объективных и субъективных сторон его содержания»26. Подчас взаимоисключающие и противоположные трактовки (хотя и не противоречащие смыслу самого произведения — в этом плане текст назван Б. Гаспаровым бездонной «воронкой», втягивающей в себя различные слои культурной памяти27) в итоге складываются в некое целое.
Поэтому исследование литературной репутации предполагает рассмотрение того, как шло становление представлений о личности и творчестве Чехова. Мы выбрали не «направленческий» подход, поскольку «с точки зрения» публики все направления одновременно присутствуют в поле ее внимания и участвуют в полилоге вокруг писателя как творческой индивидуальности. Все идеи и интерпретации вступают в сложные отношения друг с другом, при этом не только определенный контекст влияет на суждение читателя или зрителя, но и само это суждение, будучи высказанным, влияет на дальнейшее развитие представлений о литературном явлении, т. е. само создает контекст для дальнейших суждений. Поэтому мы построили анализ как исследование процесса формирования тех или иных представлений о Чехове, как поиск решения обществом проблем, связанных с пониманием Чехова, чтобы показать, какие трудности преодолевали современники писателя на этом пути и к каким открытиям или провалам приходило.
Из всего сказано вытекают задачи работы:
— определить круг источников, необходимых для изучения истории формирования литературной репутации писателя и Чехова в частности, выработать методологию для работы с источниками в указанном аспекте;
— выявить историко-литературные, социопсихологические, социокультурные, историко-культурные и пр. факторы, обусловливающие формирование литературной репутации писателя и Чехова в частности;
— провести анализ системы ценностей эпохи и ее связи с произведениями А.П. Чехова; определить место Чехова в сознании эпохи;
— показать формирование представлений о Чехове как процесс, а также выявить те проблемы, которые в разные годы становились предметом полилога;
— выстроить с учетом найденных закономерностей краткую историю формирования литературной репутации Чехова в 1880—1917 гг. как процесс взаимодействия между писателем, критикой и читателем.
Материалом работы стали архивные и печатные материалы о Чехове, порожденные эпохой 1880—1917 гг. — это тысячи источников, интересных именно своей массовостью. Определяя хронологические рамки работы, мы исходим из того, что именно с начала 1880-х гг. Чехов становится известен широкому читателю, а 1917 г. — «культурный взрыв», резко отделивший чеховских современников и последующую эпоху с принципиальной иной системой ценностей, когда размышления о Чехове стали размышлениями о предшествующем, а не «своем» этапе развития культуры. Объектом исследования являлась система ценностей современников Чехова, проявившаяся в источниках и определявшая их отношение к писателю.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Методологической основой изучения писательских репутаций является изучение не результатов, но самого процесса полилога современников писателя о его личности и творчестве; опорой для исследования должен быть максимально широкий круг разнообразных источников, каждый из которых рассматривается в социокультурном контексте эпохи; необходим учет максимально широкого числа факторов, определявших процесс формирования литературной репутации конкретного писателя.
2. Формирование литературной репутации Чехова определялось конфликтом между профессиональной литературной критикой, которая увидела многие важные стороны его поэтики и его мировоззрения, однако не приняла их как значимую для культуры ценность, — и интеллигентным читателем, для которого творчество Чехова стало личностно значимым, хотя многое в его творчестве представитель этой субкультурной группы не понял. Литературная критика долгое время относилась к Чехову как к писателю для определенного слоя — средней интеллигенции, не желая видеть в этом массовом по популярности писателе носителя высоких ценностей, и неохотно поставила писателя на верхние ступени литературной иерархии.
3. Творчество Чехова, несмотря на любовь читателей и внимание критики, оказалось трудным для восприятия современников, что вызывало резкие споры об авторской позиции писателя, о его героях, о его месте в литературной иерархии. Несмотря на то, что Чехов во многом полнее, чем многие представители модернизма, выразил систему ценностей человека начала XX в., поэтика его произведений и мироощущение были настолько новаторскими по отношению к литературной и этической традиции, что осознание их значимости потребовало от современников огромных усилий. Во многих случаях принятия его открытий так и не произошло. Признание Чехова в 1900—1901-гг. писателем первого ряда было результатом влияния совокупности факторов, иногда даже случайных по отношению к Чехову, произошло вопреки ожиданиям тех, кто авторитетно определял литературные репутации в это время, и казалось современникам неожиданным.
4. Решающими факторами в формировании литературной репутации Чехова были:
— то, что его современники увидели в его творчестве «свои» настроения растерянности и отчаяния;
— найденные Чеховым в прозе и драматургии приемы суггестивного воздействия на читателя, в том числе его умение в процессе чтения поднять реципиента на уровень «высшего» синтетического миропонимания.
5. В формировании литературной репутации Чехова огромную роль сыграло восприятие современниками его личности через знакомство с письмами писателя и мемуарами о нем. Личность Чехова оказалась для общества «шире» его творчества, а стремление понять её обусловило для ряда современников необходимость переоценки культурных ценностей.
Все это определило структуру работы, которая состоит из Введения, шести глав, Заключения и Списка использованной литературы.
Первая глава посвящена выявлению «настроений» 1880—1910-х гг. и обоснованию тезиса, что именно читатели, увидевшие совпадение своих настроений с чеховскими, определили славу писателя. Именно поэтому не источниковедческая глава, как это обычно бывает, стала первой главой работы. Вторая глава — это характеристика основных источников изучения литературной репутации Чехова. Круг источников выявляется именно в связи с тем, что в первой главе «общество» (т. е. чеховские реципиенты) определено нами гораздо шире, чем «профессиональные критики». Третья глава выявляется факторы, влиявшие на формирование представлений о Чехове. Следующие три главы опираются на три предшествующие как на методологическую и источниковедческую их основу и посвящены тому, как складывались представления о личности Чехова, о его творчестве (параграфы внутри глав — это проблемы, в обсуждении которых принимали участие представители всех литературных и общественных направлений), и тому, как история читателя влияла на историю формирования представлений о Чехове.
Примечания
1. «Теперь среди портретов «любимых писателей» вы во всякой образованной семье, в комнатке всякого студента или курсистки встретите портрет или карточку «Антона Чехова», — писал В. Розанов (Розанов, В. Наш «Антоша Чехонте» // Русское слово, газ. — М., 1910. — 17 янв.)
2. Оболенский, Л.Е. М. Горький и причины его успеха. Опыт параллели с А. Чеховым и Глебом Успенским. Критический этюд / Л.Е. Оболенский. — СПб.: Изд. В.И. Губинского, 1903. — С. 3—5.
3. Муриня, М.А. Чеховиана начала века (структура и особенности) / М.А. Муриня // Чеховиана: Чехов и «серебряный век». — М.: Наука, 1996. — С. 15—22; Муриня, М.А. А.П. Чехов в русской критике и культурном сознании начала XX века (1900—1917) / М.А. Муриня: Дис. ... канд. филол. наук. — СПб., 1992; Полоцкая, Э.А. Чехов: Личность, творчество / Э.А. Полоцкая // Время и судьбы русских писателей. — М., 1981. — С. 282—343; Семанова, М.Л. Чехов и советская литература / М.Л. Семанова. — М.; Л.: Сов. писатель, 1966. — 311 с.; Катаев, В.Б. Чехов плюс...: Предшественники, современники, преемники / В.Б. Катаев. — М.: Языки славянской культуры, 2004. — 392 с. и др. Огромное количество работ посвящено «чеховскому присутствию» в литературе XX в., в литературе постмодернизма и в современной новой драме — но проблема «Чехов и русская культура 1917 — начала XXI в.» осталась за пределами нашего внимания.
4. Гитович, И.Е. Литературная репутация Чехова в пространстве российского XX века: реальность и аберрации (К постановке вопроса) / И.Е. Гитович // Studia Rossica. XVI. — Warszawa, 2005. — S. 15—26.
5. В работе А.П. Кузичевой «Театральная «чеховиана»» (Кузичева, А.П. А.П. Чехов в русской театральной критике: Комментированная антология. 1887—1917 / А.П. Кузичева. — М.: Чеховский полигр. комбинат, 1999. — 541 с.) некоторые близкие к нашей задачи решаются на материале отношения к Чехову-драматургу, а не всего комплекса источников. В диссертации М.А. Муриня, содержащей важные наблюдения над чеховианой начала XX в., отношение к Чехову в основном рассматривается как некая «ситуация», т. е. в статике более, чем в динамике.
6. Gameson, F. The political Unconscious Narrative as a Socially Symbolic Act / F. Gameson. — U.K.: Methuen and Co. Ltd., 1981. — P. 34—42 и далее.
7. См., напр.: Гудков, Л., Дубин, Б., Страда В. Литература и общество: Введение в социологию литературы / Л. Гудков, Б. Дубин, В. Страда. — М.: РГГУ, 1998. — 80 с.; Гудков, Л., Дубин, Б. Литература как социальный институт / Л. Гудков, Б. Дубин. — М.: Новое литературное обозрение, 1994. — 352 с.; Laurenson, D., Swingewood, A. The Sociology of Literature. — L., 1971. — P. 10—25; Lowenthal, L. Literature and the Image of Man. — Boston: Beacon Press, 1957; Berger, M. Real and imaged worlds. The novel and Social Sciences. — Cambridge, 1977. — 303 p.; Nisbet, R. Sociology as an Art Form. — London, 1976. — 145 p.; Borenstein, A. Redeeming the Sin. Social Science and Literature. — N.Y., 1978. — 269 p.; Shils, E. Metropolis and Province in Intellectual Community // Shils E. Selected papers. — V. 1. — Chicago, London, 1954; Rosengren, K.E. Sociological aspects of the literary system. — Stockholm, 1968. — 216 p.; Ward, A. Book production, fiction and the German reading public, 1740—1800. — Oxford, 1974; Richetti, J. Popular fiction before Richardson. — London, 1969. — 274 p.; Coste, D. Three conception of the reader and their contribution to a theory of the literary text. — Copenhagen, 1979. — Orbis Litterarum. — V. 34, № 4. — P. 271—286; Cavelti, J. Adventure, mystery and the romance. — Chicago, London, 1976. — 336 p.; Schonert, J. The Social History of German Literature: Poetics 14 (1985). — P. 303—319 и др. работы.
8. Розанов, И.Н. Литературные репутации: Работы разных лет / И.Н. Розанов. — М.: Советский писатель, 1990. — 464 с. См. также о литературных репутациях: Богомолов, Н.А. Литературная репутация и эпоха / Н.А. Богомолов // Богомолов, Н.А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. — М.: НЛО, 1995. — С. 57—66.
9. Рейтблат, А.И. Как Пушкин вышел в гении. Историко-социологические очерки о книжной культуре пушкинской эпохи. — М.: НЛО, 2001. — С. 51—52.
10. Гитович, И.Е. Литературная репутация Чехова в пространстве российского XX века: реальность и аберрации (К постановке вопроса) / И.Е. Гитович // Studia Rossica. XVI. — Warszawa, 2005. — S. 16.
11. Gameson, F. The political Unconscious Narrative as a Socially Symbolic Act. — U.K.: Methuen and Co. Ltd., 1981. — P. 9.
12. Жидков, В.С., Соколов, К.Б. Искусство и общество. — СПб.: АЛЕТЕЙЯ, 2005. — С. 14—16.
13. Хренов, Н. Публика в истории культуры: Феномен публики в ракурсе психологии масс. — М.: Аграф, 2007. — С. 364.
14. Легенды и мифы и Пушкине. — СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1999, в т. ч.: Муравьева, О.С. Образ Пушкина: Исторические метаморфозы / О.С. Муравьева // Легенды и мифы и Пушкине. — СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1999. — С. 113—133.
15. Высочина, Е.И. Образ, бережно хранимый: Жизнь Пушкина в памяти поколений. — М.: Просвещение, 1989. — 239 с.
16. Анненкова, Е.И. Гоголь и русское общество. — СПб.: ООО «Издательство «Росток»», 2012. — 752 с.
17. Жидков, В.С., Соколов, К.Б. Искусство и общество / В.С. Жидков, К.Б. Соколов. — СПб.: АЛЕТЕЙЯ, 2005. — С. 31.
18. Если в советском литературоведении ведущим в литературном процессе считался реализм, то в последние десятилетия — модернистские течения. Между тем и то, и другое неточно.
19. Русская литература рубежа веков (1890-е — начало 1920-х гг.): В 2 кн. / ИМЛИ РАН. — М.: Наследие, 2000—2001.
20. Есин, А.Б. Полемическая интерпретация как форма бытования классики / А.Б. Есин // Классика и современность / Под ред. П.А. Николаева, В.Е. Хализева. — М.: Издательство МГУ, 1991. — С. 128.
21. Кузичева, А.П. Чехов в русской дооктябрьской критике / А.П. Кузичева // Чехов и его время. — М.: Наука, 1977. — С. 322—331; Кузичева, А.П. Чехов и читатель рубежа веков. (К постановке проблемы) / А.П. Кузичева // Федоровские чтения. 1976. Читатель и книга: Сб. научн, трудов. — М., 1978. — С. 138—143; Кузичева, А.П. К проблеме восприятия произведений А.П. Чехова // Чеховские чтения в Ялте. Чехов в Ялте: Сб. науч. тр. / А.П. Кузичева. — М., 1983. — С. 102—108.
22. Кузичева, А.П. Об эффекте «развертывания слова» Чехова в сознании читателя / А.П. Кузичева // Стиль прозы Чехова. — Даугавпилс: Изд-во Даугавп. пед. ун-та, 1993. — С. 9—20.
23. Проблема присутствия читателя в сознании писателя обсуждается в кн.: «Теоретико-литературные итоги XX века. — Т. 4. Читатель: проблемы восприятия: Антология. — М.: Наука, Праксис, 2005. — 592 с.; Федута, А.И., Егоров, И.В. Читатель в творческом сознании А.С. Пушкина / А.И. Федута, И.В. Егоров. — Минск: Лимариус, 1999. — 255 с.; Осповат, А.Л., Тименчик, Р.Д. «Печальну повесть сохранить...»: Об авторе и читателях «Медного всадника» / А.Л. Осповат, Р.Д. Тименчик. — М.: Книга, 1985. — 304 с.; Прозоров, В.В. Читатель и литературный процесс / Под ред. Е.И. Покусаева. — Саратов: изд-во Сарат. ун-та; 1975. — 210 с.; Прозоров, В.В. Об остаточной читательской литературной памяти / В.В. Прозоров // Русский язык в центре Европы. — Банска Быстрица. — 2005. — № 8. — С. 30—34; Чернец, Л.В. «Как слово наше отзовется...»: Судьбы литературных произведений: уч. пос. / Л.В. Чернец. — М.: Высш. шк., 1995. — 239 с.; в сборниках «Художественное творчество и проблемы восприятия» (Калинин: Калинигр. гос. ун-т) и др.
24. Никипелова, Н.А. Проблема читателя в реалистической эстетике Чехова и Тургенева: Автореф. дис. ... канд. филол. наук / Моск. гос. пед. ин-т им. В.И. Ленина / Н.А. Никипелова. — М., 1989. — 16 с.; Тюпа, В.И. Функция читателя в чеховском нарративе / В.И. Тюпа // Образ Чехова и чеховской России в современном мире: К 150-летию со дня рождения А.П. Чехова. — СПб.: ИРЛИ, Пушкинский дом, 2011; Верхозин, А.И. Образ читателя в письмах Чехова / А. Верхозин // Молодые исследователи Чехова. 5: Материалы межд. науч. Конф. (Москва, май 2005 г.). — М.: Изд-во МГУ, 2005. — С. 165—177 и др.
25. Высочина, Е.И. Указ. соч. — С. 20.
26. Чернен, Л.В. Об адекватности интерпретации классического произведения (из истории проблемы) / Л.В. Чернец // Классика и современность / Под ред. П.А. Николаева, В.Е. Хализева. — М.: Изд-во МГУ, 1991. — С. 98.
27. Гаспаров, Б. Структура текста и культурный контекст / Б. Гаспаров // Гаспаров, Б. Литературные лейтмотивы. — М., 1995. — С. 291.
| К оглавлению | Следующая страница |