М.М. Зощенко. О комическом в произведениях Чехова

1

Многие из современников Чехова неправильно и несправедливо отнеслись к его творчеству. Его творчество было признано пессимистичным, упадническим и даже безыдейным. В его художественных произведениях были усмотрены мотивы тоски, уныния, трагической неудовлетворенности.

Чехов бы назван «Поэтом Сумерек»¹. И так называемые «чеховские настроения» стали как бы нарицательным определением.

Как же, однако, возникло это несправедливое, неверное представление о Чехове? Как могло случиться, что яркий, замечательный художник, жизнерадостный, любящий людей, ненавидящий всякую несправедливость, ложь, насилие, фальшь, был признан каким-то мрачным гением, мизантропом, холодным и равнодушным художником? Нет сомнения, что в такой оценке Чехова имелась тенденциозность — ослабить, снизить значение Чехова, притупить остроту его критики. Но это не полностью разъясняет дело. Ведь даже близкие к Чехову люди, любящие и почитающие его (например, А.Н. Плещеев), указывали ему на безрадостный тон его произведений, на безразличное отношение к тому, что описывает Чехов.

В своем письме (1888 года) Чехов писал Плещееву:

«Неужели и в последнем рассказе не видно «направления»? — Вы как-то говорили мне, что в моих рассказах отсутствует протестующий элемент, что в них нет симпатий и антипатий... Но разве в рассказе от начала до конца я не протестую против лжи?»² В своих письмах Чехов не раз пробовал доказывать, что он как художник прав. Он пробовал разъяснять, с чем и как он борется, что ненавидит и что считает своим идеалом.

Однако недоразумение между Чеховым и его критиками продолжало оставаться. И оно оставалось не только у современников Чехова. Но и после смерти Чехова отношение к его творчеству почти не изменилось. И только в новейшее время, в наши дни, к Чехову подходят заново и справедливо. Однако следует сказать, что еще десять лет назад в статьях о Чехове повторялись прежние неверные высказывания. Так, например, в этом можно упрекнуть Большую Советскую Энциклопедию. В статье, помещенной там, сказано, что в произведениях Чехова «доминирующий... тон тоскливого уныния и пессимизма». А в отношении маленьких рассказов Чехова сказано еще более сурово. В маленьких чеховских рассказах (до <18>86 года) усматривались «анекдоты (порою пошловатые)».

Итак, мы видим, что неправильное отношение к произведениям Чехова дошло почти что до нашего времени, во всяком случае, до 30-х годов. Конечно, такое отношение критиков было далеко не всеобщим, но оно было характерным, ибо оно не погасало на протяжении пятидесяти лет.

В силу этого весьма интересно проанализировать, каким образом возникло это недоразумение и эта неправильная ложная оценка писательского мастерства замечательнейшего русского художника слова.

2

Мне кажется, что в основе недоразумения, в основе неправильных оценок лежит неверное понимание чеховского смеха.

В комических элементах чеховских произведений была усмотрена мягкая равнодушная улыбка. В его смехе увидели нечто вялое, всепрощающее, нечто такое, что делало писателя каким-то посторонним наблюдателем, какой-то нейтральной величиной, бесстрастным свидетелем дел, каковые совершались вокруг него.

Такое понимание чеховского смеха, такая квалификация комического в произведениях писателя является в корне неверным и даже абсурдным.

Прежде всего смех не может быть нейтральным. Любой смех показывает на отношение к тому, что смешно. И уж это одно исключает равнодушие. Любая улыбка, даже, казалось бы, самая безразличная, — это уже оценка, это уже критика, уже вмешательство.

Смех не является нейтральной категорией — он или критикует и требует исправлений, или критикует и приветствует, утверждает.

Комические новеллы Чехова менее всего говорят о приветствии. Напротив, смех здесь сатиричен. И объекты сатиры весьма точно определены — ложь, глупость, лицемерие, холопство, высокомерие, бездушие — вот что является объектом чеховской сатиры.

Маленькие комические новеллы Чехова, сложенные вместе, дают мозаическую картину общества, зарисованного несколько карикатурно, но верно, весьма едко и сатирично.

Современники не захотели увидеть себя в качестве объектов чеховского смеха. Сатирические зарисовки показались пошловатыми, анекдотичными. И смех Чехова был квалифицирован иначе, чем следовало квалифицировать.

В комических рассказах и в дальнейших произведениях Чехова была усмотрена не сатира, а какая-то равнодушная, безразличная, постная улыбка, какой вообще не бывает в литературной природе.

Такое неверное понимание чеховского смеха создало предпосылки для дальнейшей неверной критики произведений Чехова.

Критики сделали решительно все для того, чтоб Чехов не рассматривался как сатирик. Ибо, признав Чехова сатириком, можно было бы ужаснуться (казалось им) от безрадостных картин, зарисованных писателем. Но такой страх был неоснователен, он возник от неправильного понимания — что такое сатира, каковы ее объекты и каковы масштабы для ее, так сказать, «операций».

И здесь необходимы точнейшие определения для того, чтоб ясней и правильней представить себе литературный облик великого писателя Чехова.

3

Что такое сатирическое произведение? Сатирическое произведение — это такое произведение, которое описывает отрицательные явления. Задача сатиры — показать отрицательный мир. Более того, из разрозненных явлений сформировать этот отрицательный мир, который был бы осмеян и оттолкнул бы от себя.

Но создание такого отрицательного мира средствами художника вовсе не исключает наличия иного мира, мира положительного.

Однако для создания отрицательного мира требуются особые свойства художника — умение видеть, умение показать то, что является отрицательным.

Такие свойства сатирического писателя можно приравнять к актерским свойствам, к актерским наклонностям играть ту или иную роль.

Сатирическое изображение отрицательного мира есть всего лишь умение изобразить этот отрицательный мир. Это умение не означает, что отсутствует иной, положительный мир и что художник не видит и не признает его. Другое дело, что художник, быть может, не в состоянии его изобразить в силу недостаточно развитых художественных способностей или в силу физических и психических свойств. Но было бы нелепо в сатирическом писателе увидеть человека, который ставит знак равенства между своим сатирическим произведением и всей окружающей жизнью.

Это было бы так же нелепо, как если б, посмотрев актера, играющего роль злодея, не увидеть иных ролей.

Между тем история литературы знает примеры неверного толкования, что такое сатира.

И тут необходимы точнейшие определения этого жанра.

Мы знаем страшный мир, изображенный Салтыковым-Щедриным. Картины, изображенные им, поистине беспросветны. Глупость чудовищна и страшна. Человеческие свойства его персонажей столь низки, что свойства зверей кажутся выше.

Салтыков сформировал отрицательный мир. Он показал то, что бывает, и, быть может, бывает в значительной степени. Но знака равенства нет между его чудовищным отрицательным миром и всей окружающей жизнью. И если б художник поставил бы здесь знак равенства, то вряд ли он взял бы перо в руки — было бы не для чего и не для кого писать.

В одинаковой мере и отрицательный мир, созданный Гоголем, не олицетворяет всю Россию. Гоголь не раз говорил об ином, положительном мире. И он стремился его записать. И даже практически подошел к этому во второй части «Мертвых душ».

Но он не мог осуществить эту задачу. И не потому, что положительный мир отсутствовал, а потому, что для изображения этого мира нужны были иные свойства, иной, более здоровый душевный склад писателя.

Гоголь не учел этого обстоятельства и попробовал, не изменяя себя, изобразить то, что являлось цельным и положительным. И в этом он, как известно, потерпел поражение и даже катастрофу. Однако препятствий было больше в нем самом, чем извне.

У Чехова больше, чем у какого иного писателя, видна сатирическая направленность и границы этой направленности. Чехов создал пасмурный мир людей, людей хмурых, одиноких, неудовлетворенных, душевно нездоровых и раздвоенных. Такой мир и был характерен современному ему обществу. Но этот мир, так же как и гоголевский мир, не олицетворял собой все общество, всю Россию. Этот мир был низвергнут революцией. Он исчез. И уж это одно говорит, что отрицательный чеховский мир не претендовал на изображение всей окружающей жизни.

4

Не учитывая этих чисто профессиональных особенностей, особенностей литературных жанров, критика допустила дальнейшие ошибочные шаги, еще в большей степени исказившие нам писательский облик Чехова.

Критика стала смешивать художника с его персонажами. Настроения персонажей чеховских произведений отождествлялись с настроениями писателя. Это была вопиющая ошибка. Причем ошибка, которая с легкостью разбивается, если взглянуть на Чехова-человека. В этой области весьма характерны и показательны его письма. А письма говорят нам не об унылом человеке, не об ущербной его личности, не о хмурой и пасмурной душе. Напротив, письма говорят об огромной жизнерадостности, о светлом уме, о светлом отношении к жизни, о любви и уважении к людям.

Правда, письма Чехова проникнуты иронией, которая сопровождала Чехова до последних его дней. Но эта ирония не была иронией мизантропа. Это была ирония умного человека, знающего жизнь и страдающего от всякой фальши и лицемерия.

В этих письмах — документах человеческой жизни — мы видим не пассивное отношение к жизни, не мягкую безразличную улыбку, мы видим волю, огромную энергию, большой характер, уверенность в себе и в своих силах.

В 1889 году (уже после кровохарканья) Чехов, полный веры в себя, писал Плещееву:

«Оборвавшись на повести, я могу приняться за рассказы; если последние плохи, могу ухватиться за водевиль и этак без конца, до самой дохлой смерти...»³

Разве хмурый человек, пассивно относящийся к жизни и к людям, мог бы так написать?

Разница между свойствами художника и его персонажами слишком очевидна для того, чтобы доказывать, что Чехов не является представителем пасмурного общества, изображенного и созданного им самим.

Итак, неверное представление о чеховском смехе, элементарное непонимание литературного искусства завело людей, сердито критикующих Чехова, в такой тупик, который поражал даже самих критиков, невольно забредших туда.

5

И еще было одно обстоятельство, которое создало, вернее, усилило неверное освещение творчества Чехова. Это, я бы сказал, привычное, традиционное отношение к юмору как к низкому жанру.

Нет сомнения, что виной этого являются иной раз и сами литераторы, пишущие в области юмористической литературы. Невысокая продукция такой литературы создала привычное пренебрежительное отношение к «юмористике».

Такое пренебрежительное отношение изведал даже Гоголь. Интересно вспомнить такой случай. Когда Гоголь уехал в Италию и там писал «Мертвые души», в петербургской печати (кажется, в «Северной пчеле») появилась нижеследующая заметка:

«По сведениям, полученным редакцией, Н.В. Гоголь пишет роман — «Похождение русского генерала в Италии»»⁴.

Комическое дарование Гоголя создало ему, как мы видим, определенную репутацию. Даже в литературных кругах предполагали, что Гоголь пишет шутливый, веселенький роман. Само название этого романа показывает, что ожидали от Гоголя.

Такое пренебрежительное отношение испытывал и Чехов. Он не раз отрекался от юмористической литературы и говорил, что занят серьезными вещами.

Такое отношение к жанру в свою очередь усилило непонимание чеховского смеха, снизило его значение и усложнило недоразумение.

Комическое в произведениях Чехова, даже в первых его рассказах, есть явление высокой литературы.

Критикам наших дней надлежит окончательно освободить Чехова от неверных, пустых и пошлых толкований.

Чехов не был юмористом, он был сатириком. Но, как здоровый и полноценный человек, он, видимо, не считал сатиру высшей ступенью в литературе. Он стремился к утверждению жизни. Однако не только от его дарования зависела его литературная судьба.

Примечания

Впервые: Вопросы литературы. 1967. № 2. С. 150—155. Датируется: 1944 г. Печатается по: Лицо и маска Михаила Зощенко. М., 1994. С. 100—104.

Зощенко Михаил Михайлович (1895—1958) — писатель. Начинал свой путь как литературный критик, занимался в литературной студии К.И. Чуковского. В 1919—1920 гг. работал над книгой «На переломе. 1910—1920», для которой были написаны статьи о творчестве Зайцева, Блока, Маяковского, Тэффи. В 1944 г. в связи с сорокалетием со дня смерти Чехова, выступил в Ленинградском Доме писателя на вечере его памяти. В том же году была написана статья «О комическом в произведениях Чехова».

1. Сборник рассказов Чехова 1887 г. назывался «В сумерках».

2. Письмо от 10 или 11 октября 1888 г. (П 3, 25), в котором Чехов отвечал А.Н. Плещееву по поводу рассказа «Именины».

3. Письмо от 14 сентября 1889 г. (П 3, 248).

4. В сентябре 1844 г. Н.М. Языков писал Гоголю: «Про тебя ходят здесь слухи распрекрасные, именно говорят, что у тебя уже готовы еще две части «Мертвых душ» и что сверх того ты написал «Записки русского генерала в Риме»» (Переписка Н.В. Гоголя: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 385—386).