История чеховедения знает несколько поворотных вех в восприятии личности А.П. Чехова и понимании его творчества. Как правило, поводом к перемене устоявшейся точки зрения становилась значимая памятная дата писателя. Первой такой датой оказалось приближающееся 25-летие со дня смерти Чехова. В преддверии этого юбилея в главном печатном органе страны — газете «Правда» — вышла статья Михаила Кольцова «Чехов без грима». Она определила последующий пересмотр взгляда на Чехова как на пессимиста, отделила его самого как человека активной жизненной позиции от созданных им героев — безвольных нытиков. Важной вехой в оценке чеховского наследия стала 50-я годовщина со дня смерти писателя. 1954 год, по решению ЮНЕСКО объявленный Годом Чехова, утвердил его репутацию прозаика и драматурга мирового значения, открывшего новые пути для развития литературы и театра XX века. Юбилейная дата следующего столетия — 150-летие со дня рождения — высветила новые горизонты в восприятии чеховского творчества, при этом разрушив многие прежние стереотипы.
Совсем иной выглядит поворотная веха, связанная с именем Александра Павловича Скафтымова. Его опубликованные и задуманные работы о Чехове были мотивированы не громкими общественными событиями, а личной творческой судьбой исследователя. Статьи, появившиеся в 1946 и 1948 годах — «О единстве формы и содержания в «Вишнёвом саде» Чехова» и «К вопросу о принципах построения пьес А.П. Чехова» — впервые чётко сформулировали подход к чеховской драматургии как к системе, где тесное взаимодействие конструктивных элементов и заложенных смыслов проявляется на всех уровнях текста. В тех же работах значимым был поворот от социологической трактовки конфликтов в чеховских пьесах к пониманию открытого Чеховым жизненного драматизма, не зависящего от индивидуальных воль персонажей. Это был новый взгляд, утверждавший общечеловеческое значение произведений Чехова и потому способный объяснить тягу всех последующих поколений зрителей и читателей к его художественному наследию.
Творческие идеи Скафтымова, впервые высказанные на страницах регионального издания — Учёных записок Саратовского педагогического института, затем — Саратовского государственного университета, набирали силу в трудах его единомышленников и последователей: в лекциях Г.А. Бялого в Ленинградском государственном университете, в исследованиях сотрудников скафтымовской кафедры, готовивших новые издания книг учёного и собственные статьи. Скафтымовская концепция продолжает жить во времени и давно уже вышла за пределы отечественного чеховедения. Как лаконично сформулировал И.Н. Сухих: «Система чеховской драматургии, действительно, убедительно и наглядно объяснена из единого принципа, начиная с предельно общих вещей (отношение произведения к реальности) и заканчивая мельчайшими особенностями формы («случайные» реплики и детали). Статья с непритязательным, скромным заглавием «К вопросу о...» стала этапной. Созданная А.П. Скафтымовым концептуальная рамка служит основой последующих анализов чеховской драматургии»1.
С 2013 года совместными усилиями Института филологии и журналистики Саратовского национального исследовательского государственного университета имени Н.Г. Чернышевского и чеховского отдела Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина проводятся ежегодные Скафтымовские чтения. Их тематика связана с направлениями научных исследований учёного, где неизменно главным остаётся изучение и популяризация творческого наследия А.П. Чехова и других русских классиков. Результатом этих конференций стал выпуск трёх коллективных монографий («Наследие А.П. Скафтымова и поэтика чеховской драматургии», «Наследие А.П. Скафтымова и актуальные проблемы изучения отечественной драматургии и прозы», ««Чайка». Продолжение полёта») и пяти сборников научных работ («Чехов и Достоевский», «А.П. Чехов и А.Н. Островский», «А.П. Чехов и И.С. Тургенев», «Ранняя драматургия А.П. Чехова», «А.П. Чехов и литературно-театральная критика»).
Настоящий выпуск подготовлен по итогам международной научной конференции Девятые Скафтымовские чтения, посвящённой 75-летию цикла статей А.П. Скафтымова о пьесах А.П. Чехова. Материалы сборника сгруппированы в пяти основных разделах. По традиции данной серии в первом помещены статьи и материалы, относящиеся к самому Скафтымову — его личности, мировоззрению, творческим принципам, реализованным идеям и намечавшимся замыслам. Открывающая этот раздел статья В.В. Прозорова обращена к истокам многолетнего «сосредоточенно тихого диалога» Скафтымова с Чеховым. Многие факты биографии учёного, эпистолярное наследие, признания современников из ближнего круга, отзывы коллег и учеников — всё говорит о его предпочтительном интересе к творческому наследию Чехова. «Чехов был для него на первом месте», — приводит В.В. Прозоров слова К.Е. Павловской, сотрудницы кафедры русской литературы, которой заведовал А.П. Скафтымов в Саратовском университете. И это, и многие другие свидетельства подтверждают не только профессиональную заинтересованность, но и глубинное духовное родство исследователя с предметом его литературоведческих занятий. Как отмечает В.В. Прозоров, «Скафтымова и Чехова сближает смятенный и спасительный, трудный и честный поиск высших жизненных смыслов». Одна из характерных сторон этой близости — свойственная обоим «нравственная взыскательность к человеку и к обществу».
Тему эпистолярного наследия продолжает А.А. Гапоненков, сосредоточив внимание на переписке А.П. Скафтымова с его учителем по Варшавскому университету, литературоведом и психиатром А.М. Евлаховым. Изучение этой переписки, длившейся более сорока лет, позволяет расширить и углубить представление о системности скафтымовского мышления. По наблюдениям и выводам А.А. Гапоненкова, системность писем А.П. Скафтымова обусловлена их философской основой, проявлением «духовной жизни философски одарённой личности» в самых разных жизненных ситуациях.
Исследовательская методология и комментаторское мастерство учёного рассмотрены в статье А.И. Ванюкова на материале двух разных по жанру работ Скафтымова о «Вишнёвом саде». Сопоставляя статью 1946 года «О единстве формы и содержания...» и комментарий к «Вишнёвому саду» в XI томе Полного собрания сочинений и писем А.П. Чехова 1948 года, А.И. Ванюков определяет их жанровое своеобразие и диалектическое единство. Обстоятельный сопоставительный анализ даёт возможность проследить пути формирования знаменитой скафтымовской дилогии о последней чеховской пьесе.
О том, насколько длительной и тщательной была подготовка Скафтымова к написанию статей, можно судить по публикации его заметок, подготовленных и прокомментированных Н.В. Новиковой. Среди рукописей исследователя есть подготовительные записи по изучению не только чеховской драматургии, но и прозы. Некоторые из них, сделанные в 1930—1940-е годы, предваряют работу над статьёй о повестях Чехова «Палата № 6» и «Моя жизнь». Это выписки из книг философов — Эпиктета и Марка Аврелия, высказывания Л.Н. Толстого и В.Г. Черткова, полемические отзывы о чеховских повестях в критической литературе. Публикация этих материалов особенно интересна тем, что содержит исследовательскую загадку, оставленную нам Скафтымовым. Как отмечает Н.В. Новикова по поводу записей к «Моей жизни», «отправной их точкой становятся суждения некоего критика или историка литературы по фамилии Перегонец. <...> Сведений об обладателе этой редкой фамилии нет ни в одном библиографическом словаре, справочнике или специальном указателе; нет их и в летописи журнальных статей, начиная с первого выпуска в 1926 году вплоть до 1947 года, то есть в интересующий нас период». Читателю девятого выпуска Скафтымовских чтений встретятся и другие загадки, но они получат своё объяснение, данная же — «на какую работу ссылается саратовский учёный, в каком периодическом издании она была опубликована, как попала в руки исследователя» — пока не раскрыта. Как бы то ни было, публикуемые заметки теперь доносят до нас неизвестный критический отзыв, в полемике с которым у Скафтымова складывалось понимание нравственных исканий чеховских героев.
Важной темой Скафтымовских сборников всегда была поэтика Чехова. То, что художественный мир Чехова существует в неразрывном единстве драматургии, прозы, эпистолярного наследия и записных книжек, уже стало аксиомой современного чеховедения. В настоящем выпуске раздел поэтики открывает статья Н.Ф. Ивановой, посвящённая «началу всех начал» творчества Чехова — юношеской драме с условным названием «Безотцовщина». В содержании и поэтике этой первой дошедшей до нас чеховской пьесы уже заложены многие особенности, которые позже сложатся в новаторскую систему чеховской драматургии. Одна из таких отличительных черт — музыкальность творчества Чехова. В статье Н.Ф. Ивановой дан подробный анализ музыкальных эпизодов «Безотцовщины» в основном тексте и вариантах. Выявленные новые имена и названия произведений из музыкального мира дочеховской и чеховской поры обогащают комментарий, имеющий значение не только для ранней чеховской пьесы, но и для некоторых более поздних текстов писателя.
Тему музыкальности чеховской драматургии поддерживает статья Л.А. Скафтымовой на примере второй большой драмы Чехова «Иванов». В какой-то мере эта работа продолжает исследование Л.А. Скафтымовой об идейно-художественных связях Чехова и Рахманинова, начатое в первом выпуске Скафтымовских чтений. Пристальное внимание к душе человека, его чувствам позволяет автору статьи говорить о сходстве чеховских и рахманиновских образов с лермонтовским Печориным.
В статье А.С. Собенникова судьбы главных героев трёх ранних пьес Чехова — «Безотцовщина», «Иванов», «Леший» — рассмотрены в тесном соотнесении с категорией времени. По наблюдениям автора, структура времени в чеховской драматургии связана с философским аспектом «присутствия» или «выхода» персонажей из «своего времени», что впрямую определяет их поведение, чувства и отношения. В статье Т.А. Осиповой дан анализ индивидуально-авторского концепта «небо» в чеховской драматургии. Методической основой этих двух статей стали смежные научные дисциплины — философия М. Хайдеггера (книга «Бытие и время») и лингвоконцептуальная методика, разработанная И.А. Тарасовой. Текст ещё одной ранней пьесы Чехова, одноактной «Татьяны Репиной», полемически связанной с одноимённой драмой А.С. Суворина, рассмотрен О.В. Спачиль с точки зрения способов номинации у Чехова и Суворина. Эта работа, как отмечает О.В. Спачиль, продолжает «последовательное изучение ономастики Чехова, начатое воронежской ономастической школой».
Две последние статьи раздела поэтики обращены к литературным связям чеховской прозы. В заметке В.Я. Звиняцковского анализ одного из самых известных и наиболее исследованных рассказов Чехова — «Студент» — впервые предложен в соотнесении с эпизодом из повести Пушкина «Дубровский». Подразумевал ли Чехов такую связь при работе над своим любимым рассказом — вопрос остаётся открытым, но работа исследователя может служить образцовым примером чуткости к художественному слову. В статье Н.А. Шульман о романе «Драма на охоте» интересен контекст отечественной и зарубежной детективной литературы второй половины XIX века.
В отдельный раздел сборника вынесены статьи, посвящённые 125-летию «Чайки» Чехова. Каждая из них в той или иной степени касается скрытых моментов истории и поэтики этой пьесы. В сущности, многие из затрагиваемых тут проблем не столь уж новы для чеховедения. Но неожиданный угол зрения авторов позволяет обнаружить новые подходы к исследовательским проблемам и скорректировать какие-то из устоявшихся мнений. Л.А. Мартынова задаётся вопросом о причинах долгого прохождения «Чайки» через цензуру Литературно-театрального комитета. Детальная хронология шести месяцев, предшествующих досценической истории «Чайки», позволяет выявить ряд странностей в отношении самого Чехова к цензурному процессу. Выводы Л.А. Мартыновой существенно меняют представления о роли цензуры в судьбе «Чайки» и интересны для изучения психологии творчества писателя. А.В. Кубасов обнаруживает в «Чайке» тонкую полемическую игру Чехова с А.С. Сувориным как адептом популярных в конце XIX века идей философа М. Нордау о «нервном веке, вырождении и утомлении». Основанием для обращения к трудам Нордау в данном случае становится фамилия героя пьесы — доктора Дорна, образованная, по мысли А.В. Кубасова, путём трансформации фамилии Нордау. Это даёт основание автору статьи не только говорить о наличии в «Чайке» скрытого диалога Чехова как с Сувориным, так и с Нордау, но и прийти к выводу об особенной роли Дорна «как скрытого трикстера, с помощью которого ведётся провокативная полемика» с современниками.
Е.В. Киреева, обратившись к всесторонне, казалось бы, разработанной теме «Чехов и Тургенев», находит своё направление в изучении возможного сопоставления произведений этих авторов. Отталкиваясь от жанрового новаторства тургеневского цикла «Senilia» и чеховской «Чайки», Е.В. Киреева приходит к выводам об «отсвете «Senilia» на разных уровнях» чеховской пьесы — «тематическом, мотивном, образном, стилевом». Наблюдения над тематическим сходством тургеневских «стихотворений в прозе» и чеховских драматических положений продолжены в статье А.Е. Головачёвой, завершающей раздел о «Чайке». Здесь же обозначены некоторые текстологические проблемы, связанные с пониманием отношения Чехова к созданному им образу писателя Треплева.
Если статьи о поэтике демонстрируют внимание к текстам на глубинном уровне вплоть до «молекулярного» (не только к словам, но и к буквам, открывающим и меняющим смыслы слов), то статьи, посвящённые творческому наследию А.П. Чехова, поднимают более общие вопросы о чеховском присутствии в культуре XX—XXI веков. Пограничное положение занимает статья Л.Е. Бушканец, обращённая к «сложному диалогу» Чехова и М. Горького. Тщательное изучение и обобщение многолетней переписки Горького с Чеховым, а также сопутствующих источников позволяет Л.Е. Бушканец обнаружить скрытый уровень художественных диалогов писателей. Оба они избегали открытой литературной полемики, но «переговаривались» на страницах своих пьес: Горький в пьесе «На дне» выражал своё восприятие «Дяди Вани» и «Трёх сестёр», а Чехов в «Вишнёвом саде» в свою очередь «отвечал» Горькому. Материалом для этого исследования стали не только высказывания в письмах обеих сторон, но и свидетельства мемуаристов, и суждения в статьях и мемуарах Горького о Чехове.
Тему литературных диалогов в творчестве драматургов XX века продолжают статьи О.В. Бигильдинской и Н.К. Загребельной. О.В. Бигильдинская отмечает следы влияния «Трёх сестёр» на раннюю драматургию Л.Н. Андреева и приходит к выводу, что «Андреев продолжает диалог с героями классика, размышляет и ищет ответы на те же вопросы, что ставили перед собой чеховские персонажи, применяет приёмы Чехова-драматурга, развивая их в соответствии со своими представлениями о форме и содержании новой драмы XX века». Н.К. Загребельная обращается к творчеству Михаила Булгакова и прослеживает чеховские реминисценции в романе «Белая гвардия» и пьесе «Дни Турбиных». В романе «они пронизывают общую атмосферу: колорит эпохи, уклад жизни, детали быта и привычки. Наиболее концептуально образ ушедшего мира фокусируется в образе-символе белого сада, отсылающем к вишнёвому саду из одноимённой пьесы Чехова». В пьесе отсылки к Чехову перерастают в «подчёркнутые заимствования, называние фамилии Чехова и прямое цитирование», что отражает прямой и «напряжённый диалог Булгакова с Чеховым и его эпохой».
Долгой жизни «Вишнёвого сада» на французской сцене посвящена статья Л.А. Кастлер. Здесь проанализированы наиболее знаковые постановки последней чеховской пьесы с середины XX по первое десятилетие XXI века, прослежены основные вехи и тенденции в её трактовке такими режиссёрами, как Ж.-Л. Барро, Дж. Стрелер, П. Брук, С. Брауншвейг, Ж. Лаводан, А. Франсон, Т. Родригес. «Пьесы Антона Чехова по-прежнему притягивают французских режиссёров, одержимых желанием приблизиться к разгадке чеховской тайны, — отмечает Л.А. Кастлер. — Просвещённая публика неизменно разделяет эту привязанность к Чехову, ставшему во Франции безусловным классиком».
Пути освоения чеховской традиции, «творческой переработки классических сюжетов и образов» его драматургии рассматривает Е.Н. Петухова в статье о пьесе Л.Н. Разумовской «Сад без земли». В сюжетных коллизиях, типах персонажей, в самом образе-символе сада, разработанных «в координатах действительности конца XX века», обнаруживается самая тесная связь с Чеховым, его пьесой о вишнёвом саде. О том, что культуре нового века интересны не только художественные преломления чеховских образов и ситуаций, но и публицистические интерпретации его текстов, свидетельствует статья Д.А. Бестолкова. Здесь анализируется открытая лекция Т.Н. Толстой 2015 года с высказываниями о Чехове как «самом загадочном писателе» современности.
Традиционным для Скафтымовской серии стал раздел публикаций, соответствующих основной тематике каждого выпуска. В настоящем сборнике он включает материалы о праздновании 50-летия МХАТ и постановке «Вишнёвого сада» с участием О.Л. Книппер-Чеховой как центральном культурном событии праздничной программы. Публикуется текст письма С.И. Баклановой к М.П. Чеховой, зафиксировавшего в непосредственном восприятии необыкновенно воодушевлённую атмосферу юбилейных событий октября—ноября 1848 года. Страницы этого частного письма-дневника позволяют почувствовать атмосферу тех лет, когда создавалась дилогия А.П. Скафтымова о «Вишнёвом саде».
Литература
Скафтымов А.П. О единстве формы и содержания в «Вишнёвом саде» Чехова // Уч. зап. Саратовского пед. ин-та. 1946. Вып. VIII. С. 3—38.
Скафтымов А.П. К вопросу о принципах построения пьес А.П. Чехова // Уч. зап. Саратовского гос. ун-та. 1948. Т. XX. С. 158—185.
Сухих И.Н. Сказавшие «О!» Потомки читают Чехова // А.П. Чехов: pro et contra. Т. 2. СПб.: РХГА, 2010. С. 7—54.
Примечания
Произведения А.П. Чехова цитируются по Полному собранию сочинений и писем в 30 томах (М.: Наука, 1974—1983). Ссылки даются в тексте в круглых скобках: римской цифрой указан том, арабской — страница, серия писем обозначена П.
1. Сухих И.Н. Сказавшие «О!» Потомки читают Чехова // А.П. Чехов: pro et contra. Личность и творчество А.П. Чехова в русской мысли XX века (1914—1960): Антология. Т. 2. СПб.: РХГА, 2010. С. 43.
| К оглавлению | Следующая страница |