Весной 1884 г. Антон Павлович успешно выдержал выпускные государственные экзамены, которых так боялся.
Давно ждал он этого момента. Чуть ли не за год просил Александра Павловича позаботиться о даче под Таганрогом: «...Врачом приеду и проживу с вами целое лето. Деньги будут, и поживем», — мечтал он.
Но дачу на родине почему-то не снял, а поехал отдыхать в Воскресенск (ныне г. Истра), где уже седьмой год в приходской школе учительствовал брат Иван и у которого обычно летом собиралась семья.
В двух верстах от Воскресенска находилась земская больница, возглавляемая доктором П.А. Архангельским.
Павел Арсентьевич Архангельский был учеником и сподвижником одного из основоположников русской земской медицины Е.А. Осипова1.
Земская медицина к моменту получения А.П. Чеховым лекарского паспорта насчитывала двадцатилетнюю историю. Так же, как и сама реформа о земельном самоуправлении, она возникла в результате преобразований, вызванных революционной ситуацией 1859—1861 гг.
Исчерпывающую характеристику этой реформы дал В.И. Ленин: «Земство — кусочек конституции. Пусть так. Но это именно такой кусочек, посредством которого русское «общество» отманивали от конституции. Это — именно такая, сравнительно очень маловажная, позиция, которую самодержавие уступило растущему демократизму, чтобы сохранить за собой главные позиции, чтобы разделить и разъединить тех, кто требовал преобразований политических»*.
Руководящие посты в земстве захватили дворяне — землевладельцы, бывшие крепостники. Их, естественно, мало заботило здоровье многомиллионных крестьянских масс. На том скудном пайке, на каком содержалась земская медицина, она легко могла умереть, едва появившись на свет, если бы ряды врачей не пополнились лучшими представителями русской разночинной интеллигенции. Оми внесли в земское дело, как писал впоследствии выдающийся организатор советского здравоохранения З.П. Соловьев, «и неподдельную любовь, и искреннюю преданность, и горячую убежденность, и упорную энергию — все то, что служит залогом успеха в общественном служении».
Одним из таких бескорыстных и самоотверженных земских врачей и был Павел Арсентьевич Архангельский. К нему в Чикинскую больницу, на временную работу устроился новоиспеченный доктор А.П. Чехов. Они уже были знакомы — летом Антон Павлович здесь проходил студенческую практику — и, несмотря на восьмилетнюю разницу в возрасте, близко сошлись.
«Чикинская больница считалась поставленной образцово, — вспоминает брат писателя Михаил Павлович Чехов, — сам Павел Арсентьевич был очень общительным человеком, и около него всегда собиралась для практики медицинская молодежь, из которой многие потом сделались медицинскими светилами... Часто после многотрудного дня собирались у одинокого Архангельского, создавались вечеринки, на которых говорилось много либерального и обсуждались литературные новинки Много говорили о Щедрине, Тургеневым зачитывались взапой. Пели хором народные песни, «Укажи мне такую обитель», со смаком декламировали Некрасова...».
В обстановке скромной деревенской больницы Антон Павлович, естественно, не мог приобрести солидный клинический опыт. Но он получил здесь нечто большее: прошел главную врачебную школу — школу сострадательного отношения к больному и бескорыстного служения общественному благу. Этой школе он останется верен всю свою жизнь.
Особый интерес для нас представляет оценка работы молодого доктора, сделанная его опытным коллегой П.А. Архангельским:
«Антон Павлович производил работу не спеша, иногда в его действиях выражалась как бы неуверенность; но все он делал с вниманием и видимой любовью к делу, особенно с любовью к тому больному, который проходил через его руки. Он всегда терпеливо выслушивал больного, ни при какой усталости не возвышал голоса, хотя бы больной говорил и не относящееся к уяснению болезни... Душевное состояние больного всегда привлекало особое внимание Антона Павловича...»
Одновременно с работой в Чикино А.П. Чехов принял на себя заведование земской больницей в Звенигороде. На этом посту он заменил врача С.П. Успенского — молодого человека из семинаристов, говорившего на «о» и со всеми обращавшегося на «ты».
Михаил Павлович приводит забавную сцену «сватовства» А.П. Чехова на эту должность:
«— Послушай, Антон Павлов, — обратился он (Успенский. — Б.Ш.) к писателю, — я, брат, поеду в отпуск, а заменить меня некем... Послужи, брат, ты за меня. Моя Пелагея будет тебя кормить. И гитара есть...
А.П. подумал, согласился и, взяв меня с собой, переехал в Звенигород...»
Это был хороший период в жизни Антона Павловича. «Живу с апломбом», — так в свойственной ему шутливой манере оценивает он в одном из писем свое настроение первых недель после окончания университетского курса. Главная проблема, одолевавшая его не один год, — чему же все-таки себя посвятить: врачебному делу или писательскому — была решена (во всяком случае — на время) в пользу медицины. Перед ним, как он сам говорил, открылась стезя Боткина и Захарьина. В руках твердая профессия, да и близкие не советуют менять «настоящее дело на бумагомарание», как позднее напишет он В.Д. Григоровичу.
Удивительно, что никто из чеховского окружения не разглядел в его ранних рассказах гениального художника. В этом смысле примечательно признание его друга писатели В.А. Гиляровского, что только «Каштанка» и «Степь» открыли ему глаза на истинное значение Чехова.
А.П. Чехов не собирается оставлять литературные занятия, но на протяжении последующих двух лет будет уделять им только досуг: несколько часов в день и кусочек ночи. «Медицина, — замечает он, — не адвокатура: не будешь работать, застынешь».
Пока идут переговоры о штатном месте в одной из клиник Москвы или Петербурга, доктор Чехов работает в Чикино и Воскресенске. Принимает больных в амбулатории (до 30—40 человек в день), ездит на вызовы, а иногда участвует в судебно-медицинских вскрытиях.
«...Сейчас я приехал с судебно-медицинского вскрытия, бывшего в 10 верстах от Воскресенска, — пишет он Н.А. Лейкину. — Ездил на залихватской тройке купно с дряхлым, еле дышащим и за ветхостью никуда не годным судебным следователем, маленьким, седеньким и добрейшим существом, мечтающим уже 25 лет о месте члена суда. Вскрывал я вместе с судебным врачом на поле, под зеленью молодого дуба, на проселочной дороге...».
Столичные клинические больницы переполнены штатными и сверхштатными ординаторами, работающими бесплатно и подолгу ожидающими вакансии. Пробиться сразу в штатные врачи непросто, и хлопоты Чехова, вероятно, не очень настойчивые, не увенчались успехом.
Он решает попытать счастья на поприще городского частнопрактикующего врача.
Его письма первых лет после окончания курса университета полны изредка серьезной, а чаще шутливой информации о медицинской практике, которая, как он отмечает в разное время, то наклевывается помаленьку, то налаживается, то подвигается, однако, судя по всему, дохода не приносит.
«...Не так давно лечил одной барышне зуб, не вылечил и получил 5 руб.; лечил монаха от дизентерии, вылечил и получил 1 р.; лечу одну московскую актрису от катара желудка и получил 3 руб. Таковой успех на моем поприще привел меня в такой восторг, что все оные рубли я собрал воедино и отослал их в трактир Банникова, откуда получаю для своего стола водку, пиво и прочие медикаменты», — посмеивается Чехов.
В другом письме он шутит по поводу своей клиентуры: «...Лечу в аристократических домах. Например, сейчас я иду к графине Келлер лечить... ее повара и к Воейковой — лечить горничную».
Что и говорить, клиентуру его нельзя назвать состоятельной, и А.П. Чехов нередко отказывается от положенного ему гонорара.
Рассказывают, что однажды, когда он не взял плату за лечение, благодарная пациентка подарила на память дорогому доктору чернильницу с бронзовой статуэткой. Эпизод этот мог подсказать ему тему юморески о бронзовом канделябре («Произведение искусства»).
То и дело к нему за помощью обращаются родственники, друзья и знакомые. «Иметь у себя в доме врача — большое удобство», — иронизирует по этому поводу Антон Павлович.
Но это не больше, чем шутка.
В.А. Гиляровский вспоминает, как однажды он заболел рожей, сын — скарлатиной, а нянька — сыпным тифом. Лечил их всех друг Гиляровского А.И. Владимиров, только что окончивший университет. Случайно забежал Антон Павлович. «...Он пришел в ужас и стал укорять нас, что не послали за ним, осмотрел няню, сына, проглядел рецепты и остался доволен лечением. Тут вернулся Владимиров, и мы все вместе уговорили Антона Павловича не приходить больше в наш очаг заразы. Суровый Владимиров для убедительности перевел все на профессиональную почву: дескать, лечу я и прошу не мешать. Как будто — уговорили. Не прошло, однако, и двух дней, как Антон Павлович явился опять и затем стал заходить и справляться чуть ли не ежедневно...»
В летние месяцы, когда Чехов выезжает на дачу, он снова работает в Чикино или подменяет в Звенигороде своего товарища — земского врача С.П. Успенского.
«Был занят по горло», — объясняет он Н.А. Лейкину2 причину задержки обещанного рассказа. Ему же сообщает, что принял за лето несколько сот больных, а заработал всего один рубль.
Писать Антону Павловичу в этот период приходится с перерывами, а такое писание (Чехов применяет здесь очень точное медицинское сравнение) — «то же самое, что пульс с перебоями».
Об ответственности, с какой Антон Павлович относился к своим врачебным обязанностям, свидетельствует его письмо издателю «Нового времени» А.С. Суворину, предложившему молодому литератору сотрудничать в столичной газете: «...Я врач и занимаюсь медициной... Не могу я ручаться за то, что завтра меня не оторвут на целый день от стола... Тут риск не написать к сроку и опоздать постоянный...»
И даже в известном письме к одному из старейших русских писателей Д.В. Григоровичу (который оказался проницательнее многих и сумел разглядеть в Чехове настоящий талант, выдвигающий его «далеко из круга литераторов нового поколения») Антон Павлович напишет, что он «врач и по уши втянулся в свою медицину».
Однако обласканный и ободренный Д.В. Григоровичем, Чехов все больше и больше будет уделять времени и душевных сил литературному творчеству, поняв, что оно является его истинным призванием.
А с медициной он поступит, как в свое время с литературой, выделив для врачебной практики несколько часов в день.
Стетоскоп и докторский молоточек — эти простейшие диагностические инструменты, которые и сегодня не сняты с личного вооружения врача, можно увидеть в доме-музее Антона Павловича рядом с его чернильным прибором. Это — не только экспонаты, символизирующие медицинскую профессию писателя. По свидетельству его сестры Марии Павловны, они всегда лежали на письменном столе Чехова и нередко использовались им по назначению.
А.П. Чехов, подчеркивает большинство его биографов, не сменил одну профессию на другую, как это сделали, например, его великие коллеги-предшественники: профессор медицины в Монпелье Франсуа Рабле и полковой немецкий врач Фридрих Шиллер. Антон Павлович до последних дней своей жизни сохранил тесную связь с врачебной своей профессией.
Летом 1887 г. он снова практикует в Воскресенске, а в последующие два летних сезона — в Сумах под Харьковом, где снимает на берегу Псла флигель в старой барской усадьбе Линтваревых.
Сестры Линтваревы, как и Чехов, — врачи. Старшая тяжело болеет, и Антон Павлович помогает младшей принимать больных на фельдшерском пункте.
Елена Михайловна Линтварева — тихая, застенчивая женщина, бесконечно добрая и чрезвычайно осторожная с больными. Ей постоянно видятся плохие прогнозы, а в назначении лекарств она нерешительна и прописывает их в гомеопатических дозах.
На консилиумах, устраиваемых двумя молодыми специалистами, они часто спорят. «...Я являюсь благо-вестником там, где она видит смерть, и удваиваю те дозы, которые она дает...» — отмечает Антон Павлович в одном из писем.
По-видимому, он был «благовестником» не только на этих консилиумах. В 1901 г. он предсказал Сергею Львовичу Толстому благоприятный исход болезни его отца, когда, пожалуй, мало кто верил в это, и не ошибся. Он вселил в больного В.Г. Короленко уверенность, что тот поправится, и оказался прав.
Чехов, которого называли «неисправимым пессимистом», «поэтом мелодии печали» и т. п., на самом деле и в творчестве своем был «благовестником». Это он, стоя на пустынном берегу могучего Енисея, предрекал, что «придет время, когда полная, умная и смелая жизнь осветит... эти берега».
Его уничтожающая критика носит созидательный характер, так как направлена на утверждение высокого призвания человека. А.М. Горький говорил, что бодрое и обнадеживающее пробивается у Чехова «сквозь кромешный ужас жизни».
Рассказы и пьесы его полны тех самых «неизъяснимых предчувствий» грядущего счастья, в которое так искренне верит нищий и неустроенный в жизни Петя Трофимов из «Вишневого сада»: «...Вот оно счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие!»
Пик медицинской деятельности Антона Павловича приходится на мелиховский период его жизни (девяностые годы прошлого столетия) — в то же время один из наиболее значительных и плодотворных в творческой биографии писателя.
Как это объяснить?
Еще за несколько месяцев до переезда в Мелихово А.П. Чехов делился с Сувориным сокровенными мыслями: «...Если я врач, то мне нужны больные и больница; если я литератор, то мне нужно жить среди народа... Нужен хоть кусочек общественной и политической жизни, хоть маленький кусочек...»
В Мелихово он получил все это с избытком.
Избранный земским гласным, Чехов активно участвует в работе земского собрания, уделяя особое внимание народному здравоохранению и просвещению. Он вникает во все вопросы строительства на селе. Это ему обязано местное население проведением шоссейных дорог от станции Лопасня до Мелихова. На свои деньги он строит школы в Талеже, Новоселках и Мелихове. Антон Павлович сам составляет для них проекты, заключает подряды, покупает строительные материалы, мебель, наглядные пособия.
Существенную часть его общественной жизни составляла врачебная работа.
Профессия врача завоевала ему сердца крестьян, а без этого мы не узнали бы ни «Моей жизни», ни «Мужиков», ни «В овраге».
Свое знакомство с мелиховскими крестьянами, когда к нему явились ходоки, Антон Павлович начал с просьбы, чтобы не звали его барином. «Я не барин, я доктор. Лечить вас буду», — записал со слов крестьян — современников Чехова — директор мелиховского музея Ю. К Авдеев.
Любопытно, что в документах о приобретении имения у дворянина Н.П. Сорохтина А.П. Чехов выступает не как профессиональный писатель, пользующийся большой известностью в России, а как доктор, и под договором стоит подпись: «Врач А.П. Чехов».
С первых же дней жизни в усадьбе Антон Павлович развернул бурную медицинскую практику.
Его непременной помощницей — и медицинской сестрой, и ассистентом во время несложных операций, и провизором домашней аптеки — была Мария Павловна, которая потом как очевидец и участник событий расскажет биографам А.П. Чехова о частых выездах за много верст к тяжелобольным, о бесплатном лечении, о регулярных утренних приемах. Усадьба превратилась в амбулаторию, куда пациенты стекались не только из Мелихова, но и из окрестных деревень.
Все это, естественно, утомляло писателя и отрывало его от главных дел. Однако, как вспоминала Мария Павловна, он никогда никому не отказал в помощи, и не было случая, чтобы он высказал вслух сожаление по поводу этой своей добровольной нагрузки.
Медицина способствовала налаживанию добрых отношений Чехова с крестьянами.
«...Мужиков и лавочников я уже забрал в свои руки, победил, — с гордостью отметит Антон Павлович в мае 1892 г. — у одного кровь пошла горлом, другой руку деревом ушиб, у третьего девочка заболела... Оказалось, что без меня хоть в петлю полезай. Кланяются мне почтительно, как немцы пастору, а я с ними ласков — и все идет хорошо».
Чехов отстаивает интересы крестьян в земстве. Только благодаря его вмешательству было запрещено строительство кожевенного предприятия на речке Люторке, откуда окрестное население брало воду.
О губительном влиянии этих предприятий на окружающую природу и здоровье человека Чехов расскажет в повести «В овраге». Описание села Уклеево, по меткому выражению Ю.К. Авдеева, похоже на санитарный отчет земству: «...В нем (селе. — Б.Ш.) не переводилась лихорадка и была топкая грязь даже летом, особенно под заборами, над которыми сгибались старые вербы, дававшие широкую тень. Здесь всегда пахло фабричными отбросами и уксусной кислотой, которую употребляли при выделке ситцев. Фабрики — три ситцевых и одна кожевенная — находились не в самом селе, а на краю и поодаль. Это были небольшие фабрики, и на всех их было занято около четырехсот рабочих, не больше. От кожевенной фабрики вода в речке часто становилась вонючей; отбросы заражали луг, крестьянский скот страдал от сибирской язвы, и фабрику приказано было закрыть. Она считалась закрытой, по работала тайно, с ведома станового пристава и уездного врача, которым владелец платил по десяти рублей в месяц...»
Рассказы мелиховских крестьян о Чехове начали записываться еще при жизни писателя.
«Приблизительно за год до того, как я познакомилась с семьей Чеховых, я направилась навестить мою бывшую кормилицу, жившую в деревне близ станции Лопасня, — вспоминает Т.Л. Щепкина-Куперник. — Она оказалась больна, как тогда говорили, чахоткою. Я очень встревожилась и стала допрашивать, есть ли там доктор, есть ли у него лекарства, и она ответила мне: «Не бойся, родимая, дохтур у нас тут такой, что и в Москве не сыщешь лучше. Верст за шесть живет. Антон Павлович. Уж такой желанный, такой желанный — он и лекарства мне все сам дает».
Только позднее, познакомившись с Чеховым и попав в Мелихово, я поняла, кто был этот «желанный» Антон Павлович...»
Любопытные высказывания зажиточного крестьянина о Чехове оставил писатель Н.Д. Телешов:
«— ...Чудак-человек!.. Бестолковый!.. Ну, скажи, хорошо ли: жену мою, старуху, ездил лечить — вылечил. Потом я захворал — меня лечил. Даю денег, а он не берет. Говорю: «Антон Павлыч, милый, что же ты делаешь? Чем жить-то будешь? Человек ты не глупый, дело свое понимаешь, а денег не берешь, чем тебе жить-то?» Говорю «Подумай о себе: куда ты пойдешь, если, не ровен час, от службы тебе откажут?.. Куда денешься с пустыми-то руками?.. Смеется и больше ничего.
«Если, — говорит, — меня с места прогонят, я тогда возьму и женюсь на купчихе». — «Да кто, — говорю, — за тебя пойдет, если ты без места окажешься?» Опять смеется, точно не про него разговор.
Старик рассказывал, а сам крутил головой и вздыхал, а то по-хорошему улыбался. Видно было, что он искренне уважает своего «бестолкового» доктора, только не одобряет его поведения...»
О том, что эти воспоминания соответствуют действительности, свидетельствует одно из писем самого Антона Павловича:
«...Ходил в деревню к чернобородому мужику с воспалением легкого. Возвращался полем. По деревне я прохожу не часто, и бабы встречают меня приветливо и ласково, как юродивого. Каждая наперерыв старается проводить, предостеречь насчет канавы, посетовать на грязь или отогнать собаку...»
Застенчивый и скромный в оценке собственной личности, он и здесь не удержался от шутки, сравнив себя с юродивым.
Шарль де Бос, как свидетельствует А. Моруа, расставляя книги на полке по принципу единства мышления, говорил: «Чтобы правильно определить положение Чехова, нужно найти термин, равнозначный мудрецу и святому».
Желание служить доброму делу было у Чехова желанием души, самым естественным его желанием, условием его личного счастья — и непосредственным образом проявлялось в его медицинской деятельности.
1892 г. — год приобретения А.П. Чеховым мелиховской усадьбы совпал со страшной эпидемией холеры, распространявшейся с юга на Центральную Россию.
Казалось, сама судьба посылала Серпуховской земской управе, так бедной врачебными кадрами (на врача приходилось около 20 тысяч населения!), еще одного доктора, который к тому же наотрез отказался от компенсации за работу.
Сохранилось письмо председателя земской управы, подтверждающее, что А.П. Чехов добровольно принял на себя обязанности санитарного врача:
«М.Г. Антон Павлович!
Кн. С.И. Шаховской довел до сведения Серпуховского Санитарного Совета письмо Ваше, выражающее готовность послужить земству в случае появления холерной эпидемии в Серпуховском уезде. Выслушав это желание Ваше прийти на помощь в трудную минуту борьбы с страшной угрожающей нам опасностью. Серпуховский Санитарный Совет просил меня выразить Вам за такое столь ценное для нас предложение искреннюю и глубокую благодарность...»
Поскольку в этот период Антон Павлович вынужден был прекратить всякую литературную деятельность, то наряду с эпидемией холеры ожидал у себя в Мелихово, как он выражался, и другую эпидемическую болезнь — безденежье.
«...От содержания я отказался, дабы сохранить себе хоть маленькую свободу действий», — объяснял он А.С. Суворину.
Однако о какой «свободе действий» может идти речь, если он считает себя мобилизованным, уехать никуда не может, не имеет ни времени, ни сил сесть за письменный стол и в полной мере (даже сверх того) исполняет все функции участкового врача?
Надо полагать (и так считает большинство биографов Чехова), что он отказался от материального содержания лишь потому, что рассматривал свою врачебную работу как работу общественную, как тот маленький «кусочек политической и общественной жизни», об отсутствии которой он сожалел несколько месяцев назад.
Холера приближается к Московской губернии, и Антон Павлович «на всех парах» организует медицинское обеспечение своего участка, в состав которого входит 25 деревень, 4 фабрики и 1 монастырь.
Создавать приходится на голом месте и при отсутствии каких-либо средств.
С горькой иронией он восхищается своими способностями: «Оказался я превосходным нищим; благодаря моему нищенскому красноречию мой участок имеет теперь 2 превосходных барака со всей обстановкой и бараков пять не превосходных, а скверных. Я избавил земство даже от расходов по дезинфекции. Известь, купорос и всякую пахучую дрянь я выпросил у фабрикантов на все свои 25 деревень...»
Готовясь к схватке с холерой, Антон Павлович изучает историю предыдущих эпидемий в Серпуховском уезде.
«...B 1848 г. в моем участке была холера жестокая; рассчитываем, что и теперь она будет не слабее...» — сообщает он Н.А. Лейкину.
В эпидемию, о которой упоминает А.П. Чехов, из 377 деревень Серпуховского уезда очаги инфекции вспыхнули почти в 300 селениях и унесли более 4000 жизней.
«...Мы, уездные лекаря, приготовились, — записывает Антон Павлович, когда были проведены основные противоэпидемические мероприятия, — программа действий у нас определенная, и есть основания думать, что в своих районах мы понизим процент смертности от холеры. Помощников у нас нет, придется быть и врачом и санитарным служителем в одно и то же время; мужики грубы, нечистоплотны, недоверчивы; но мысль, что наши труды не пропадут даром, делает все это почти незаметным...»
Стоит сравнить это письмо с размышлениями Ольги в финале «Мужиков» («...Они грубы, не честны, грязны, не трезвы, живут несогласно... Да, жить с ними было страшно, но все же они люди, они страдают и плачут как люди...»), чтобы убедиться, что эта его повесть — одна из самых беспощадно-правдивых и сильных в творчестве Антона Павловича, не только густо настоена на жизненном опыте земского врача Чехова, но и выстрадана им.
А.П. Чехов не ошибся: бескорыстный и упорный труд земских врачей принес ожидаемые результаты. В эпидемию 1892 г. в Серпуховском уезде было зарегистрировано всего 14 случаев заболевания с четырьмя смертельными исходами, а очаги инфекции были быстро локализованы. И произошло это не потому, что холера стала добрее и слабее, а благодаря той огромной работе, которую проделали земские врачи Серпуховского уезда, включая доктора А.П. Чехова.
«...В доброе старое время, когда заболевали и умирали тысячами, не могли и мечтать о тех поразительных победах, какие совершаются теперь на наших глазах. Жаль, что Вы не врач и не можете разделить со мной удовольствия, т. е. достаточно прочувствовать и сознать и оценить все, что делается...» — писал он на курорт в Биарриц сбежавшему от холеры А.С. Суворину.
Когда эпидемия холеры отступит и Антон Павлович сложит с себя официальные полномочия участкового врача, он с удовольствием будет вспоминать прошедшее лето.
Несмотря на неимоверные затраты сил, на отсутствие помощников, на разбитые дороги, на плохих лошадей и экипаж, нездоровье и безденежье, он напишет: «...Ни одно лето не проводил так хорошо, как это... Мне нравилось и хотелось жить... Завелись новые знакомства и новые отношения. Прежние наши страхи перед мужиками кажутся теперь нелепостью. Служил я в земстве, заседал в Санитарном совете, ездил по фабрикам — и это мне нравилось. Меня уже считают своим...»
Своим его считают в первую очередь врачи и окрестные крестьяне.
Бок о бок с Антоном Павловичем в Белопесоцкой волости того же Серпуховского уезда воюет с холерой его старая знакомая, «уважаемый товарищ» Елена Михайловна Линтварева.
Руководит земской медициной в Серпуховском уезде его коллега еще по Чикинской больнице, самый талантливый ученик Е.А. Осипова — П.И. Куркин3, дружеские отношения с которым у Антона Павловича сохранятся на всю жизнь.
Он тесно сойдется и с другими врачами — И.И. Орловым, Д.Н. Жбанковым, И.Г. Витте, Н.И. Невским, В.А. Павловской, с директором губернской земской психиатрической больницы, расположенной в 17 верстах от Мелихово, доктором В.И. Яковенко и другими.
«...Земцы здесь интеллигентны, товарищи дельные и знающие люди...» — скажет он о них. И это в его устах самая высокая оценка.
«...Поразительно вспомнить, — писал П.И. Куркин, — до какой степени серьезно и интимно вошел Антон Павлович в профессиональные интересы практического общественного работника, каким является у нас участковый врач...»
Говоря это, Петр Иванович упускает из вида, что Чехов был подготовлен к подобной работе еще с тех пор, когда впервые в Чикинской больнице у П.А. Архангельского надел на себя красную рубаху земского врача. (В одном из писем 1885 г. Антон Павлович просит своего товарища И.Г. Розанова привести забытую им в Звенигородской больнице красную рубаху).
Цвет рубахи имеет символическое значение. Недаром в его раннем рассказе «Не судьба!» несостоявшийся председатель земской управы, помещик и махровый реакционер Шилохвостов, прямо заявляет: «...Чуть замечу, что который из учителей пьяница и социалист — айда, брат! Чтоб и духу твоего не было! У меня, брат, земские доктора не посмеют в красных рубахах ходить!...»
Дело, конечно, не в рубахе, а в том, что деятельность земских врачей, провозгласивших принцип бесплатной медицинской помощи многомиллионному крестьянскому населению России, вошла в противоречие с существующим частнособственническим строем. Недаром министр внутренних дел В.К. Плеве назвал земских служащих «микробами общественного скандала».
На следующий год снова пришлось предпринять исключительные меры, чтобы погасить новую эпидемию холеры, и снова доктор А.П. Чехов, по словам П.И. Куркина, «встал под ружье».
«...Лето в общем было не веселое... Я опять участковый врач и опять ловлю за хвост холеру, лечу амбулаторных, посещаю пункты и разъезжаю по злачным местам...».
Больных, как и прошлым летом, через руки Антона Павловича прошло более тысячи, и он нередко даже не успевает заводить на них карточки.
В медицинском отчете, направленном земству, он чересчур самокритично укажет, что амбулаторным больным уделял внимания недостаточно из-за частых разъездов по участку и «собственных занятий, от которых... не мог отказаться».
«Собственные занятия» — литературный труд, который он не оставляет и в эти напряженные дни.
Кстати, докладывая санитарному начальству об особенностях медицинского обслуживания на его участке, Антон Павлович укажет только на те трудности, которые испытывают больные, а не он, доктор: «...В половодье и осенью в бездорожье все пункты моего участка, за исключением двух-трех, бывают совершенно или почти отрезаны от больниц, а фабрики моего участка, присоединившиеся к земской медицинской организации, за дальностью расстояния пользуются медицинской помощью далеко не в том размере, на какой они по праву могли бы рассчитывать...»
«...Бывают дни, — писал он Суворину, — когда мне приходится выезжать из дому раза четыре или пять. Вернешься из Крюкова, а во дворе уже дожидается посланный из Васькина. И бабы с младенцами одолели».
В письмах этой поры нередко слышится раздражение, усталость, а иногда — просто крик отчаяния:
«...Душа моя утомлена. Скучно. Не принадлежать себе, думать только о поносах, вздрагивать по ночам от собачьего лая и стука в ворота (не за мной ли приехали?), ездить на отвратительных лошадях по неведомым дорогам и читать только про холеру и ждать только холеры...»
Однако на основании этого и подобных высказываний Антона Павловича делать вывод, что он разочарован в медицине и практической работе, по меньшей мере несправедливо. Ведь еще через два месяца по поводу этих событий он напишет тому же адресату: «Летом трудно жилось, но теперь мне кажется, что ни одно лето я не проводил так хорошо, как это».
Замечательный доктор Астров, которого трудно обвинить в нелюбви к больным или к своей профессии, откровенно раскрывает перед старой нянькой понятные любому человеку и вполне оправданные переживания: «...От утра до ночи все на ногах, покою не знаю, а ночью лежишь под одеялом и боишься, как бы к больному не потащили. За все время, пока мы с тобой знакомы, у меня ни одного дня не было свободного...»
Правда, в свое время (1905 г.) Г.П. Задера в серии статей обрушился на чеховских врачей, в том числе на доктора Астрова, именно за это признание, в пылу полемики расценив эти слова как отказ врача оказывать помощь нуждающимся.
По-видимому, было бы противоестественно, если бы неожиданный вызов к больному, да еще по дальней дороге в непогоду и ночью воспринимался бы врачом как приглашение к легкой и приятной прогулке.
Занимаясь медицинской деятельностью, Антон Павлович вел обычную жизнь врача-труженика, врача-подвижника.
Сколько раз, когда он, не чувствуя страха, «ловил за хвост холеру» или спешил на вызов к ребенку, больному дифтерией, или считал пульс у тифозного больного — сколько раз он рисковал собственной жизнью, совершенно не думая о себе.
Это сказано не ради красного словца. Подтверждение тому можно найти в «Записках врача» В.В. Вересаева, в которых он приводит страшные статистические данные: от заразных болезней умирало около шестидесяти процентов земских врачей; в 1892 году половина всех умерших земских врачей погибла от сыпного тифа.
Чехов не только рисковал собственной жизнью, но и сокращал ее, потому что нес эту неимоверную нагрузку тяжело больной человек, которому самому требовались покой и лечение.
Примечания
*. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 5, с. 65.
1. Осипов Евграф Алексеевич (1841—1904). Один из основоположников русской земской медицины, многолетний руководитель санитарной организации Московского губернского земства, занимался разработкой санитарной статистики.
2. Лейкин Николаи Александрович (1841—1906). Писатель-юморист. С 1882 г. редактор-издатель журнала «Осколки».
3. Куркин Петр Иванович (1858—1934). Земский врач. Ученик и сподвижник Е.А. Осипова. Многие годы заведовал медико-статистическим отделом санитарной организации Московского земства. Автор многих работ по санитарной статистике и общественной гигиене.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |