Театр близ памятника Пушкина превратился в «Общедоступный театр». Слово «общедоступный» приклеено здесь весьма кстати. Его нужно понимать отнюдь не в тех смыслах, что в новоиспеченный театр могут ходить олимпийские боги и кучера, музы и прачки, нет! Его нужно понимать в смысле общедоступности театра для актерствующей братии. Кто хочет, тот и поступает на сцену, будь он хоть сосиска, хромая лошадь, покойник, факир... Было бы только желание, о талантах же и прочем нет разговора. Во главе предприятия стоят два светозарных мужа: Щербинский и Хотев-Самойлов; оба замечательны только тем, что имеют по две руки и по две ноги. Первым персонажем считается Красовский, старец — единственный актер, уцелевший от потопа. Был с Иафетом на «ты» и ездил в Вавилон на гастроли. На правое ухо глух, на левое совсем не слышит, но тем не менее еще действует... За ним по степени блеска следует громадина, известная под именем Пети Медведева. Не пролезает в Триумфальные ворота и поднимает зубами Царь — колокол. Тут же ютится Андреев — малый на все руки. Этот актерствует не всегда, а временами, запоем... Пока его не требует к священной жертве Аполлон, он малодушно погружен в такую прозу, что при дамах не всегда ловко сказать: то вы видите его секретарем общества ассенизации, то он управляющий у Лентовского, то распорядитель по соколиной охоте, то гробокопатель... но вдруг, в самый разгар сует, находит на него нечто в роде священного ужаса. Тогда он бреет бороду и усы, и нанимается в актеры. За Андреевым следует Омский, соединяющий в себе таланты актера и врачевателя волонтера. Лечит он con amore магнетизмом, чревовещанием и толченым стеклом. Женский персонал нисколько не хуже мужского. Хотя среди артисток нет ни одной, которая служила бы секретарем в ассенизации, или лечила коллег, но за то между ними есть «инженивая драматю» Самарова, особа, имеющая за 50. Начали общедоступенцы «Тяжкой долей». Кончат «Смертью Уголино».
* * *
У Москвы с Харьковом завелись ученые контры. Город городу нос утер. Известный в Москве Д.А. Дриль представил на рассмотрение нашего юридического Олимпа магистерскую диссертацию «Малолетние преступники». Наши ученые звезды нашли, что эта диссертация больше медицинская, чем юридическая, и на сем основании возвратили ее магистранту со словами: «Не удобно! Впрочем, старайтесь, молодой чеаэк!»... Дриль не пал духом и поехал со своим детищем в Харьков, где оно было признано туземными юристами блестящим, необычайным... О том, что диссертация не юридическая, и разговаривать не стали... Теперь скажите, какой город прав? С какого города г. Дриль должен взыскать путевые издержки, суточные и кормовые за все время прогулки от Москвы до Харькова и обратно? Резкая разница во взглядах на доброкачественность диссертации была бы понятна, если бы Дриль поехал в Сидней или Калькутту, но ведь Харьков не в Австралии и ученые его не индусы...
* * *
Вот это я понимаю! Артисты из труппы зоологического Александрова — Монтигомо любезно согласились разделять безвозмездно участь голодающих зверей Зоологического сада. Говорят, что сэр Александров аккуратно не платит служащим денег. Антихристова печать лежит на бедном саде: кто раз попал туда, не миновать тому сожительства с голодухой!
* * *
Ходят каверзные слухи, что будто бы в редакции «Жизни» кто-то дерется. Какой-то лапчатый гусь вышибает зубы, отрывает уши и откусывает носы. Говорят, что стоит только попросить у «Жизни» денег, чтобы собственную жизнь подвергнуть опасности. Верно это или нет, но советую на всякий случай сотрудникам и корректорам, желающим получить свой гонорар, ходить в страшную редакцию не solo, а в компании дворников и городовых. Но лучше совсем не ходить... Всякий, кому должна «Жизнь», может петь: «И от «Жизни» ничего не жду я...»
* * *
Многие люди должны пожалеть, что они не собаки. Что болонкам, гончим и лягашам живется во сто крат лучше и легче, чем почтальонам, учителям и проч., давно уже известно из зоологии. Сделайте, наоборот, т. е. чтоб человеку лучше жилось, чем болонке, то все собачники и старые девы поднимут бунт и возведут вас в степень нарушителя законов природы. Москвич, завидующий псу, уже протестует. Он требует, чтобы ради справедливости закрыли бы хоть собачий приют, что при серпуховском частном доме. Этот приют устроен нашей старой девой — московской думой. В него приглашаются все бродячие, беспаспортные собаки жить, спать, обедать и беседовать о политике. Чтобы собаки не сердились, дума ассигновала на их клуб 5.000 руб. За все время существования собачьего приюта в нем жило только 22 собаки. Кто знаком с арифметикой и может разделить 5.000 на 22, тот получит 227 руб. с копейками, то есть, каждая собака получает столовых и жалованья (квартира, прислуга и освещение — казенные) гораздо больше, чем народные учителя, начинающие адвокаты и почтальоны. Говорят, что в принципе уже решено закрыть этот собачий рай и что уже на сей случай назначена комиссия и даже кто-то командирован за границу для изучения закрытий собачьих приютов...
Улисс
Приводимые заметки принадлежат к серии фельетонов «Осколки московской жизни», помещаемых Чеховым раз в две недели в журнале «Осколки» с 1883 по 1885 гг. сначала за подписью Рувер, а потом — Улисс. В октябре 1885 г. Чехов писал редактору «Осколков» Н. Лейкину: «Последний номер «Осколков» немножко удивил меня отсутствием в нем «Осколков московской жизни». Обозрение послал я в понедельник, стало быть, опоздать не мог». Н. Лейкин ответил: «Вы спрашиваете, что случилось с «Осколками московской жизни», посланным Вами для № 41 журнала? Случилась беда. Целый погром. Цензор все захерил... и московскую жизнь. Последнюю, я думаю, просто из озорничества. Дело в том, что ему был нагоняй за то, что он пропускает слишком резкие статьи в «Осколках» и именно в № 39». И еще в конце письма: «Московская жизнь захерена просто из озорничества, и когда все уляжется, я попробую послать ее в цензуру еще раз, и она, я думаю, пройдет» (10 октября 1885 г.). Статья, однако, напечатана не была и ее текст приводим здесь по гранке, приложенной к журналам Цензурного комитета за 1885 г. Гранку сопровождала следующая резолюция цензора от 9 октября 1885 г.: «Эта статья не может быть дозволена, как состоящая из обличений, неограничивающихся простою передачею фактов, но сопровождаемых обсуждением их».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |