Год 1948-й, когда отмечалось 50-летие основания Московского Художественного театра, был также годом личного юбилея О.Л. Книппер-Чеховой — её 80-летия. Несмотря на возраст и слабое здоровье, Ольга Леонардовна активно участвовала как в мероприятиях своего театра, так и в культурной жизни страны. Многие неофициальные подробности этого времени запечатлены в письмах её компаньонки Софии Ивановны Баклановой (1888—1967), адресованных в Ялту Марии Павловне Чеховой (1863—1957). Сейчас эти письма хранятся в Отделе рукописей фонда 331 («А.П. Чехов») Российской государственной библиотеки. Они до сих пор остаются во многом неизвестными, за исключением нескольких отрывков, использованных для примечаний к опубликованной переписке О.Л. Книппер-Чеховой и М.П. Чеховой1.
В годы Первой мировой войны С.И. Бакланова, по образованию архитектор, заведовала отделом Московских женских строительных курсов. На этих курсах училась племянница Ольги Леонардовны — Ада Константиновна Книппер, которая и познакомила свою тётю с Софией Ивановной. Вскоре Бакланова стала незаменимым человеком в семье Книппер, а потом на многие десятилетия посвятила свою жизнь служению Ольге Леонардовне. Летом 1928 года О.Л. Книппер-Чехова, уезжая в отпуск в Крым, пригласила Бакланову погостить на своей даче в Гурзуфе. Тогда София Ивановна познакомилась с М.П. Чеховой и с этого времени регулярно писала ей, стараясь как можно подробнее рассказать о здоровье, работе и всех делах Ольги Леонардовны. В 1938 году Бакланова поселилась в одной квартире с Ольгой Леонардовной, взяв на себя все хлопоты по благоустройству быта и ведению домашнего хозяйства. В сентябре 1941 года они вместе уехали в эвакуацию в Нальчик, затем в Тбилиси, через год вместе вернулись в Москву. До последнего дня жизни О.Л. Книппер-Чеховой Бакланова преданно заботилась о своей «барыне», как иногда называла Ольгу Леонардовну в письмах к её золовке. Это был род шутливой игры, но кажется, что София Ивановна действительно чувствовала себя чем-то вроде Фирса при Раневской, хотя была на 20 лет моложе Ольги Леонардовны. В письмах к Марии Павловне Бакланова обращалась домашним прозвищем — Ма Па, Мапачка, Мапочка.
9 февраля 1948 года в Доме Актёра состоялся творческий вечер Ольги Леонардовны из двух отделений. В первом она читала отрывки из «Месяца в деревне» и «Вишнёвого сада», во втором сыграла две сцены из спектакля «Дядюшкин сон». Вступительное слово произнёс один из крупнейших отечественных историков театра Павел Александрович Марков. Концерт транслировали по радио, и в Ялте, в чеховском доме, Мария Павловна вместе со своей заместительницей Еленой Филипповной Яновой жадно слушала передачу, ловя каждый звук, хотя радио работало слабо. Об этом на следующий день М.П. Чехова написала О.Л. Книппер, передав оказией в Москву письмо и цветы из чеховского сада2. А 12 февраля Бакланова отправила в Ялту письмо, рассказав Марии Павловне об атмосфере, царившей в зале в тот вечер:
«...у подъезда столпотворение вавилонское. <...> О.Л. была в белом туалете, ну как всегда красива очень. Зал был так набит, что и мухе не нашлось бы места, во всех проходах люди стояли. Охарактеризовал деятельность Вашей невестушки Марков П.А., он говорил замечательно хорошо, как-то по-новому преподнёс О.Л. и затем началось выступление О.Л. в «Месяце в деревне», затем была музыка (рояль), затем «Вишнёвый сад», антракт; затем «Дядюшкин сон» — сцена с дочерью, затем музыка (виолончель), затем сцена с Мозгляковым. Об исполнении О.Л. не приходится и говорить, столько тонкости, столько нюансов, голос звучал чудесно, лёгкость в игре необыкновенная, несмотря на то, что О.Л. так волновалась уже за несколько дней до концерта, а не говоря в день концерта. Публика слушала в такой тишине, затаив даже дыхание, а публика была крупные мастера искусств и молодёжь театральная. При выходе О.Л. на сцену вся публика встала; ну успех такой, что ни пером описать, ни словами сказать. Вообще это был праздник. <...> О.Л. преподнесли куст белой и сиреневой сирени, а внизу в корзине цикламены, корзина выше роста О.Л. По окончании концерта публика вся встала; на сцену вышла делегация от Всер<оссийского> Театр<ального> об<щест>ва и предс<едатель> об<щест>ва3 обратился к О.Л. с чудной прочувствованной речью, облобызались, затем говорила Бирман, Вы её знаете, это большая актриса; она говорила много чудесных, ласковых слов и затем закончила примерно так: «Вы, О.Л., создали много обаятельных, чудесных женских образов на сцене, но Вы и в жизни были и есть прекрасная женщина, и потому нет ничего удивительного, что ни один мужчина не устоял перед Вами, всегда в Вас все влюблены». Эти слова бы<ли> поддержаны громом аплодисментов. Публика не расходилась, стоят и стоят, а я уж чувствую, что, несмотря на обаятельную улыбку, О.Л. безумно устала. А вообще она молодец, выдержать такую программищу, что-нибудь да стоит ведь это»4.
Неделю спустя, 19 февраля, Ольга Леонардовна сама взялась за письмо в Ялту, начав с благодарности за кусочек весны из чеховского сада: «такая радость и прелесть стоит на круглом столе», «нежные цветочки доехали в очень хорошем виде — лакфиоли благоухали, маргаритки все распушились, айва расправляет и раскрывает лепестки, ну, словом, чудесно, и ещё раз обнимаю и целую... Стоит ещё дерево сирени выше пианино, на окне корзиночка от Маши — ну прямо сад, а за окнами мороз крепкий». В этом же письме рассказала о своём творческом вечере 9 февраля: «Волновалась до этого целую неделю и ничего не могла ни читать, ни писать. Зал был переполнен, и когда я вышла, весь зал встал и долго-долго приветствовал, — и я очень заволновалась таким приёмом, надо было поддержать и приём, и своё прошлое. Сил и нерва хватило, голос звучал и слушался, и мне было приятно передавать образы моих женщин: оранжерейная наивная дама из «Месяца в деревне», моя милая, тревожная, рассеянная Раневская из III акта; мордасовская первая дама из «Дядюшкина сна» прошла с треском — большие сцены из 1-го и 2-го акта — текста масса. Сутки лежала в постели после всего. После концерта публика не уходила, и без конца я и выходила, и стояла долго, аж колени дрожали, пока говорились приветствия». А под конец поделилась одной особенностью, которая объясняет секрет её творческого долголетия: «Я совсем не выхожу на улицу, если куда надо — езжу. А ходить — задыхаюсь. А почему на сцене не задыхаюсь?»5
М.П. Чехова была рада получить собственноручное письмо О.Л. Книппер: «Милая моя Олечка! Спасибо тебе за письмо, я уж думала, что и не получу от тебя весточки, самостоятельно написанной, всё через Софочку шагаем»6.
В марте Ольга Леонардовна перенесла воспаление лёгких, от которого оправилась только к концу июля. Каждый год она привыкла проводить летний отпуск в Гурзуфе, на своей даче, куда приезжала вместе с Баклановой. Но в 1948 году врачи категорически запретили ей ехать в Крым летом. В сентябре ехать уже было нельзя из-за подготовки к юбилею МХАТ, который предполагалось отметить очень широко. Это лето Ольга Леонардовна провела в Подмосковье на даче Качаловых. А на гурзуфской даче прекрасно отдохнули театровед Виталий Яковлевич Виленкин и два мхатовских актёра. В последних числах августа Бакланова написала Марии Павловне: Виленкин «вернулся из Крыма загорелый, бодрый и в полном очаровании от Вас. Мы его даже возненавидели, что он Вас видел и жил в Гурзуфе — страшная ревность, но зато он нам так хорошо и подробно всё рассказывает, так что это искупает его вину»7.
Миновал сентябрь с наступившим 80-летием О.Л. Книппер-Чеховой, в октябре подошло мхатовское 50-летие. В связи с этим Ольга Леонардовна сообщила Марии Павловне: «Моего личного юбилея не может быть — я тону в юбилее театра, т. к. мы ровесники. Вообще я не радостно думаю об этом торжестве — никого из моих нет уже»8. Фраза о ровесниках, могущая показаться шуткой, на самом деле означала равенство с творческим юбилеем Книппер-Чеховой, служившей в Художественном театре с начала его основания. К 50-летию МХАТ она осталась последней из «стариков» и единственной, кто имел право, по уставу театра, вручать символическую награду работникам и друзьям театра — почётный нагрудный знак с изображением чайки. Сама она в дни празднования получила высокую правительственную награду — второй орден Ленина.
Мхатовский юбилей в октябре вылился в декаду праздничных столичных мероприятий. В их программе спектаклю «Вишнёвый сад» с участием Ольги Леонардовны отводилось особое место. М.П. Чехова оставалась в Ялте и не могла принять участие в торжествах, поэтому в письмах к ней С.И. Бакланова особенно постаралась передать впечатления этих дней. В переписке двух женщин имело значение, как выглядела юбилярша, из какой ткани и какого фасона шили ей платья, где и в какой момент она находилась на сцене. Бакланова не забывала перечислять такие подробности, и её обстоятельность получала благодарный отклик в Ялте. Однажды Мария Павловна шутливо сравнила письма своих московских корреспонденток: «Пусть Софа напишет, она это сумеет лучше тебя и подробнее описать. Извини, пожалуйста. Она и петрушку, и укропу — всего в описание положит...»9
Юбилейные мероприятия с участием О.Л. Книппер-Чеховой длились до конца 1948 года. 12 декабря 1948 года у неё прошёл вечер в Доме учёных. На следующий день Бакланова писала М.П. Чеховой: «Успех огромный. Поднесли О.Л. громадную чайку из цветов белых, 1½ метра, и когда О.Л. выходила на поклоны, в ногах лежала чайка, это было до того красиво, что не рассказать»10.
Через год с небольшим, в феврале 1950 года, Ольга Леонардовна получила новую роль в театре. По этому поводу Бакланова написала Марии Павловне: «Моя барыня получила роль — Звездинцеву в «Плодах просвещения». Мы с Зосей очень рады; вот ведь странно: сидит дома О.Л., задыхается, стонет, а на эстраде абсолютно не задыхается, выглядит блестяще и потому никому в голову не приходит, что ей трудно, так что нам хочется, чтобы О.Л. как можно больше отвлекалась от своего состояния — всё-таки театр, конечно, это её жизнь»11.
Любой формальный комментарий окажется бледным по сравнению с такими непосредственными свидетельствами. Тут остаётся сказать только одно: какое удивительное было время, какой фантастической была тяга людей к театру, к искусству, какой потрясающий отклик находили в сердцах зрителей судьбы героев Чехова!
Отзвуки этого потрясения слышны и в работах Александра Павловича Скафтымова, выразившего в статьях о «Вишнёвом саде» не только объективные запросы своего времени, но и личную потребность в приобщении к миру Чехова, к жизни его драматических персонажей.
Среди многочисленных писем С.И. Баклановой выделяется одно, охватившее период с 23 октября по 13 ноября 1948 года и занявшее 20 рукописных страниц. По интимной задушевности оно напоминает скорее дневниковые записи, фиксирующие события каждого дня. Здесь важен взгляд очевидца и участника событий, отличавшийся от парадной официальности журналистских корреспонденций.
Ниже публикуется полный текст этого письма по источнику: Бакланова Софья Ивановна. Письма к Чеховой Марии Павловне. 1948 г. Москва. ОР РГБ. Ф. 331. К. 85. Ед. хр. 20. Л. 33—42 об. Орфография и стилистика оригинала сохранены, пунктуация приведена в соответствие с современными нормами правописания.
* * *
23.X.1948 г.
Милая моя дорогая Мапочка!
Сейчас получила Вашу открытку, спасибо огромадное. Вчера звонил Мусатов12 и рассказал нам, что он Вас посетил и Вы его даже проводили по двору, что нас порадовало, значит, самочувствие приличное, слава Богу.
Итак, выполняю обещанное, буду Вам описывать нашу тревожную волнительную жизнь.
Сегодня в 1½ дня была у О.Л. репетиция 3-го акта «Вишнёвого сада», репетиция была черновая, но пришли смотреть многие актёры, молодёжь из студии, рабочие МХАТ, я тоже ездила с О.Л., чтобы, как О.Л. говорит, я посмотрела критически, платье, парик; ну, Мапачка, нельзя даже Вам рассказать, как О.Л. играла, это был шедевр. Выглядела чудесно, после репетиции такая была овация, плакали все; этот акт вообще, у меня по крайней мере, всегда вызывает слёзы, а то, что дала О.Л. сегодня, никого не сдержала. Как бы рады были Кон<стантин> Сергеев<ич> и Влад<имир> Ив<анович>; в этом акте Раневская чувствует своё одиночество, Вишнёвый сад ей нужен; очевидно, своё одиночество в театре О.Л. перенесла на Раневскую, и как получилось, душу всю перевернуло. Актёры, играющие с О.Л., Кедров, Коренева, Степанова, Орлов, Топорков, Андровская, Халютина, — все взволнованы очень, а Халютина какая молодец, прыгает по сцене, как пёрышко. По окончании репетиции зарёванные все приходили, обцеловывали О.Л. во все места.
Выходя из театра, встретили Валуйко13, который был у нас, хотя по телефону мы с ним договорились о 6-ти часах, но он перепутал и пришёл в 16 час., тут было не до него, О.Л. была утомлена, взволнована, звали его зайти в 6 ч., как говорили по телефону, но он не пришёл, обидно, хотели его устроить в театр.
Сейчас 7 ч. О.Л. спит, а я Вам пишу. Сегодня зайдёт часов в 9 Зося14. Сегодня открытие декады, идут «Победители»15, перед спектаклем велено всем актёрам быть в нарядных костюмах, все они будут стоять на сцене и Худ<ожественный> руков<одитель> Кедров откроет, обращаясь к публике, торжественные дни МХАТ'а. Зося будет присутствовать, а затем придёт к нам и расскажет. О.Л., конечно, не поедет.
Открытие декады состоялось. Зося говорит, что было торжественно красиво.
24.X. Сегодня спектакль из отрывков «Вишнёвый сад», «Царь Фёдор», «Любовь Яровая». Сейчас портниха пришла мерить дневной туалет. О.Л. очень волнуется, ограждаю её от приходов, а к телефону она вообще не подходит.
24.X. 3 ч. ночи. Ах, Мапачка, что только было, описать даже трудно. Спектакль шёл в таком порядке: «Любовь Яровая», «Царь Фёдор», «Вишнёвый сад». Порядок потому установили такой, так как было для всех ясно, что Вишнёвый покроет всё и если поставить Вишнёвы<й> в середину, после него все уйдут. Начался 3-ий акт «Вишнёвого сада», когда О.Л. по роли напевая выходит на сцену, весь зал встал и загремели аплодисменты, но какие. В истории театра это небывалый случай! что во время действия зрител<ьный> зал встал. О.Л. играла, ой как, так никогда не играла, и все — Добронравов, Степанова, Андровская, Орлов, Топорков, Халютина — все-все тоже были на большой высоте, блистательно прошёл весь акт. О.Л. волновалась за платье, парик, но всё было замечательно. По окончании акта вызывали ½ часа, занавес бесконечно раздвигали, молодёжь кричала «Книппер — ура»; со сцены О.Л. попала в объятия труппы. В уборной масса цветов, слёзы радости и восторга у всех; когда мы вышли во двор, чтобы сесть в машину, во дворе стояли студийцы толпой и опять орали, аплодировали, наконец посадили О.Л. в машину, тронулись, подъехали к воротам, сторож открыл ворота, оказывается, за воротами стояла тысячная толпа, которая хлынула в ворота, машину остановили и требовали, чтобы О.Л. им показалась, и хотели машину вести на руках. ½ часа мы с шофёром и с находящимися в толпе актёрами умоляли выпустить нас, О.Л. очень устала, и тогда толпа вняла мольбам и мы поехали. Подъехали к дому, тут стояла толпа актёров, многие поднялись к нам, был и Фадеев, и он правильно сказал, что, очевидно, 24-го будет кульминационным днём в юбилее, так оно и вышло. Дальше проходило всё очень тоже пышно, но такого, что было 24-го, уже не повторилось. Дома распили шампанское, скромно поужинали. Расчёта на такое общество не было; в 3 ч<аса> н<очи> разошлись. Квартира с этого дня стала наполняться цветами.
25-го. До 2 ч. О.Л. лежала, а я сидела у телефона и принимала восторги знакомых и незнакомых. 25-го же портнихи сдали платья, а платья следующие: для юбилейного дня из серого креп-жоржета, перёд бисерный, с треном; публика потом говорила, что у О.Л. платье вышито бриллиантами, каково! Платье очень, очень красивое — шила Лямина — она вместо Ломановой лучшая портниха; все актрисы себе понашивали туалеты и замечательные, но у О.Л., все говорят, было лучшее платье16. Затем ещё чёрное платье, юбка из шёлкового сукна тоже с треном, а к юбке бисерный жакет, довольно длинный чёрный, очень тоже красиво, — третье платье шерстяное лиловато-серое — оно дневное, не длинное, чудный матерьал и очень хорошо сделано.
25-го парикмахер причесал О.Л. Сделан был маникюр.
26-го. В 12 ч. дня О.Л. раздавала в театре чайки, по статусу она теперь только может одна раздавать; раздавать пришлось очень много, около 35 человек — театрал<ьных> работников и человек 12 — старых друзей театра. Обставлено было торжественно. Нежданова прослезилась и сказала какие-то хорошие слова. Дала «чайку» О.Л. двум хирургам, Очкину и Вишневскому, последний, знаменитый хирург — старик сделал по крайней мере 1000 операций, и тот, прослезившись, сказал: всю жизнь борюсь с людской неврастенией, а сам от волнения не могу сдержать слёз. Опять нашу барыню всю обцеловали, и вот наступил 27-ое октяб<ря>.
В 12 часов О.Л. поехала принимать делегации иностранцев и делегации актёров представителей республик и других театров; делегации подносили подарки театру, подарков масса вплоть до тульского самовара и шахтёрской лампы, тут и ковры, и вазы, скатерти, старинные национал<ьные> наряды, куклы и много разных вещей. О.Л. лично казахи поднесли голубой бархатный халат на красной подкладке и надели на неё, так что она принимала делегации в халате и в каком-то головном уборе; барыня наша объяснялась с иностранцами на языках, что их очень умилило; в 4 часа О.Л. приехала домой, и в квартиру нельзя было войти от множества корзин и букетов цветов, которые продолжали всё поступать и поступать. Корзины грандиозные. Каждую минуту телеграммы и телеф<онные> звонки; вообще светопреставление. Покормила я свою барыню, уложила на час отдыхать, а в 5½ уже надо было облачаться в парадный туалет, чтобы в 6½ ехать в театр. За О.Л. приехали Степанова и Станицын, а затем прислали за нами машину, за мной и Мариной17. О.Л. во дворе театра встречала вся труппа; в 7½ часов раздвинулся занавес и на сцене сидела вся труппа, был устроен амфитеатр. А сбоку впереди сидели юбиляры, конечно, О.Л. на самом почётном месте, с большим букетом цветов, который ей поднёс театр. Открыла заседание О.Л.; затем остальные, Вы знаете по газетам; не могу не написать Вам о приветствии Бол<ьшого> театра, это было грандиозно; из партера под полонез, в первой паре Нежданова и Голованов, за ними все первачи Бол<ьшого> театра, человек 100 и затем три пары балета во главе с Гельцер, Уланова, Кригер с кавалерами балетными вышли на сцену; выстроились и на специал<ьные> слова Михалкова, сочинённые им для Худож<ественного> театра, очень хороший текст, пели на мотивы из «Евгения Онегина»; два тенора, Козловский и Лемешев, спели дуэт, посвящённый О.Л., это было удивительно красиво и очень трогательно: «Ольга, мы любим Вас» и т. д. Затем на мотив «Славься» прославляли МХАТ. Очень изящный номер. На этом юбилейный вечер кончился, было 2 ч. ночи. Показы отрывков национал<ьных> республик в этот вечер были некстати, так что Бол<ьшой> театр скрасил всё. Все так устали, что предполагаемый ужин в ресторане, конечно, был отменён, и страшно усталую О.Л. мы привезли домой, закусили и легли. Телеграмм О.Л. получила свыше 100, а писем так я не могу и сосчитать. Получила и подарки от разных лиц, чашки, вазы, картины, флаконы и т. д.
28-го О.Л. пролежала целый день. Квартира изображала из себя оранжерею.
Среди писем, которые О.Л. получила, есть великолепные с разных концов СССР, пишут старики, пишут молодёжь; есть одно длинное письмо от юристки из Курска, молодость она провела около Худ<ожественного> театра и вот пишет очень подробно о всех своих ощущениях от посещения спектаклей, о том, какое на неё имело всё, что связано с Худ<ожественным> театр<ом>, воспитательное значение, как даже зрител<ьный> зал, занавес с чайкой отложили в её душевном состоянии лучшие и благородные качества и как в дальнейшей своей жизни она, приезжая в театр и посещая его, облагораживалась, и какой она шлёт земной поклон старикам Худ<ожественного> театра, письмо очень длинное и замечательное, и вообще много хороших писем и телеграмм.
29-го Ольга Леонар<довна> была на приёме в ВОКС'е18, встреча с иностранцами, там О.Л. была в чёрном платье и имела опять бурный успех, красива была очень. Конечно, ещё много было приглашений, но силёнки О.Л. не позволили ей ещё куда-нибудь выехать. Трудно ей всё это было, очень и настроение неважное, несмотря на то, что её окружили всенародной лаской, это, конечно, от физического самочувствия.
Зося — наша поддержка; она купила матерьялы на платье, она сорганизовала портних, одним словом, она одела О.Л. к юбилейным торжествам, теперь так это всё трудно и О.Л., конечно, сама не могла бы всё сорганизовать, а я в смысле туалетов отстала, и помощь моя не могла бы быть такой реальной. Главное, она делает всё страшно ласково и от всего сердца — хороший она человечек. У неё, кстати, было тоже замечательное платье.
7-го у нас обедали — Качаловы молодые, Зося с Дорохиным, Виленкин, Марина, Андрей (Лёва19 и Маша были куда-то ещё приглашены, и они зашли уже позже).
Вообще у нас ежедневно кто-то бывает, но банкетов мы не устраиваем.
13.XI. Сегодня у О.Л. встречи с учёными, это продолжение ещё юбилейных обязательств, завтра встреча с работниками кино, которые покажут киносъёмки, сделанные с Станислав<ским>, Немиров<ичем-Данченко>, Москвиным, Качаловым, Леонидовым, Тархановым и т. д., тяжело смотреть живыми всех ушедших от нас; завтра же Дом Актёра устраивает МХАТ'у капустник какой-то грандиозный по программе. 18-го повторяют программу 24-го октября в театре по требованию публики, т. е. опять «Вишнёвый сад», «Царь Фёдор», но вместо «Любови Яровой» — «Хлеб наш насущный», а 22-го О.Л., может быть, поедет в Ленинград на 2 спектакля «Враги», ей и хочется побывать в Ленинграде, но всё будет зависеть от ея физического самочувствия20; театр просит, чтобы и я поехала с О.Л.; если бы Зося там была бы, я могла бы не ехать, но Зося выезжает со спектаклем «Мёртвые души» 17-го, а 24-го должна быть в Москве, чтобы играть в «Анне Карениной», а одну О.Л. оставлять нельзя.
Да, я забыла Вам написать, что художники Кукрыниксы прислали книжку А.П. Чехова «Дама с собачкой» со своими иллюстрациями, хорошая книга, хорошо издана и замечательные иллюстрации, с трогательной поздравительной надписью.
Вчера заходила, из б<иблиоте>ки Ленина21, Каспина22 и принесла Вам книжку секции научных работников — книжка уже оформлена и на 1949 год.
Посылаем Вам орден МХАТ'а «Чайку», который О.Л. не могла Вам вручить в торжественной обстановке в театре23.
На днях были у нас Кузнецовы24, Вас<илий> Ант<онович> приезжал на несколько дней в Москву, а то он всё время в командировке; они, наверно, не раз вспоминают Ялту. В Москве ведь живётся всем трудно.
Ежедневно у нас бывает Марина, жалко её, молодая красивая вдовушка, очень изменилась её жизнь с уходом из жизни Володи, да и мы никак не можем смириться с этой смертью25.
Думаю, Мапачка, довольно я Вам порассказала, устанете читать; увидимся26. Много будет дополнено к тому, что написала, всего не напишешь.
Привет всем Вашим домочадцам и служащим музея.
Елену Филипповну27 благодарю за письмо и целую её, Вас. Ваша невестушка обнимает, благодарит за поздравления и целует.
Я тоже целую Вас нежно, ужасно мечтаю о свидании.
Ваша Софа.
Литература и источники
Бакланова Софья Ивановна. Письма к Чеховой Марии Павловне. 1948 г. Москва. ОР РГБ. Ф. 331. К. 85. Ед. хр. 20, 22.
О.Л. Книппер — М.П. Чехова. Переписка: В 2 т. Т. 2: 1928—1956 / Подгот. текста, сост коммент. З.П. Удальцовой. М.: Новое литературное обозрение, 2016. 696 с.
Примечания
1. О.Л. Книппер — М.П. Чехова. Переписка: В 2 т. Т. 2: 1928—1956 / Подгот. текста, сост. коммент. З.П. Удальцовой. М.: Новое литературное обозрение, 2016.
2. Там же. С. 524.
3. Председателем ВТО в то время была Александра Александровна Яблочкина (1866—1964).
4. ОР РГБ. Ф. 331. К. 85. Ед. хр. 20. Л. 4—4 об. — 5—5 об.
5. О.Л. Книппер — М.П. Чехова. Переписка. Т. 2. С. 524—526.
6. Там же. С. 527.
7. ОР РГБ. Ф. 331. К. 85. Ед. хр. 20. Л. 26 об.
8. О.Л. Книппер — М.П. Чехова. Переписка. Т. 2. С. 535.
9. Там же. С. 435.
10. ОР РГБ. Ф. 331. К. 85. Ед. хр. 20. Л. 45—45 об.
11. ОР РГБ. Ф. 331. К. 85. Ед. хр. 22. Л. 9.
12. Н.А. Мусатов, крымский знакомый М.П. Чеховой и О.Л. Книппер, офицер КГБ, переведённый из Крыма в Москву.
13. Михаил Сергеевич Валуйко (1900—1989), с декабря 1944 г. по июль 1948 г. — 1-й секретарь Ялтинского райкома ВКПб. В июле 1945 г. М.П. Чехова писала О.Л. Книппер о его помощи в ремонте гурзуфской дачи: «Вот, слава Богу, твой Гурзуфик спешно ремонтируется. Я добилась наконец! Познакомилась с секретарём районным М.С. Валуйко, прекрасным человеком — деловым, и работа закипела». О.Л. Книппер — М.П. Чехова. Переписка. Т. 2. С. 455.
14. Софья Станиславовна Пилявская (1911—2000), актриса МХАТ с 1931 г.
15. Пьеса лауреата Сталинской премии Бориса Чирскова о героях Сталинградской битвы.
16. Александра Лямина и Надежда Ламанова (у Баклановой ошибочно — Ломанова) — известные элитные портнихи, работали в костюмерном цехе Московского Художественного театра. В платье, описанном Баклановой, О.Л. Книппер-Чехова запечатлена кинохроникой на открытии юбилейного заседания 27 октября, теперь этот ролик продолжительностью 4 минуты можно увидеть в свободном доступе в интернете.
17. Марина Владимировна Пастухова-Дмитриева (1917—2001), актриса, вдова театрального художника Владимира Владимировича Дмитриева (1900—1948).
18. Всесоюзное общество культурной связи с заграницей, орган правительства СССР, созданный в 1925 г. для развития культурного взаимодействия с другими странами.
19. Лев Константинович Книппер (1898—1974), племянник Ольги Леонардовны, советский композитор; Мария (Марина) Гариковна Меликова, его вторая жена; Андрей — его сын от первого брака.
20. МХАТ впервые после войны уезжал на гастроли в Ленинград, но О.Л. Книппер-Чехова по нездоровью не поехала.
21. Дом-музей А.П. Чехова в Ялте, которым заведовала М.П. Чехова, с 1926 по 1979 г. подчинялся Государственной библиотеке СССР имени В.И. Ленина.
22. Екатерина Павловна Каспина, сотрудница Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина.
23. К почётному знаку «чайка», который М.П. Чехова с этого времени носила на груди по торжественным случаям, прилагалась грамота, подписанная О.Л. Книппер-Чеховой. В ноябре, благодаря «знаменитую юбиляршу», Мария Павловна написала ей: «...я не знаю, куда мне положить грамоту, подписанную тобой, — в родственный ли пакет или в общественный? Задумалась над этим и решила положить в родственный, ввиду твоей единственной подписи». О.Л. Книппер ответила: «Так знай, подпись не твоей родственницы на грамоте «чайки», а последнего члена, оставшегося в одиночестве из всей плеяды ушедших «в ту страну, где тишь и благодать», блестящих товарищей... Я одна имею право передавать и назначать наш почётный знак «чайки» — кому хочу. Получила от меня Нежданова с Головановым, Яблочкина, Пешкова и т. д.». О.Л. Книппер — М.П. Чехова. Переписка. Т. 2. С. 537, 541.
24. Василий Антонович и Анна Харлампиевна Кузнецовы — близкие ялтинские знакомые М.П. Чеховой. Их имена часто встречаются в переписке М.П. Чеховой и О.Л. Книппер. В первые послевоенные годы Кузнецов был работником горкома ВКПб, часто ездил из Ялты в Москву, привозил письма и посылки, которыми обменивались Мария Павловна и Ольга Леонардовна. В письме от 7 февраля 1945 г. М.П. Чехова отозвалась о нём: «...это большой друг наш и доброжелатель». 1 февраля 1948 г. она с сожалением сообщила: «У нас случилось событие — забаллотировали нашего Василия Антоновича, и он уж не 1-й секретарь!.. Мне грустно, что ему придётся уехать. Он моей работой был доволен и часто подбадривал меня...» О.Л. Книппер откликнулась на это известие: «Маша, а как мне жалко и обидно за моего приятеля Василия Антоновича! Сказать тебе не могу. Не понимаю, как это вышло, — ведь он сам хотел уйти, почему его тогда не пустили! Нехорошо. Он, вероятно, в Москве, но не звонит, и я молчу». О.Л. Книппер — М.П. Чехова. Переписка. Т. 2. С. 439, 524, 526.
25. Речь о М.В. Пастуховой и её муже В.В. Дмитриеве, умершем 6 мая 1948 г. в возрасте 47 лет.
26. Поездка в Ялту планировалась вскоре после завершения юбилейных торжеств, но в действительности О.Л. Книппер и С.И. Бакланова приехали в Крым только в июле 1949 г.
27. Е.Ф. Янова (1898—1979), сотрудница Дома-музея А.П. Чехова в Ялте с 1935 по 1958 гг., незаменимая помощница М.П. Чеховой во всех делах, которую также высоко ценила и любила О.Л. Книппер.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |