Чехов вышел из вагона московского поезда на перрон севастопольского вокзала 17 сентября 1898 г. Извозчик доставил его в гостиницу Ветцеля, расположенную на Екатерининской улице, близ Морского собрания. После отдыха в гостинице Чехов вышел на Приморский бульвар. Стоял теплый сентябрьский вечер, по бульвару гуляла нарядная публика. На скамейке Чехов приметил молодого человека в форме армейского врача. Вскоре они познакомились, разговорились. Дмитрий Малышев — так звали нового знакомого — был младшим врачом Белостокского полка. В разговоре выяснилось, что молодой человек окончил медицинский факультет того же Московского университета, как и Чехов. Нашлись общие знакомые. Говорили о поэзии Бальмонта, с которым Малышев учился в Шуйской гимназии. В Шуе же у Чехова были родственники по материнской линии.
Чехов собирался ехать в Ялту на следующий день, и Малышев предложил писателю развлечься поездкой. Антон Павлович не возражал. Наняли извозчика, который согласился за три рубля доставить их в монастырь, ждать их в течение двух часов и потом доставить обратно. Всю дорогу Дмитрий Малышев развлекал спутника севастопольскими новостями.
Чехов, слушая в пол-уха, размышлял о вещах более грустных... Осенью прошедшего года во время обеда в ресторане у него пошла горлом кровь. Профессор Остроумов диагностировал притупление верхних частей обоих легких. Стало быть, туберкулез в открытой форме... Чехов припомнил, в каких мучениях уходил из жизни его старший брат Николай, сгоревший от скоротечной чахотки десять лет назад. «Ты калека», — сказал Антону Павловичу профессор и настоятельно посоветовал как можно скорей расстаться с Москвой и любимым Мелиховым... Жизнь круто поменялась... Где теперь жить? Придется перебраться либо за границу, во Францию или Италию, либо в Крым... Если Крым — то куда? Конечно, на Южный берег. Либо в «дамско-парикмахерскую» Ялту, которую иногда называли русской Ниццей, либо в Гурзуф, который именовали не менее помпезно — «маленькой Италией». Подъезжая к мысу Фиолент, Чехов подумал, что есть и третий вариант...
Георгиевский монастырь был одним из древнейших в России. Основан он был, кажется, еще в IX в. греческими монахами, бежавшими из Константинополя из-за гонений, которые начались в Византии после запрещения икон. Современный вид он приобрел в начале XIX в. благодаря пожертвованиям известного мистика князя Голицына, бывшего министром духовных дел. Тогда и отстроили Георгиевскую церковь. На протяжении века — это было известно самому Чехову — в монастыре отдыхали после морских плаваний корабельные священники. Святой Георгий, кстати, был покровителем моряков. В 1891 г. здесь «отлеживался» иеромонах Ираклий, с которым Чехов познакомился на пароходе «Петербург» при возвращении с Сахалина. Ираклий писал Чехову о своих поездках в Иерусалим, на святую гору Афон... Он, кстати, подарил Чехову кипарисовый крест, который ныне хранится в ялтинском Доме-музее писателя. Чехов не без волнения вдыхал морской воздух, настоенный на полыни... Условия тут, конечно, спартанские, но зато — какая тишина, какой простор. Сам Чехов с младых лет имел склонность к затворничеству, частенько называл себя «старцем», «Иовом под смоковницей». Бунин, с которым Антон Павлович часто встречался в Ялте, записал фразу о том, что Чехов хотел бы жить в монастыре, если бы не надо было молиться... Молились в монастырях с уставом, подражающем Афонскому, истово... Заутреня начиналась еще затемно... Чехову с его болезнью такой жизни не выдержать... Нет, не выдержать... Да и лестница к морю такая, что легочному больному не осилить — более 800 ступенек. Жить у моря — и не потрогать волну...
В мелиховской библиотеке Чехова хранилась книга московского журналиста Сергея Филиппова «По Крыму. Отражения». В книге подробно описывался Георгиевский монастырь и его живописные окрестности: «Берег в несколько сот футов бросился в море, бросился с высоты страшной, отвесной, прямой... Море кинулось ему навстречу и разбилось в мириадах сверкающих брызг о скалы, черное, едва держащееся. Не безумие ли это? И, наконец, — о, верх безумия! — крохотная церковка и постройки монастыря повисли в воздухе над самым обрывом, где идет эта безумная борьба воды и камня».
По преданиям, православный храм был построен на месте храма Артемиды; ее культ был создан Гекатой, сказочной царицей Таврии. Царица была женщиной с характером: отравила собственного отца и любила охотиться на людей. Родом она была, по утверждению Овидия, из Скифии. В 1820 г. встреча с Фиолентом навеяла Пушкину мифы о храме Девы с его ужасными жертвоприношениями. Некоторые исследователи полагают, что именно из уважения к Пушкину Антон Павлович и посетил Георгиевский монастырь.
Долго стояли Чехов и Малышев над шумящей бездной... Очнулись, когда к вечерне зазвонил колокол. Попросили у монаха чая. Тот отказал за поздним временем.
«— Если бы вы были бы генералом, то нам подали бы! — сказал Чехов Малышеву.
— Если бы вы сказали, кто вы, то мы получили бы чай! — ответил Малышев».
Потом, как вспоминал о встрече с писателем молодой врач, они пошли в сад и наткнулись на «мрачную, любовно-трагическую сцену:
— Нет, ты меня не любишь! — кричала какая-то женщина монаху».
Спутники еще какое-то время постояли над обрывом. У Чехова на плечи был накинут плед. Невольно залюбовались луной, от которой протянулась до самого берега живая дорожка из серебра. Вид был фантастический, и Чехову пришло на ум, что именно в такой вечер знаменитый маринист К. Айвазовский писал картину «Георгиевский монастырь в лунную ночь». С Айвазовским Антон Павлович был знаком по Феодосии, где десять лет назад отдыхал на даче Суворина.
Вскоре пустились в обратный путь. Малышев запомнил, что при взгляде на маяк Чехов спросил о том, что чувствовал бы ребенок в такую ночь, если бы жил на маяке. По приезде в Севастополь Чехов оставил плед в гостинице и вынес книгу Толстого об искусстве. Попросил Малышева по прочтении переслать ее в Таганрогскую общественную библиотеку. Затем они поужинали в ресторане. Чехов почти ничего не пил, приговаривая: «Другой раз хорошо и похворать: ограничиваешь себя и не выпиваешь».
Уже из Ялты Чехов описал сестре Маше впечатления от поездки: «...в лунную ночь я ездил в Георгиевский монастырь и смотрел с горы вниз на море, а на горе — кладбище с белыми крестами. Было фантастично». Упомянул он и о бытовой сценке возле келий, когда женщина с плачем уговаривает монаха уйти из монастыря. Этот эпизод, пожалуй, ярче всего показывает, что не мифология, а реальная жизнь с ее житейскими драмами была в поле зрения писателя.
Можно утверждать, что эта поездка заставила Чехова вспомнить о рассказе старшего брата Александра «На маяке» (1887). Там была описана жизнь на отдаленном маяке смотрителя Луки Евсеича и его 17-летней дочки Ольги. Как жизнь в глуши могла сказаться на девочке? Александр Чехов писал о «нелепой» душе ребенка...
Гостиница Ветцеля в Севастополе. Открытка начала XX в.
Севастополь. Екатерининская улица. Открытка начала XX в.
Мыс Фиолент. Открытка начала XX в.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |