А.П. Чехов | Публикации | А.Г. Головачева. Чеховский Кучук-Кой. История одного имения

Однако, утратив материальные следы чеховского Кучук-Коя, мы всё же можем обнаружить память о нем в сфере отнюдь не материальной — в творчестве А.П. Чехова. Разве могло так случиться, что впечатления, эмоции, реалии и мечты, прочувствованные Чеховым в связи с его необычным имением, не оставили бы следа в сознании художника и не легли бы на его литературные страницы? Упоение Кучук-Коем, опьянение Кучук-Коем, отрезвление от Кучук-Коя — всё это нашло отражение в итоговом произведении Чехова, в его «Вишневом саде».

Здесь в центре внимания окажется прекрасное имение, история его владения и продажи. В сюжетное сплетение войдет неожиданное для всех, в том числе и для самого нового хозяина, приобретение имения; войдет мотив железной дороги и ощущение текущего времени, в котором контрастируют давно сложившиеся местные устои жизни и планы переустройства, намечаемые новым владельцем. В «Вишневом саде» прозвучит и самоирония по отношению к себе как к новому владельцу, и радость обладания редкостным имением, и обостренное восприятие его красоты. Думается, именно тот период, когда писатель чувствовал себя владельцем «одного из самых красивых имений в Крыму» и в то же время радовался собственным орехам или пятипроцентной аренде за табачный сарай, обогатил его новым творческим опытом. Этот опыт в «Вишневом саде», выразившийся в своеобразном сплетении и поединке захватывающей красоты — и хозяйственного практицизма, позволит писателю создать сложный психологический образ такого героя, как Ермолай Лопахин, который с гордостью и некоторым недоумением объявит: я «купил имение, прекрасней которого нет ничего на свете», — и в то же время с легкостью поднимет руку на полную его переделку.

В «Вишневом саде» отразились и объективные крымские впечатления Чехова, относящиеся к кучук-койскому периоду. Одна из важных и первых заявленных тем — тема железной дороги. С разговоров о поезде начинается действие. Поезд, станция и железная дорога упоминаются во всех четырех актах пьесы. Железная дорога связывает место действия — имение Раневской — с ближним городом, с губернским центром и далее — с Европой, с Парижем, откуда приехала и куда вернется Раневская. «Вот железную дорогу построили, и стало удобно. Съездили в город и позавтракали», — говорит один из героев. В разговор о железной дороге органично вплетается тема продажи имения, ставшего недоходным. Практично мыслящий Лопахин предлагает выход: «Ваше имение находится только в двадцати верстах от города, возле прошла железная дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода». Он же строит такие планы: «дачник лет через двадцать размножится до необычайности», «и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным...»

Все эти темы: железная дорога, дачи, дачники и будущее экономическое возрождение — обычно расценивают как отражение в чеховской пьесе процессов, происходивших на рубеже XIX и XX веков в капитализирующейся и демократизирующейся Центральной России. Но это были и крымские темы, отразившие новые реалии южнобережной жизни. В 1903 году путеводитель Безчинского отмечал современную тенденцию: «Несомненно, что Ялта приспособляется к новым требованиям <...> Приспособляются и демократизируются ее окрестности, — логика жизни приводит к тому, что крупные имения раздробляются на мелкие участки и распродаются кусками, доступными для человека с средним достатком»¹. В этих процессах особая роль отводилась железной дороге: «Какое-то проклятие ряд лет висело над Южным берегом Крыма. В эту единственную русскую климатическую станцию нет железной дороги. За 80 верст, отделяющие Севастополь от Ялты, часто приходится платить дороже, нежели от Москвы до Севастополя. Но <...> в скором времени к Ялте будет проведена железная дорога, которая прорежет большую часть Южного берега. Тогда начнется золотое будущее Южного берега Крыма...»²

«Нет никакого сомнения, — утверждал Безчинский, — достаточно одной железной дороги, чтобы пустующие на этом пространстве земли покрылись дачами и маленькими курортами, чтобы то, что сейчас занято виноградниками и табачными плантациями, и колючими кустарниками, и скрюченными дубами, пошло под людские поселения для нуждающихся в юге людей. Нет никакого сомнения, что этот маленький кусочек земли <...> обратится в непрерывный ряд городков и дачных местностей, где людям можно будет жить круглый год по своим вкусам и склонностям...»³

Как отголоски этого текста, звучат в «Вишневом саде» реплики Лопахина: «Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь...»

Литературный сюжет и жизненная ситуация развертывались параллельно. В 1903 году в Крыму проводил инженерные изыскания для постройки южнобережной дороги Н.Г. Гарин-Михайловский, вместе с ним работал брат жены А.П. Чехова — Константин Леонардович Книппер. Вместе они бывали в доме Чехова, где Гарин познакомился с писателем и его семьей⁴. Чехову было о чем порасспросить инженеров-путейцев, а им — порассказать о своих работах и планах. Очередной железнодорожный прогноз вызвал дачно-земельный ажиотаж, который затронул даже таких непрактичных ялтинских обывателей, как С.П. Бонье. Она признавалась в письме к Чехову 1 мая 1903 года: «У нас горячка покупки земель по побережью, к Севастополю, всё хотят больших гешефтов по проведении дороги к Ялте. Я чуть не вздумала покупать, с такою же корыстно-алчной целью, землю в Кикениизе. Но после одумалась»⁵.

Своеобразным предчувствием «Вишневого сада» можно назвать одно из писем Чехова к земляку-таганрожцу Ивану Яковлевичу Павловскому от 22 мая 1899 года. Оно написано в Мелихове, но в нем, безусловно, сказался уже полученный опыт крымской жизни, в первую очередь — связанный с приобретением участка в татарском Кучук-Кое:

«Бросьте мысль поселиться в Малороссии, бросьте совсем. Устраивайтесь или в Таганроге, где теперь делают водопровод, канализацию, электричество и где вообще хорошо, или же давайте я устрою Вас в Крыму. В Таганроге в первое время можно будет жить в наемном помещении и, мало-помалу привыкнув, приглядеть кусочек земли где-нибудь на Новостройке, на берегу моря. В Крыму же можно купить участок и выстроиться при помощи земельного банка или же взять участок в долгосрочную (на 65 лет) аренду и выстроиться на свой счет. В аренду можно взять на самом берегу, с пляжем. <...>

Весь июнь я буду дома, в июле поеду в Ялту. Если что-нибудь надумаете насчет Таганрога или Ялты, то сообщите, какими средствами в настоящее время Вы располагаете, найдется ли у Вас 3 тыс<ячи>, если Вы пожелаете купить землю и строиться на ней, сколько Вам нужно комнат, и проч. и проч. — и поручите мне действовать. Я стану искать подходящее место и буду уведомлять Вас. Я кладу 3 тыс<ячи>: 1 тыс<ячу> на покупку земли и 2 тыс<ячи> на расходы по покупке и постройке. Если же найду в Ялте, в прилегающих к ней татарских деревнях, участок с готовым домиком, тогда можно обойтись и меньшей суммой. Земельная собственность в Крыму дорожает с каждым годом — стало быть, покупка не может ввести Вас в убытки ни в каком случае. Жизнь с каждым годом всё улучшается — стало быть, если теперь купите какую-нибудь развалюшку, окруженную пустыней или развалюшками, то не надо смущаться, надо крепко уповать, что через 5—7 лет на месте, которое Вы купили, будет цвести иная, молодая жизнь» [8, 190—191].

Развалюшка, окруженная пустыней или другими развалюшками, — это и был реальный чеховский Кучук-Кой. Упование же на то, что совсем в скором времени здесь будет цвести иная, молодая жизнь, — это предвестье будущих речей Лопахина в последней чеховской пьесе. Правда, в пору создания «Вишневого сада» в 1903 году восприятие этих речей будет окрашено изрядной долей скептицизма не только со стороны слушающих его других персонажей, но, похоже, уже и со стороны самого автора.

Поразительно, что Мария Павловна Чехова, не почувствовав этой иронии, несколько лет спустя сама окажется в роли чеховского персонажа. В «Вишневом саде», наряду с железной дорогой и разбивкой участка на дачи, спасение призваны обеспечить какие-то англичане, нашедшие на соседнем участке «какую-то белую глину» и затевающие там свое производство. В 1907 году Мария Павловна, желая помочь Ивану Павловичу в его делах, напишет ему буквально следующее: «хотела даже придти тебе на помощь в Кучукое. Электрическая дорога пройдет обязательно, и в очень скором времени. Будет строить иностранная компания. <...> Кучукой надо разбить на участки и построиться»⁶. Антон Павлович мог бы прозвать ее за это «мадам Лопахина», как в его пьесе дразнят хозяйственную Варю, — жизнь продолжала чеховские сюжеты уже после того, как писатель поставил точку.

После неудачной попытки продать Кучук-Кой в поведении самого Чехова появляется нечто «лопахинское», свойственное его будущему персонажу. Лопахин пускает на сруб прекрасный вишневый сад и вместе с ним обрубает свое прошлое, Чехов как будто с корнем вырывает из своей видимой жизни недавний кучук-койский сюжет. Или, может быть, ситуация такова, что сюжет переплавлен в его душе в некий творческий вариант, вытеснивший изначальную материальную подоплеку. Словно в жизни автора наконец-то случилось то, о чем раньше сказал один из героев его пьесы «Чайка»: «Если бы мне пришлось испытать подъем духа, какой бывает у художников во время творчества, то, мне кажется, я презирал бы свою материальную оболочку и всё, что этой оболочке свойственно, и уносился бы от земли подальше в высоту».

Реальная послечеховская история этого места углубляет скрытую ассоциативность с пьесой о вишневом саде. Как и усадьбу Раневской, чеховский Кучук-Кой сотрут с лица земли время и люди. Но созданный творческим воображением писателя образ прекрасного сада останется неподвластным времени, непобедимо цветущим:

«Любовь Андреевна (глядит в окно на сад. <...> Смеется от радости). Весь, весь белый! О, сад мой! После темной, ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя...»

Не случись в жизни Чехова чуда кучук-койской весны 1899 года, «Вишневый сад» оказался бы другой пьесой, чем та, какой она вышла из-под его пера, какой мы ее знаем и любим.