Рядом с кабинетом находится маленькая, уютная спальня Антона Павловича. Большое окно-«фонарь» выходит на Садовую-Кудринскую улицу. Стены оклеены светлыми обоями, и комната, особенно в солнечные дни, кажется наполненной светом. Справа от двери — железная кровать, покрытая коричневым шерстяным одеялом, с двумя большими подушками. На одной из наволочек — красная метка «А.Ч.», любовно сделанная матерью писателя Евгенией Яковлевной. Такая же метка на простыне.
Над кроватью — не обычный коврик, а кусок декоративной ткани с характерным рисунком — небольшими квадратами, расположенными в шахматном порядке. Это украинская плахта, напоминавшая Чехову о летних месяцах 1888 и 1889 годов, проведенных на Украине. Писатель очень любил простые и нарядные плахты, сотканные руками народных мастериц. В ноябре 1888 года Антон Павлович писал своей украинской знакомой: «Плахты я получил давно... Все плахты отменно хороши. Лучших не нужно. Я низко Вам кланяюсь и благодарю»1. Одна из плахт и была повешена возле кровати писателя.
В этой комнате Антон Павлович не только проводил часы отдыха и сна, но и частенько работал, особенно в пасмурные или короткие зимние дни, когда в кабинете было темновато. Обращает на себя внимание необычная принадлежность спальни — маленький письменный стол у стены, слева от входа. На столе — оригинальный бронзовый чернильный прибор в виде башенки с колокольчиком, старинные канделябры, керосиновая лампа с жестяным абажуром, стопка книг.
Когда большой письменный стол в кабинете был занят материалами очередной работы, Антон Павлович мог разбирать здесь полученные книги, журналы и газеты. В ящиках стола хранились материалы архива писателя.
В спальне Чехов любил читать, особенно в часы послеобеденного отдыха. «Больше лежу и лежа читаю»2, — говорит писатель в одном из своих писем. Вероятно, во время таких чтений и возник замысел поездки на остров Сахалин.
Михаил Павлович Чехов так вспоминает об этом: «Я только что окончил тогда курс на юридическом факультете и готовился к государственным экзаменам... Часто Антон Павлович брал у меня лекции и читал их, лежа на кровати. Как-то, прочитавши уголовное право, он сказал мне: «Все наше внимание к преступнику сосредоточено на нем только до момента произнесения над ним приговора; а как сошлют его на каторгу, так о нем все и позабудут. А что делается на каторге! Воображаю!..» И в один из дней он быстро, нервно засбирался вдруг на Сахалин, так что в первое время трудно было понять, серьезно ли он говорит об этом, или шутит»3. Разумеется, университетские лекции брата были лишь поводом, а не причиной, заставившей Чехова предпринять это далекое путешествие.
Творческая работа писателя продолжалась порой даже по ночам. Когда в сознании Чехова возникали новые художественные образы, которыми хотелось немедленно поделиться, Антон Павлович стучал в стену смежной комнаты брата и подолгу беседовал с ним в ночной тишине.
Сестра писателя Мария Павловна вспоминает, что иногда поздно вечером, когда Антон Павлович уже собирался ложиться спать, раздавался стук в окно спальни. «Крокодил, ты спишь?» — спрашивал Левитан (так в шутку он называл иногда Чехова). Антон Павлович впускал художника в уже затихший дом, и друзья беседовали до глубокой ночи.
Впечатлительный по натуре, к тому же часто переутомленный работой, Чехов иногда спал очень неспокойно. В одном из писем он писал: «Когда ночью спадает с меня одеяло, я начинаю видеть во сне громадные склизкие камни, холодную осеннюю воду, голые берега — все это неясно, в тумане, без клочка голубого неба... Когда же мое тело привыкает к холоду, или же кто-нибудь из домашних укрывает меня, ощущение холода, одиночества и давящей злой воли постепенно исчезает. Вместе с теплом я начинаю уже чувствовать, что как будто хожу по мягким коврам или по зелени, вижу солнце, женщин, детей...»4
Физическое недомогание, которое началось у писателя уже года за два до переезда на Садовую-Кудринскую, здесь не раз давало себя знать — появлялось кровохарканье. Чехов мужественно относился к своей болезни и даже пытался шутить по этому поводу. «Каждую зиму, осень и весну и в каждый сырой летний день я кашляю, — писал Антон Павлович в 1888 году. — Но все это пугает меня только тогда, когда я вижу кровь: в крови, текущей изо рта, есть что-то зловещее, как в зареве. Когда же нет крови, я не волнуюсь и не угрожаю русской литературе «еще одной потерей»»5.
Иногда болезнь вызывала временный перебой в работе Чехова и приковывала его к постели. Но проходило несколько дней, и все входило в свою колею. Снова открывались двери кабинета писателя для друзей и знакомых, и Чехов опять был бодрым, оживленным, веселым.
Примечания
1. А.П. Чехов. Письмо к Е.М. Линтваревой, 23 ноября 1888 г. Полное собрание сочинений, т. 14, стр. 238.
2. А.П. Чехов. Письмо к Н.А. Лейкину, 21 марта 1887 г. Полное собрание сочинений, т. 13, стр. 297.
3. М.П. Чехов. Антон Чехов и его сюжеты. М., 1923, стр. 68—69.
4. А.П. Чехов. Письмо к Д.В. Григоровичу, 12 февраля 1887 г. Полное собрание сочинений, т. 13, стр. 280—281.
5. А.П. Чехов. Письмо к А.С. Суворину, 14 октября 1888 г. Полное собрание сочинений, т. 14, стр. 193.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |