При жизни Ант. Павловича Чехова мне пришлось участвовать в его пьесах: «Чайка» (Сорин), «Дядя Ваня» (Серебряков) и «Три сестры» (Андрей). Назначил он мне в одном из писем к В.И. Немировичу-Данченко роль Епиходова в «Вишневом саду»1, но роль эту играть мне не пришлось.
Познакомили Ант. Павл. с нами — артистами Художественного театра в год открытия его, осенью, в Охотничьем клубе на Воздвиженке, на репетиции «Чайки»2. Знакомил Вл. Ив. Немирович-Данченко, ставивший пьесу и, значит, в этот вечер ведший репетицию. Ант. Павл. и я съехались на извозчиках у подъезда клуба; я, никогда его раньше не видевший, догадался, что это он, припомнив один из его портретов, которые, впрочем, в то время далеко не были так популярны, как теперь. Помнится мне, что уже во второй комнате клуба к Ант. Павл. подошел мой товарищ Ал. Леон. Вишневский и, представившись ему, стал напоминать ему, что они вместе учились в таганрогской гимназии. Чехов, кажется, очень этим заинтересовался, по крайней мере лицо его заискрилось лучезарной улыбкой, и они с Вишневским, очень оживленно разговаривая, вошли в залу, где собрались участвующие в репетиции. Тут, помнится, были Роксанова (Нина), Книппер (Аркадина), Раевская (Шамраева), Лилина (Маша), Тихомиров (учитель), Станиславский (Тригорин) и, кажется, Судьбинин, который должен был репетировать Шамраева, хотя я, может быть, уже что-нибудь путаю, но распределение ролей было сначала не то, в котором шел первый спектакль3. Кроме названных лиц, на репетиции были А.С. Суворин и артистка театра Литературно-художественного общества г-жа Дестомб, которая в ту же репетицию помогала за кулисами лепить амфоры для Антигоны4, супруга заведующего бутафорией театра Ив. Ив. Геннерта. Сколько мне помнится, мы проиграли на репетиции весь первый акт и часть второго, планировка уже была прислана К.С. Станиславским5. После этого были еще — там же в клубе — две репетиции в присутствии автора. Антон Павлович о первоначальной моей работе над ролью Сорина, о которой я предварительно говорил и советовался с Вл. Ив. Немировичем-Данченко, отзывался одобрительно, сказав: «Это у вас чудесно выйдет», — а когда я заговорил с ним о гриме Сорина, то Ант. Павлович припомнил лицо из судебного мира, сказав, что «вот лицо, вроде лица Кони, Завадского... Завадского, — это очень хорошо!»
«Дядю Ваню» Ант. Павл. смотрел в исполнении Художественного театра в первый раз в Крыму, в севастопольском театре6.
А.Р. Артему всегда очень трудно было говорить фразу в третьем акте: «Брата моего, Григория Ильича, жены брат, Константин Трофимович Лакедемонов»7, а в «Чайке» фраза Константина: «Семен Семенович уверяет, будто видел Нину в поле» — почему-то смешила Вишневского и меня.
И об Артеме, и о фразе в «Чайке» было нами рассказано Ант. Павл., и вот когда после этого он бывал на спектакле, то в этом месте всегда покашливал и подхихикивал. Исполнением А.Р. Артема он всегда оставался больше чем доволен и относился к нему с трогательной нежностью, но, мне кажется, не без умысла писал ему в «Трех сестрах» фразы: «Это Скворцов кричит, секундант. В лодке сидит». Слова «кричит» и «сидит» нередко путали чудеснейшего исполнителя Чебутыкина, и если это случалось на спектакле в присутствии Ант. Павл., то после, при упоминании о перестановках Артема, Ант. Павлович необыкновенно добродушно и вместе с тем лукаво хохотал.
Первые представления «Трех сестер» прошли тоже без Ант. Павл. Он стал смотреть пьесу осенью следующего сезона на репетициях, делал замечания настолько подробные, что даже лично ставил сцену пожара в третьем акте. Мной на репетициях остался недоволен, позвал меня к себе и очень подробно, с остановками и разъяснениями, прошел роль Андрея. Таких занятий с Ант. Павл. у меня было не более трех, каждый раз он занимался со мной не менее часа. Он требовал, чтобы в последнем монологе Андрей был очень возбужден. «Он же чуть не кулаками должен грозить публике!» Жил тогда Чехов на Спиридоновке, во дворе, в одноэтажном флигеле.
В «Трех сестрах» при поднятии занавеса, по замыслу К.С. Станиславского, поют птицы. На звуках этих обыкновенно стоял сам К.С. Станиславский, А.Л. Вишневский, И.М. Москвин, В.Ф. Грибунин, Н.Г. Александров и я, воркующий голубем. Ант. Павл. прослушал все это обезьянство и, подойдя ко мне, сказал: «Послушайте, чудесно воркуете, только же это египетский голубь!» А на портрет отца сестер — генерала Прозорова (я в гриме старика-генерала) заметил: «Послушайте, это же японский генерал, таких же в России не бывает!»
Как-то на вечере, в квартире Ант. Павл. в д. Коровина на Петровке, вскоре после первого спектакля «Вишневого сада», один из гостей — поэт Б.8 стал декламировать свои стихотворения. Ант. Павл. то появлялся в комнате, где декламировал поэт, то переходил к нам, сидевшим рядом в комнате и оттуда слушавшим поэта. Когда Б. дошел до стихотворения, где упоминается об озере и лебедях9, он наклонился к нам, сидящим на диване, и сказал вполголоса: «Если бы сейчас кто-нибудь продекламировал из Лермонтова, то от него бы (он указал глазами на соседнюю комнату) ничего не осталось».
Между прочим, в ту самую весну, когда в театре «Парадиз» Антон Павлович смотрел «Чайку»10, мой знакомый, московский литератор А.С. Грузинский-Лазарев, который жил со мной на одном дворе, на даче, в Петровско-Разумовском, получил записку от Ант. Павловича, в которой тот просил его придти в сад Лентовского, теперь «Аквариум», на Садовой, и захватить и меня с собою. Антон Павлович был в тот вечер мало разговорчив, все время возвращался к исполнению одной из главных ролей в «Чайке», которым был мало доволен11. А дорогой домой разговорился и все время просил меня повлиять на А.С. Грузинского, чтобы тот написал водевиль: «Скажите же ему, чтобы он бросил «Будильник» (А.С. был секретарем редакции журнала), и потом, когда я виделся с Антоном Павловичем в Крыму, в гостинице Ветцель, эта мысль, чтобы А.С. Грузинский написал водевиль, не покидала его, он все говорил: «Увидите Лазарева, уговорите же его писать водевиль, он же чудесно напишет, он же порядочный человек и литератор настоящий!»
Последний раз я встретил Антона Павловича числа 29 или 30 мая 1904 года на Тверском бульваре. Антон Павлович катался по Москве с женой, Ольгой Леонардовной, на извозчике. В то же лето, 2 июля, Антона Павловича не стало.
Примечания
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Солнце России», 1914, № 228/25, июнь.
Лужский (Калужский), Василий Васильевич (1869—1932) — артист Московского Художественного театра с 1898 года. Заслуженный деятель искусств. В пьесах Чехова играл: Сорина в «Чайке», профессора Серебрякова в «Дяде Ване», Андрея Прозорова в «Трех сестрах», в разное время Гаева, Симеонова-Пищика и Фирса — в «Вишневом саде», Лебедева — в «Иванове», Пришибеева в инсценировке рассказа «Унтер Пришибеев».
1. В письме Вл.И. Немировичу-Данченко от 2 ноября 1903 года.
2. 9 сентября 1898 года.
3. В первом спектакле «Чайки», 17 декабря 1898 года, роль Шамраева исполнял А.Р. Артем.
4. Трагедия Софокла «Антигона». Поставлена в Художественном театре впервые 12 января 1899 года.
5. См. примечание 8 на стр. 528.
6. См. примечание 19 на стр. 529.
7. Слова из исполнявшейся А.Р. Артемом роли Телегина в 3-м действии «Дяди Вани».
8. К.Д. Бальмонт.
9. Стихотворение К.Д. Бальмонта «Лебедь». Напечатано в его книге «В безбрежности». М., 1896.
10. Закрытый спектакль «Чайки» был показан Чехову 1 мая 1899 года в помещении Театра «Парадиз». См. примечание 16 на стр. 529.
11. Чехов не был удовлетворен исполнением роли Нины Заречной артисткой М.П. Роксановой.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |