Иван Гончаров — один из любимых писателей Чехова, он наряду с Тургеневым, Григоровичем, Толстым входил в его пантеон великих писателей. Тема близости двух классиков отнюдь не широко исследованная тема в литературоведении, хотя время от время и появляются интересные работы. Подобное положение, скорее всего, связано с тем, что Чеховым самим не прочерчен какой-либо диалог с этим писателем, не было каких-либо полемик, как с Толстым, или антипатии, как с Достоевским. Вместе с тем эти писатели очень похожи, иногда кажется, что Чехов пунктирно, не дословно, но в целом вобрал в себя весь художественный мир и антропологию великого предшественника. Во всяком случае, гончаровское интуитивное чувство жизни всегда жило и в Чехове.
Но есть и очень мощные параллели: разве «Дуэль» в каком-то смысле не переделка «Обыкновенной истории»? А героиня из рассказа «Душечка» — это не видоизмененная ли Агафья Матвеевна, которая так любила своего избранника, что утром в три прыжка устремлялась следить за кофе для последующей подачи Обломову? А размышления сестер в «Трех сестрах» о труде в самом начале произведения не напоминают ли нам размышления Обломова: «Другой мучится, что осужден ходить каждый день на службу и сидеть до пяти часов, а тот вздыхает тяжко, что нет ему такой благодати» [9, с. 174]? А в целом столь распространенная в произведениях Чехова пара противостоящих друг другу героев — не вписывающихся в общую жизнь романтиков и процветающих, твердо стоящих на земле реалистов — не напоминает ли подобную, повторяющуюся из романа в роман антитезу Гончарова? А вечная тоска гончаровских героев по иному, их недовольство жизнью (как например, в романе «Обломов») не чеховский ли это мотив? Так же как и любимый чеховский мотив нецельности человека, неспособности его здесь, на земле, достичь некоей гармонии? И разве то, что Чехов часто не разрешает жизненные противоречия во множестве своих рассказов и пьес (и отсюда открытые финалы) — это не принцип Гончарова?
Нецельность человека и неразрешимость противоречий жизни характеризуют художественный мир и антропологию обоих писателей, и это, как нам представляется, ключевые их общие характеристики.
Обломов (роман «Обломов») и Коврин (рассказ «Черный монах»)
На неожиданную общность этих героев: магистра философии Коврина из рассказа «Черный монах» и Обломова из одноименного рассказа — указал исследователь С.А. Ларин. Исследователь считает, что оба героя переживают схожие комплексы и состояния: оба переживают болезнь, у обоих есть комплекс собственной исключительности, избранности, в произведениях оба героя переживают сюжетно сходные ситуации: романтически-возвышенную страсть, потом оба живут с обыкновенными женщинами, оба уходят из жизни в результате болезни [10, с. 36—37]. Прослеживая некоторую характерологическую и сюжетно-композиционную близость персонажей, С.А. Ларин вместе с тем не говорит о сущностной общности персонажей в контексте возможной близости художественных миров писателей. А между тем вполне можно поставить вопрос об этой общности, которая могла бы выступать основой сопоставления.
Нецельность человека у Гончарова
Нецельность человека у Гончарова в культурологическом плане хорошо показал Д.С. Мережковский. Эта нецельность проистекает из столкновения двух укладов жизни: в целом консервативно устроенный, патриархальный мир России сталкивается с Западом, с ценностями западной цивилизации с ее буржуазным индивидуализмом, стремлением к практическим целям, выстроенным на основе утилитарной разумности. Это, как показывает критик, приводит к разладу в жизненных стратегиях существования людей. Конкретно, в рамках романов Гончарова, показывается разлад между разумом и чувствами героев, что приводит к нецельности человека или однобокой цельности. Так, например, Обломов, считает Мережковский, по сердечности принадлежит Обломовке, провинциальной патриархальной провинции с ее медленно текущей жизнью без особых забот и хлопот, можно добавить, в рамках традиционного общества; разумом же он человек другого времени. С другой стороны, показан реалист Штольц, это более цельная личность, но показанная в романе однобоко, схематично [11, с. 135—136].
Впервые нецельность человека у Гончарова показана в романе «Обыкновенная история» в столкновении романтика Александра Адуева с реалистом Петром Адуевым, владельцем сахарного завода.
Нецельность человека здесь показана как результат отречения человека от романтической антропологии, в соответствии с которой важным условием существования человека была сердечность, «жизнь сердца». В духе натуральной школы с ее войной против романтизма в литературе в романе высмеивается отвлеченный романтизм не знающего жизни Адуева-младшего. Однако в финале признается тот факт, что с утратой «жизни сердца» утрачивается и цельность человека. Именно поэтому черствый прагматик Петр Адуев в эпилоге романа вдруг меняет свои жизненные ориентиры: ««положительный человек» Петр Иванович Адуев «при удаче, при такой карьере» намеревается уйти в отставку, продать завод, «жить не одной головой», осознав свою «ужасную ошибку» в отношениях с женой, которую он обрек на бесцветное существование своей сухостью, своими насмешками над идеальными порывами души» [12, с. 27]. Вместе с тем, с другой стороны, осознавший всю глубину идеалистической отвлеченности своего романтизма, переживший тяжелую душевную травму, связанную с утратой надежд и возвышенных желаний, Адуев-младший в финале превращается в копию дяди: получив «и карьеру, и фортуну», герой утрачивает какие-либо духовные порывы, нравственно деградирует, представая сингулярной, односложной личностью с очень простыми, утилитарными запросами. Даже сам облик сменившего радужные оперения героя представляется в финале неприятным, отталкивающим: «Как он переменился! Как пополнел, оплешивел, как стал румян! С каким достоинством он носит свое выпуклое брюшко и орден на шее! Глаза его сияли радостью. Он с особенным чувством поцеловал руку у тетки и пожал дядину руку...» [9, т. 1, с. 462].
Так, Гончаров сталкивает своего героя — А. Адуева — с веком реализма, критически переосмысливающим возвышенные духовные запросы личности. Примечателен в этом плане диалог Адуева-младшего с Адуевым-старшим:
— <...> Чего я требовал от тебя — не я все это выдумал.
— Кто же? — спросила Лизавета Александровна.
— Век.
— Так непременно и надо следовать всему, что выдумает твой век? — спросила она, — так все и свято, все и правда?
— Все и свято! — сказал Петр Иваныч.
— Как! правда, что надо больше рассуждать, нежели чувствовать? Не давать воли сердцу, удерживаться от порывов чувства? не предаваться и не верить искреннему излиянию?
— Да, — сказал Петр Иваныч.
— Действовать везде по методе, меньше доверять людям, считать все ненадежным и жить одному про себя?
— Да.
— И это свято, что любовь не главное в жизни, что надо больше любить свое дело, нежели любимого человека, не надеяться ни на чью преданность, верить, что любовь должна кончаться охлаждением, изменой или привычкой? что дружба привычка? Это все правда?
— Это была всегда правда, — отвечал Петр Иваныч, — только прежде не хотели верить ей, а нынче это сделалось общеизвестной истиной.
— Свято и это, что все надо рассматривать, все рассчитывать и обдумывать, не позволять себе забыться, помечтать, увлечься хоть и обманом, лишь бы быть оттого счастливым?..
— Свято, потому что разумно, — сказал Петр Иваныч [9, т. 1, с. 421—422].
Подобная нецельность героя создает и конфликт в романе «Обломов», герой показывается в не менее трагическом разладе с действительностью. В начале романа мы видим героя полностью разочаровавшимся в действительности, он отказался от какой-либо деятельности, и лежание и мечтания героя стали «нормальным его состоянием».
В столкновении со Штольцем выявляются причины этого разлада. Оказывается, что разочарован Обломов именно практическими целями жизни и именно поэтому отказался от какой-либо деятельности. Как известно, Штольц во 2-й части романа пытается вписать Обломова в мир делового и светского Петербурга. В гл. 4 этой части романа дает отпор Штольцу, заявляя, что у общества нет высших целей развития, все озабочены только эгоистическими интересами. Из-за этого люди утратили потенциал сердечности и служение идеалам. В ответ Штольц ставит вопрос о служении обществу, государству, наукам — эти идеалы были у Обломова, теперь они «в углу», как и забытые или недочитанные книги. Почему эти идеалы не воплотились в жизни Обломова, спрашивает герой. Обломов переходит в диалоге о своем видении воплощения идеала — он говорит об «иной», окультуренной Обломовке. По сути, герой мечтает о синтезе той Обломовки, которую он помнит (которая выступает в романе своеобразным раем на земле для Обломова — воплощением заботы и сердечного тепла) с духовным миром элиты, которым выступает дворянство. Нецельность, неразрешимость противоречий Обломов видит и в самой постановке вопроса о развитии общества, где всегда четко позиционируется стремление к прогрессу в качестве высшей цели: ему очевидно стремление человечества к гармонии, покою, но в истории — «все ломка да ломка». Не случайно Обломов спрашивает: «Да цель всей вашей беготни, страстей, войн, торговли и политики разве не выделка покоя, не стремление к этому идеалу утраченного рая?» [9, т. 4, с. 180].
Еще один круг противоречий, с которыми сталкивается герой, — столкновение любви с житейской практикой жизни, конфликт в романе переходит в стадию противоречий любовно-личностного характера: Обломов должен сделать выбор между двумя женщинами, очень важными в своей жизни — Ольгой и Агафьей Матвеевной Пшеницыной. Гончаров показывает Обломова романтиком в любви, человеком, способным лишь на возвышенные чувства, переживания. Ольга же захвачена проектом «иного» Обломова: он должен и остаться таким, каков он есть, то есть добрым и чувствительным, и вместе с тем приобрести новые качества — быть деятельным, бодрым. По сути, Ольга требует от Обломова соответствия статусу «настоящего жениха», приемлемого для света, где можно было бы предъявить Обломова как хороший, качественный продукт. Обломов вовсе не против служения своей пассии как цели, однако, как оказывается, он не способен решить все необходимые практические задачи, чтобы жениться, — задачи, которые вовсе не нужны ему самому, они нужны только Ольге в свете ее «проекта».
В конечном счете Обломов, переезжая на Выборгскую сторону, выбирает другую женщину: здесь от него уже не требуют жертв, Агафья жертвует всем сама ради него; на Выборгской стороне Обломову нравится быт Обломовки, ее уют, нравится помогать детям Агафьи Матвеевны и т. д. Однако в обмен на обретение Обломовки (ее идеального мира) Обломов теряет ту культурную среду, к которой он отчасти принадлежал (здесь не будет музыки, Casta diva, здесь никто не читает книги, не бывает в театре). Штольц предупреждает Обломова о приближающейся опасности подобного мезальянса: «Простая баба, грязный быт, удушливая сфера тупоумия» [9, т. 4, с. 444]. Эта фраза в контексте последующего существования Обломова на Выборгской стороне не отражает реальности: «простая баба» — но она правится Обломову, грязного быта нет: в эпоху расцвета хозяйство Агафьи Матвеевны описывается с почти гомеровской возвышенной детализацией идеально обустроенного мира; «удушливой атмосферы тупоумия» тоже нет: есть простота забот человеческого мира, простота человеческого счастья. По сути, это то, что отвергла Ольга: Ольга в целом ищет «другого», «иного» какого-то бытия — какой-то тоже высшей для себя цели, высшей пробы — ради чего жить. Так же как Обломов ищет «другую», «иную» Обломовку — ту же, но «иную», иную осмысленность деятельности, прогресса — Ольга ищет «иного» жениха: того же Обломова, но «другого», того, кто даст ей цели, ради чего жить, того же Штольца, но тоже «иного».
Однако в рамках художественного мира Гончарова, его модели построения сюжета и конфликта, а также характерологии героев обрести можно лишь то, что есть, или то, что повторяется, — Обломовку. В этом плане жизненные противоречия не разрешаются, вопрос об обретении «иного» остается открытым, нецельность человека не преодолена, вопрос об обретении человеком бытия в его цельности лишь поставлен как некая сокровенная потребность человека, но этот вопрос не разрешен. В окончательной реальности перспективы человеческого мира оказываются довольно суженными: как в мире человеческом, так и в природном, только одно — вечный возврат. Возможно, подобное положение спровоцировано невольным переносом циклического времени Обломовки (такого же, как в мифах) в современность, где в целом ничего не меняется, обречено на вечное повторение. Тот разрыв культур — Запада и России, — а им захвачен Гончаров, и именно им мотивируется нецельность стремящегося к целостности человека (Обломов) — остается непреодоленным, и об этом намекает новый трагический разрыв — новая нецельность человека, которая видится в финале в связи с Андрюшей. То, что пережил сам Андрей Штольц, прощаясь с домом, как бы перенесено в финал — в нечастные встречи Андрюши, сына Обломова, прижитого с Агафьей Матвеевной и отданного на воспитание Штольцу, с матерью. Когда-то Андрея Штольца оплакать было некому, теперь Андрюша, возможно, страдает от редкого присутствия матери:
Только когда приезжал на зиму Штольц из деревни, она бежала к нему в дом и жадно глядела на Андрюшу, с нежной робостью ласкала его и потом хотела бы сказать что-нибудь Андрею Ивановичу, поблагодарить его, наконец выложить перед ним все, все, что сосредоточилось и жило неисходно в ее сердце: он бы понял, да не умеет она и только бросится к Ольге, прильнет губами к ее рукам и зальется потоком таких горячих слез, что и та невольно заплачет с нею, а Андрей, взволнованный, поспешно уйдет из комнаты [9, т. 4, с. 489].
Нецельность человека и тоска по «иному» у Чехова
Трагический разрыв с действительностью нецельного человека (и отсюда его грезы по «иному) — это и сюжетная и конфликтообразующая модель многих произведений Чехова. Эта конструкция согласовывалась с мировоззренческой доктриной Чехова, согласно которой человек обладает лишь субъективной точкой зрения на мир, которая не может быть некоей целостной объективной моделью. Человек, по Чехову, всегда видит лишь часть картины, а не целое. Поэтому человек, несмотря на то, что определенная адаптационная его связанность с действительностью, со средой, всегда подчеркивается Чеховым, никогда не может быть полностью гармонизирован со средой, в том числе и потому его «правда» часто оказывается утверждаемой только пафосом ее субъективной экспрессии (экзистенции).
С подобного Гончарову мотива — отказа от действительности, разрыва с ней в устремленности к бездействию, гармонии, покою, — так же как и роман «Обломов», начинается рассказ А.П. Чехова «Черный монах»:
Андрей Васильич Коврин, магистр, утомился и расстроил себе нервы. Он не лечился, но как-то вскользь, за бутылкой вина, поговорил с приятелем доктором, и тот посоветовал ему провести весну и лето в деревне. Кстати же пришло длинное письмо от Тани Песоцкой, которая просила его приехать в Борисовку и погостить. И он решил, что ему в самом деле нужно проехаться [5, т. 8, с. 226].
Но важно не только это: А. Коврин в состоянии покоя, в ощущении высшей гармонии всецело обращен к «иному»: он как будто оказывается в состоянии высшей готовности задать вопрос к бытию, в чем его смысл в его отношении к человеку, главный, окончательный смысл: зачем оно в своем со-присутствии человеку:
Коврин по лавам перешел на другую сторону. Перед ним теперь лежало широкое поле, покрытое молодою, еще не цветущею рожью. Ни человеческого жилья, ни живой души вдали, и кажется, что тропинка, если пойти по ней, приведет в то самое неизвестное загадочное место, куда только что опустилось солнце и где так широко и величаво пламенеет вечерняя заря. «Как здесь просторно, свободно, тихо! — думал Коврин, идя по тропинке. — И кажется, весь мир смотрит на меня, притаился и ждет, чтобы я понял его...» (курсив мой. — А.О.) [5, т. 8, с. 234].
Именно эта «ищущая» основа объединяет двух героев и одновременно позиционирует отличие от обыкновенных, практически действующих, неищущих персонажей, в этом именно их исключительность, их «болезнь», на которую обратил внимание исследователь С.А. Ларин, она вовсе не в том, что у обоих некая мания величия. Обломов противопоставляет себя «другим», и Коврин себя — стадному человечеству, как считает исследователь С.А. Ларин [10, с. 36]. В этом герои тождественны. Однако Обломов, положим, осознает свою исключительность, в сцене с «другим» превознося свое элитарное происхождение, но потом у него возникает и самоосуждение. Так же и Коврин: посредством встреч и разговоров с монахом герой осознает свою высшую избранность, но одновременно он же, пойдя на поводу у родственников, соглашается лечиться; в начале рассказа после первой сцены с монахом, находясь в экстазе, в возбуждении, признается Тане в любви, потом женится. Можно сказать: адаптационные механизмы жизни и тут, и там берут свое, но они же и разрывают героев, раздваивают: они должны и признать фактуру реальности, влиться, так сказать, в обыкновенное, «стадное человечество», и одновременно оставаться самими собой. И потому комплекс самоутверждения по пути осознания своей высшей исключительности оказывается довольно неоднозначной реляцией. В конечном счете, оба писателя выстраивают сюжеты о своих героях как будто в корреляции с Ницше, который предостерегает об опасности гордыни псевдоэлитарности — ничем не обеспеченной элитарности, которая может быть выдана человеком за подлинное сверхчеловеческое начало. И оба героя прекрасно осознают это сами. Несмотря на бунт против родственников в защиту счастья своей субъективной исключительности, Коврин в финале рассказа, уже живя с другой женщиной, признает несостоятельность своей жизни, ничтожность успехов, отдаленность от идеалов, проповедуемых монахом. Обломов, на протяжении романа постоянно клеймивший себя за «обломовщину», окончательный разрыв с Ольгой воспринимает как крах своей жизни. Много о крахе жизни Обломова говорят и герои романа, и критики. Как считал критик А.В. Дружинин, Агафья Матвеевна «навалила гробовой камень над всеми стремлениями» Обломова [13]. Окончательный приговор в отношении жизни главного героя произносит Штольц в финале романа: «обломовщина» погубила жизнь Обломова, он не смог реализовать свои мечты, идеалы:
— Погиб, пропал ни за что. — Штольц вздохнул и задумался.
— А был не глупее других, душа чиста и ясна, как стекло; благороден, нежен, и — пропал! — Отчего же? Какая причина? — Причина... какая причина! Обломовщина! — сказал Штольц [9, т. 4, с. 493].
Было бы очень похоже на Гончарова, если бы Чехов в финале тоже приписал: «ковринщина» погубила Коврина, кафедра Коврину была плита на его жизнь и т. д., кстати, последнее в каком-то смысле так и есть. Кафедра, то, как ее добивался чеховский герой, и была плита на его жизнь, ее получение в каком-то смысле стало итогом нетворческого развития персонажа. Но дело даже не в этом: в конечном счете оба произведения об одном — о принципиальной нереализуемости в жизни высших духовных запросов человека, о принципиальной невозможности обратить к самой жизни эти запросы, которые остаются только вопросами о высшей гармонии, обращенные к «иному», превращаются в вечные круги трансцендирования.
Почему это происходит? Чехов словами своего умирающего в чахотке героя говорит о том, что жизнь коротка, мала, слишком много забирает за самые небольшие блага:
Он думал о том, как много берет жизнь за те ничтожные или весьма обыкновенные блага, какие она может дать человеку. Например, чтобы получить под сорок лет кафедру, быть обыкновенным профессором, излагать вялым, скучным, тяжелым языком обыкновенные и притом чужие мысли, — одним словом, для того, чтобы достигнуть положения посредственного ученого, ему, Коврину, нужно было учиться пятнадцать лет, работать дни и ночи, перенести тяжелую психическую болезнь, пережить неудачный брак и проделать много всяких глупостей и несправедливостей, о которых приятно было бы не помнить [5, т. 8, с. 256].
Лишь в финале герой в мгновения перед смертью обретает гармонию, в которой сливаются воедино его молодость, идеалы, природа, Черный монах и он сам. Герой как будто перед смертью грезит о «вечном возврате», но не «вечном возврате», который понятен лишь для природного мира, но о «вечном возврате» и того личностно-индивидуального, что есть в каждом отдельном человеке (об этом говорит и монах). Так, нецельный человек грезит об абсолютной целостности, отсюда и его тоска по иному. С другой стороны, Чехов подчеркивает и то, что только ценой утрат достигает человек малые земные блага, малое земное счастье. Конечно, в каком-то смысле можно сказать: Коврин утратил потенциал настоящего творческого развития — потому и появляется в его жизни монах. Но также в свете болезни персонажа (чахотки) важно и то, что человеку никогда не хватает сил на настоящее прекрасное творческое развитие, потому что он постоянно умирает. Сил всегда мало, а монаха всегда много. В этом смысле можно согласиться с С.А. Лариным: монах символизирует некое заточенье духовных, творческих сил, их конечность, ограниченность. Монах ужасен, но Таня и ее отец Песоцкий тоже варианты монаха [см.: 10, с. 39].
Так же построен и сюжет об Обломове. Обретя одно, герои утрачивают другое: то есть те или иные ограничения, заточения духа остаются. В противоположность этому остается целостность, но она выражена как мечта по «иному». Ее и выразил монах у Чехова — но и заточил в себе дух Коврина. Остаются еще разрывы в ткани бытия — противоречия. Мечты об окультуренном рае Обломовки реализуются в финале гончаровского романа слабым схематичным подобием — домом Штольца, но этот дом, по сути, является четырехэтажным домом Рейнгольда, который хотел воспроизвести в своей жизни Штольц. Обломов утрачивает романтически возвышенную любовь, но обретает простое семейное счастье с Агафьей Матвеевной ценой утраты принадлежности к более элитарной культурной среде, к которой он изначально принадлежал. Этот быт и эти любвеобильные заботы хозяйки погубили Обломова. Повторимся словами критика: Агафья Матвеевна «...навалила гробовой камень над всеми стремлениями» Обломова (утрата), но она же была и огромным счастьем, добавляет критик: «...ей все будет прощено за то, что она много любила» [13].
В романе Гончарова не реализовался не только Обломов, которого погубила «обломовщина», как говорит слишком критичный — и это всегда не к себе — Штольц. Не реализовалось ничье стремление к целостности, реализовалось только то однобокое, что воспевалось Штольцем и дядюшкой Петром Адуевым: прогресс, перемалывающий в своих жерновах все человеческое, сердечное, живое в эгоистические интересы, простирающиеся от делового реализма до любви и семейного счастья, в дом Рейнгольда как конечное завоевание. От Обломова с его гуманистическими идеалами, «золотым сердцем», заботами обо всех, невзирая на чины, все отказались. Не поэтому ли такой подозрительно протяженный панегирик Штольца в отношении Обломова в финале?
— <...> Хочешь, я скажу тебе, отчего он тебе дорог, за что ты еще любишь его?
Она кивнула в знак согласия головой.
— За то, что в нем дороже всякого ума: честное, верное сердце! Это его природное золото; он невредимо пронес его сквозь жизнь. Он падал от толчков, охлаждался, заснул, наконец, убитый, разочарованный, потеряв силу жить, но не потерял честности и верности. Ни одной фальшивой ноты не издало его сердце, не пристало к нему грязи. Не обольстит его никакая нарядная ложь, и ничто не совлечет на фальшивый путь; пусть волнуется около него целый океан дряни, зла, пусть весь мир отравится ядом и пойдет навыворот — никогда Обломов не поклонится идолу лжи, в душе его всегда будет чисто, светло, честно... Это хрустальная, прозрачная душа; таких людей мало; они редки; это перлы в толпе! Его сердца не подкупишь ничем; на него всюду и везде можно положиться. Вот чему ты осталась верна и почему забота о нем никогда не будет тяжела мне. Многих людей я знал с высокими качествами, но никогда не встречал сердца чище, светлее и проще; многих любил я, но никого так прочно и горячо, как Обломова. Узнав раз, его разлюбить нельзя. Так это? Угадал?
Ольга молчала, потупя глаза на работу. Андрей задумался [9, т. 4, с. 467].
Вопросы и творческие задания
1. Прочитайте роман И.А. Гончарова «Обыкновенная история» и повесть А.П. Чехова «Дуэль». В чем переклички писателей в трактовке противостояния романтиков и реалистов в произведениях? Кто из героев произведения Чехова стараются смягчить, примирить противоречия героев-антагонистов? Почему и как они это делают? Почему это важно для Чехова? Какие известные персонажи спародированы в «лишнем человеке» Лаевском?
2. В чем открытость противоречиям жизни в чеховском творчестве и романах И.А. Гончарова? Приведите примеры.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |