2. Хорошая новость

В Московском университете с конца прошлого года преподается студентам декламация, то-есть искусство говорить красиво и выразительно. Нельзя не порадоваться этому прекрасному нововведению. Мы, русские люди, любим поговорить и послушать, но ораторское искусство у нас в совершенном загоне. В земских и дворянских собраниях, ученых заседаниях, на парадных обедах и ужинах мы застенчиво молчим, или же говорим вяло, беззвучно, тускло, «уткнув брады», не зная куда девать руки; нам говорят слово, а мы в ответ — десять, потому что не умеем говорить коротко и не знакомы с той грацией речи, когда при наименьшей затрате сил достигается известный эффект — non multum sed multa. У нас много присяжных поверенных, прокуроров, профессоров, проповедников, в которых по существу их профессий должно бы предполагать ораторскую жилку, у нас много учреждений, которые называются «говорильными», потому что в них по обязанностям службы много и долго говорят, но у нас совсем нет людей, умеющих выражать свои мысли ясно, коротко и просто. В обеих столицах насчитывают всего-навсего настоящих ораторов пять-шесть, а о провинциальных златоустах что-то не слыхать. На кафедрах у нас сидят заики и шептуны, которых можно слушать и понимать, только приспособившись к ним, на литературных вечерах дозволяется читать даже очень плохо, так как публика давно уже привыкла к этому и, когда читает свои стихи какой-нибудь поэт, то она не слушает, а только смотрит. Ходит анекдот про некоего капитана, который будто бы, когда его товарища опускали в могилу, собирался прочесть длинную речь, но выговорил «будь здоров!» крякнул — и больше ничего не сказал. Нечто подобное рассказывают про почтенного В.В. Стасова, который несколько лет назад в Клубе художников, желая прочесть лекцию, минут пять изображал из себя молчаливую, смущенную статую; постоял на эстраде, помялся, да с тем и ушел, не сказав ни одного слова. А сколько анекдотов можно было бы рассказать про адвокатов, вызывавших своим косноязычием смех даже у подсудимого, про жрецов науки, которые «изводили» своих слушателей и в конце-концов возбуждали к науке полнейшее отвращение. Мы люди бесстрастные, скучные; в наших жилах давно уже запеклась кровь от скуки. Мы не гоняемся за наслаждениями и не ищем их, и нас поэтому нисколько не тревожит, что мы, равнодушные к ораторскому искусству, лишаем себя одного из высших и благороднейших наслаждений, доступных человеку. Но если не хочется наслаждаться, то по крайней мере не мешало бы вспомнить, что во все времена богатство языка и ораторское искусство шли рядом. В обществе, где презирается истинное красноречие, царят риторика, ханжество слова, или пошлое краснобайство. И в древности, и в новейшее время ораторство было одним из сильнейших рычагов культуры. Немыслимо, чтобы проповедник новой религии не был в то же время и увлекательным оратором. Все лучшие государственные люди в эпоху процветания государств, лучшие философы, поэты, реформаторы были в то же время и лучшими ораторами. «Цветами» красноречия был усыпан путь ко всякой карьере и искусство говорить считалось обязательным. Быть может, и мы когда-нибудь дождемся, что наши юристы, профессора и вообще должностные лица, обязанные по службе говорить не только учено, но и вразумительно и красиво, не станут оправдываться тем, что они «не умеют» говорить. В сущности ведь для интеллигентного человека дурно говорить должно бы считаться таким же неприличием, как не уметь читать и писать, и в деле образования и воспитания — обучение красноречию следовало бы считать неизбежным. В этом отношении почин Московского университета является серьезным шагом вперед.

Записные книжки Чехова дважды появлялись в печати: первый раз в 1914 г. под ред. М.П. Чеховой (в сб. «Слово», кн. 2), когда были опубликованы не зачеркнутые Чеховым места из книжек, и второй раз в 1927 г. — работа Е.Н. Коншиной (Изд. Гос. Акад. Худ. Наук) когда были приведены все записи Чехова из книжек, за исключением записей деловых (записи хозяйственные, подсчет букв и строк в произведениях, рецепты, адреса, списки книг). Внимательный просмотр последних записей позволил нам придти к к находкам новых, неизвестных до сих пор с именем Чехова, публицистических его статей и заметок. Одна из четырех записных книжек, а именно — книжка в черном кожаном переплете с металлическим ободком имеет сплошные карандашные записи и только одно место этой книжки, быть может почему-либо особенно примечательное для Чехова, имеет запись чернилами. Запись эта следующая:

6072	Кружок — 77 Мельников — 53
6063	Потоцкая — 31 Обед — 29
6073	Хор. новость — 111
6074	Фигнер — 16
6073	Речь министра — 51

Эта запись расшифровалась следующим образом. Цифры справа, аналогично другим местам записных книжек Чехова, могли означать число строк. Тогда слова посередине должны были являться наименованиями каких-то произведений. Цифры же слева могли относиться к местонахождению этих произведений. Эти большие цифры не могли относиться к журналу, как имеющему только порядковый № месяца данного года. Следовательно, они могли указывать на газету, ведущую нумерацию со своего основания. Такой газетой и было «Новое Время». Действительно, обращение к «Новому Времени» за 1893 год, № 6063 — 14 января, № 6072 — 23 января, № 6073 — 24 января, № 6074 — 25 января, № 6075 — 26 января — позволили найти неподписные статьи и заметки на темы, перечисленные в записной книжке, и с соответствующим количеством строк (печатаем здесь под №№ 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8). Принадлежность этих статей и заметок Чехову, помимо факта записи их в интимной книжке, косвенно подтверждается и тем, что как раз в январе 1893 г. Чехов был в Петербурге, гостил у А.С. Суворина и мог за досугом и памятуя свое обычное безденежье («По обыкновению стражду от безденежья. Все хожу, и нюхаю, где бы достать денег» — из письма Н.М. Линтваревой 15 января 1893 г.), записывать свои мелиховские и московские воспоминания и свои впечатления от посещения петербургских театров, от встреч с литераторами.

Первая из новонайденных статей была помещена под приводимым заглавием и без подписи в «Новом Времени», 1893, № 6073, 24 января, стр. 2. Интересно вспомнить, что тема статьи Чехова не была для него случайной и что за несколько лет перед этим — 1888 год — Чехов писал Е.М. Линтваревой: «Я хочу учиться у Ленского читать и говорить. Мне кажется, что из меня, если бы я не был косноязычен, выработался бы не плохой адвокат. Умею коротко говорить о длинных предметах».