А.П. Чехов | Публикации | Д.М. Евсеев. Чеховская Москва

Если от центра города подняться по Большой Дмитровке до Камергерского переулка, то впереди и слева мы увидим большой «доходный» дом начала прошлого века. Москвичи знают его, главным образом, по магазину «Дом педагогической книги». Но прежде чем войти во двор, куда в 1883 г. переехала редакция «Будильника», попробуем разобраться: почему Чехов вернулся в журнал только в мае?

Здесь — не алчность администрации и не цензурные гонения начала года, когда из каждого номера вычеркивалось по 400—800 строк. Тут более виноват год прошедший: блистательный успех пародии «Ненужная победа» стал для Чехонте подобием яркой медали. И оборотной стороной ее, как водится, сделалась зависть товарищей. Так, А.Д. Курепин получал в редакции немало анонимных писем, якобы читательских, — зачем, дескать, «Будильник» так много печатает скучной и бездарной прозы Антоши Чехонте и мало уделяет места некоему талантливому псевдониму, способному захватить публику и сделать честь журналу? Озадаченный Курепин посоветовался с Амфитеатровым. «Слог показался знакомым, — вспоминал последний. — Сравнили почерки: оказалось, что пишет сам высокоталантливый псевдоним!.. (...) Автор сих удивительных проделок был не чужой Чехову (...) человек...»

Антон Павлович в 20-х числах февраля писал брату Александру о скверной болезни, называя ее «кичеевщиной» по имени П.И. Кичеева, известного злобой и эгоцентризмом. «Это кичеевщина, — объяснял Чехов, — нежелание людей одного и того же лагеря понять друг друга. Подлая болезнь! (...) У нас, у газетчиков, есть болезнь — зависть. Вместо того чтоб радоваться твоему успеху, тебе завидуют и... перчику! Перчику! (...) Мелочность! Невоспитанность какая-то!» (П., 1,69).

Все дело в позиции Чехова — честной, независимой, доброжелательной. Многое изменила и активная работа в «Осколках»: Чехов, похоже, колебался — не оставить ли «Будильник» вовсе: как никак издатель Лейкин всячески привечал своего сотрудника, платил 8 копеек со строки. Не зря же писал он Александру в одном из апрельских посланий: «...Я имею право глядеть на «Будильник» свысока и теперь едва ли буду работать где-нибудь за пятачок: дороже стал...» (П., 1, 63).

Но ведь работал же! Нуждался в деньгах, но ни от кого не зависел. И письмо к Александру почти все объясняет: «...Я, брат, столько потерпел и столь возненавидел, что желал бы, чтобы ты отрекся от имени, которое носят уткины и кичеевы». Он писал даже, что обязательно изолирует себя от того жулика-газетчика, который, «...улыбаясь тебе в глаза, продает душу твою за 30 фальшивых сребреников и за то, что ты лучше и больше его, ищет тайно погубить тебя чужими руками...» (П., 1, 69).

Послание от 13 мая подтверждает — он уже все решил: «...Писанье, кроме дерганья, ничего не дает мне. 100 руб., которые я получаю в месяц, уходят в утробу, и нет сил переменить свой серенький, неприличный сюртук на что-либо менее ветхое. (...) «Будильник» я не терплю, и, если соглашусь строчить в нем, то не иначе как с болью. Черт с ними! Если бы все журналы были так честны, как «Осколки», то я на лошадях бы ездил» (П., 1, 70).

Если сегодня войти во двор дома № 7 по Большой Дмитровке, то слева обнаружится основательно потрепанный временем флигель — трехэтажный, с маленькими оконцами антресолей и крыльцом, грубо обшитым старыми досками. За ним — главный дом бывшей усадьбы Глебовых-Стрешневых. Здания эти возведены еще в конце XVII в., не раз переделаны и надстроены. И все-таки невозможно избавиться от ощущения, что здешние стены хорошо помнят чеховские времена...

Тогда, в 1880-х гг., тайный советник И.П. Шаблыкин, богач, гурман и завсегдатай Английского клуба, впоследствии буквально проевший все свои дома, сдавал владение на Дмитровке — залы, комнаты, клетушки и подвалы — решительно всем, кому было возможно. Флигель же, по традиции или из-за близости улицы, десятки лет занимали типографии и редакции.

В 1883 г., с переездом сюда «Будильника», издательница его майорша Л.Н. Уткина уже не имела достаточных средств. Литография ее располагалась здесь же, но большинство журнальных материалов печаталось «Русской типографией», базировавшейся в этом же флигеле. Журнал тем временем потихоньку переходил в руки В. Левинского и Е. Арнольд. С середины декабря последняя стала издательницей. Негласным же редактором оставался А.Д. Курепин, по выражению В.М. Дорошевича, «...самый корректный, самый интеллигентный из редакторов в мире». Может быть, возвращение Чехова состоялось благодаря теплым отношениям с Курепиным, Попудогло и Пальминым?.. Письма и мемуары, к сожалению, обошли подробности «суббот» на Дмитровке...

В 1883—1884 гг. «Будильник» дал читателю 13 очень разных произведений А. Чехонте. Так, рядом с юморесками появились: великолепная пародия на Ж. Верна «Летающие острова» и рассказы, претендующие на звание глубоких и серьезных. То были — «Осенью», «В рождественскую ночь», «В Москве на Трубной площади» (1883) и «75000» (1884). Они несколько противоречили «Будильнику» своим трагическим звучанием, но А.Д. Курепин уловил, что они журналу не повредят. А уж картинка воскресного торга живностью на Трубе настолько сверкала этнографической пестротой речи, одежд и нравов, что Москва престала в ней совершенно живою. И, напротив, в рассказе «75000», балансирующем между сценкой и художественным этюдом, в едва набросанных штрихах слабо видятся полумрак Тверского бульвара с силуэтом бронзового Пушкина да коридоры «номеров» на Большой Дмитровке, очень напоминающие «Бучумовку» — излюбленное жилище мелких литераторов и актеров, стоявшее прежде на углу Столешникова переулка.

14 октября 1883 г. умер «Федосеич» — Попудогло... Крохотный некролог писал про «тяжелые житейские обстоятельства», заставившие его «загубить свой талант в мелочной (...) работе», ставшей «уделом многих газетчиков». Для Чехова же смерть эта стала «незаменимой потерей», и, хотя он умело скрывал свои переживания, в письме его прозвучали горькие слова, указавшие истинные причины гибели друга: «...умер он от алкоголя и добрых приятелей. (...) Неразумие, небрежность, халатное отношение к жизни своей и чужой — вот, от чего он умер 37 лет от роду» (П., 1, 87).

И что толку перебирать сегодня десятка полтора имен? Никто ведь не помнит Круглова, Невежина, Пальмина и др. Правда, изредка печатал здесь свои стихотворения и сценки начинающий репортер Гиляровский да украшал обложки остроумными и изящными карикатурами Чемоданов-Лилин — знаменитость, которой побаивалась цензура. Что же до иллюстраций Николая Чехова, время от времени появлявшихся на журнальных страницах, то они делались все бледней. И не об этом ли с болью писал Чехов Александру еще в феврале: «Николка (...) шалаберничает¹; гибнет хороший, сильный русский талант, гибнет ни за грош... Еще год-два, и песня нашего художника спета. Он сотрется в толпе портерных людей... Что он делает? Делает все то, что пошло, копеечно, а между тем в зале стоит начатой замечательная картина...» (П., 1, 54).

В 1884 г. Антон Павлович стал ведущим сотрудником, к словам которого прислушивались. А за кого-то он мог и похлопотать. «Сейчас я был в той компании, о которой говорил Вам. Клюет, — писал он своей знакомой Е.И. Юношевой примерно 17 июня 1884 г. — (...) Работку нашел Вам маленькую, чахоточную... (...) Обещают снабдить Вас переводами мелких вещиц. Плата, говорят, лучше, чем у Пушкарева. (...) Вы получите (...) работу от Александра Дмитриевича Курепина, которого рекомендую Вам за славного малого» (П., 1,112).

Складывается впечатление, что Чехов писал для «Будильника» гораздо больше. Вот, например, 25 июня 1884 г. писатель, будучи на даче в Воскресенске, среди прочего сообщал Н.А. Лейкину следующее: «...Хочу сейчас идти рыбу удить... Беда! Получил заказ от «Будильника», и, кажется, за неимением энергии не исполню» (П., 1, 115). Но ни в конце июня, ни в августе чеховские рассказы в журнале так и не появились!.. Но писатель подвести Курепина не мог. Значит — не рассказ?

После долгих поисков обнаружилась большая и неизвестная работа Чехова — писание «передовиц», открывающих каждый номер. К сожалению, далеко не все удалось доказать. Но перу Чехова принадлежала часть сатирического обозрения «Среди милых москвичей»². Задумал его в январе 1884 г. новый издатель Левинский, желая немного оживить журнал. Здесь он во многом положился на дарование Чехонте. Не исключено, что отдельные заметки дописывал кто-то еще тем паче, что с нового года в «Будильнике» все активнее работали Е.В. Пассек, П.А. Сергеенко, А.В. Амфитеатров и В.А. Гиляровский. Но все-таки основным автором был Чехов. А обозрение оставалось анонимным...

Сегодня известно 50 чеховских заметок. Остроумные и колоритные, они посвящались мелким «злобам дня» — городским скандалам, оперетке, выставке птицеводства, железнодорожным безобразиям и пр. Неудивительно, что позднее о них забыли. Амфитеатров, правда, обмолвился как-то о множестве анонимных материалов Чехова, да и Левинский тоже сказал что-то невнятное о передовых статьях. Сам Антон Павлович относился к ранним опытам несерьезно: он и рассказы-то для издания А.Ф. Маркса вспоминал и находил с большим трудом. Что уж говорить о «Милых москвичах», писавшихся изо дня в день...³

Чехов не ставил под заметками псевдоним, изрядно утомленный попреками Лейкина, чей журнал активно конкурировал с «Будильником». Антон Павлович понимал, что отвергнутые Лейкиным рассказы, которые нередко «подбирал» потом «Будильник», вызывали ревность петербургского издателя. Так, в частности, произошло с рассказами «В рождественскую ночь» (1883) и «Марья Ивановна» (1884). Пришлось стать анонимом поневоле.

Именно 1884 г. стал для «Будильника» порою расцвета: «Милые москвичи» дали ему хорошую репутацию и солидную подписку. Современный читатель познакомился с ними совсем недавно и, наконец, оценил «Милых москвичей» по достоинству — без скидок на легкие хлеба дежурного фельетона. И понял, почему Чехов не уходил из той «серенькой» литературы, которую принято было бранить за мелкотемье и скуку. И отчего, словно споря с неким брюзжащим образованным господином, сказал коротко и ясно: «...Я должен писать... (...) Должен, как могу и как умею...» (С., 2, 313).