4. Вся Россия — наш сад

«Вся Россия — наш сад!» Хозяева вишневых садов недостойны ни красоты прошлого, ни красоты будущего родины. Лопахины тоже далеки от этой красоты. Придут новые люди, которые насадят новые сады, неизмеримо более прекрасные, чем все сады прошлого, превратят всю родную землю в волшебный сад.

Есть в пьесе и печаль, постоянная чеховская грусть о пропадающей напрасно красоте. Прекрасный вишневый сад вместе с тем страшен. Это вариация все той же постоянной темы Чехова — красоты, противоречащей самой себе, красоты, внутри которой есть ложь, скрытое безобразие. Красота должна слиться с правдой — только тогда она будет истинной красотой. Тот волшебный сад, о котором говорит Аня, — это и есть образ красоты, которая сольется с правдой. Вот почему сад будущего будет прекраснее всех садов прошлого. Таков образ завтрашнего дня родины. И именно этот образ будущего образует источник глубокого лирического подводного течения пьесы, этот свет и освещает все происходящее в пьесе. Вот почему печаль «Вишневого сада» — по-пушкински светлая печаль.

Вся пьеса проникнута музыкой светлого прощания с уходящей жизнью, со всем плохим и хорошим, что было в ней, музыкой радостного привета новому, молодому.

Звук лопнувшей струны повторяется дважды, во второй раз он завершает пьесу, — «отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву». Этот звук хоронит Фирса.

В последнем слове, произносимом в пьесе: «недотепа!», обращенном Фирсом к самому себе, — прощание со всей старой жизнью. Печально уничтожение красоты. Но нам и жалко и не жалко старого вишневого сада, и в стуке топора по дереву и печаль и бодрость. Вместе с садом умирает старый Фирс, и эта одновременность смерти старого сада и Фирса с такою страшной ясностью говорит о том, на чем возрастала красота всех садов прошлого. Ее необходимым условием было рабство. В конце концов и сам этот старый красивый сад — тоже «недотепа», его красота не доросла до правды, не слилась с правдой, это неверная, противоречащая себе красота. Идет в мир истинная красота — красота для всех! И устами своих героев Чехов приветствует завтрашнюю, настоящую красоту.

В пьесе есть только один образ, который не противоречит красоте вишневого сада, а мог бы гармонически слиться с нею. Это — Аня. Но Аня — образ весны, образ будущего. Она прощается со всей старой жизнью. Эта младшая сестра Ольги, Маши и Ирины нашла свою Москву, так же как нашла свою Москву Надя, героиня рассказа «Невеста» — последнего рассказа Чехова.

Образ Ани может быть до конца понят только при сопоставлении с образом Нади.

«Невеста» написана в том же 1903 году, что и «Вишневый сад». По своей теме и по многим своим мотивам этот рассказ является вариантом «Вишневого сада». Пара, которую мы встречаем в пьесе — Аня и Петя Трофимов, — соответствует паре, встречаемой нами в «Невесте»: Надя и Саша.

«Вечный студент», просидевший чуть ли не пятнадцать лет в своем училище живописи, чудак и неудачник, Саша является лишь временной, «проходной» фигурой в жизни Нади. Он помог ей понять самое себя, под его влиянием Надя порвала с женихом, обывателем и мещанином, ушла из-под самого венца, убежала в столицу от семьи, от страшной духоты пошлости, от ничтожного «счастья». Она ушла в борьбу за светлое будущее. А потом, когда она уже окунулась в эту борьбу, в настоящую жизнь, Саша, при встрече после долголетней разлуки, представился ей по-прежнему милым, честным, чистым, но уже далеко не таким умным, исключительным, каким казался раньше. После того как они долго не виделись друг с другом, Саша показался ей уже серым, провинциальным, а потом и все «знакомство с Сашей представлялось ей милым, но далеким, далеким прошлым!» Таким же покажется однажды и Ане ее знакомство с Петей.

Такие фигуры чеховских произведений, как Саша, Петя Трофимов, отличаются тем, что на них лежит отпечаток чего-то чудаковатого, недотепистого, их значение — временное, проходное. Они только причастны к большому движению, но далеко не играют в нем серьезной роли. Не они, а какие-то иные люди осуществят мечту о справедливой, чистой жизни.

Внутренняя близость «Невесты» и «Вишневого сада» сказывается во всем, и прежде всего, конечно, в том, что оба произведения окрашены мечтой о близком расцвете родины. Герои «Невесты» предчувствуют близость того времени, когда не останется на родной земле серых, «провинциальных» городов, «все полетит вверх дном, все изменится, точно по волшебству. И будут тогда здесь громадные великолепнейшие дома, чудесные сады, фонтаны необыкновенные, замечательные люди...»

И каким весенним, бравурным мотивом заканчивалась «Невеста»!

После долгой разлуки Надя приезжает на несколько дней в свой родной город, из которого когда-то, тайно от своей семьи и жениха, бежала на простор жизни. Она «ходила по саду, по улице, глядела на дома, на серые заборы, и ей казалось, что в городе все давно уже состарилось, отжило и все только ждет не то конца, не то начала чего-то молодого, свежего. О, если бы поскорее наступила эта новая, ясная жизнь, когда можно будет прямо и смело смотреть в глаза своей судьбе, сознавать себя правым, быть веселым, свободным! А такая жизнь рано или поздно настанет!.. И впереди ей рисовалась жизнь новая, широкая, просторная, и эта жизнь, еще не ясная, полная тайн, увлекала и манила ее».

Как резко отличаются светлые, утверждающие финалы «Вишневого сада» и «Невесты» от финалов «Дяди Вани» и даже «Трех сестер»! И Надя и Аня уже нашли тот путь, к которому Чехов звал героев и героинь «Трех сестер», радостная музыка утверждения жизни окрашивает и «Невесту» и «Вишневый сад» — эти предсмертные создания художника, наиболее глубоко проникнутые светом и молодостью.

Читателю и зрителю было вполне ясно то, что писатель не мог договорить по цензурным условиям, что и Надя и Аня идут в революционную борьбу за свободу и счастье родины. Первоначально в «Невесте» прямо было оказано, что Надя «уходила в революцию». В. Вересаев вспоминает, что при чтении у Горького в корректурных листах «Невесты» произошла интересная полемика: на замечание Вересаева, что «не так девушки уходят в революцию», Чехов ответил: «Туда разные бывают пути».

Но и без прямых авторских указаний читатель не мог не понимать, что перед ним — чудесный образ русской девушки, вступившей на честный путь революционной борьбы за то, чтобы перевернуть жизнь, превратить родину в цветущий сад. «Главное — перевернуть жизнь, а все остальное не нужно», — говорит Саша, и к этому же сводится смысл всех речей Пети Трофимова. В этих словах Саши звучит лейтмотив всего чеховского творчества последнего десятилетия.

Художник сам был проникнут чувством, что «все давно уже состарилось, отжило и все только ждет не то конца, не то начала чего-то молодого, свежего». Это чувство и характеризует поэтическую атмосферу «Вишневого сада» — чувство радостного, молодого прощания с прошлым. «Прощай, старая жизнь!» — звенит в финале юный голос Ани, голос молодой, завтрашней России.

Образы Нади и Ани сливаются в обаятельный образ невесты — образ молодости родины. «Здравствуй, новая жизнь!» — эти слова, прозвучавшие в «Вишневом саде», были последними словами Чехова — словами по-пушкински радостного привета новому дню родины, дню ее свободы, славы и счастья.

Образ родины — источник светлой лирики пьесы. А грусть пьесы — это грусть самой родины о том, что «хозяева» ее были так ничтожны, недостойны ее красоты. Придут настоящие люди, — мы знаем, что Аня будет с ними, — люди, достойные быть хозяевами этой прекрасной страны.

К.С. Станиславский в советское время мечтал о таком спектакле «Вишневого сада», где будет сила, страсть; он призывал театр понять, «что «Вишневый сад» — живая для нас, близкая, современная пьеса, что голос Чехова звучит в ней бодро, зажигательно, ибо сам он смотрит не назад, а вперед»¹.

Пьеса о прошлом, настоящем и будущем родины! Чехов обращался к постановщикам «Вишневого сада»: «Дайте мне необычайную для сцены даль». В его пьесе была необычайная для сцены даль, глубина и широта — в этой новаторской пьесе, с ее по-чеховски скромной формой, включающей в себя острую сатиру и тончайшую лирику, в этой и веселой, и грустной, молодой пьесе о нежно и страстно любимой родине, о ее грядущем расцвете.

Примечания

1. К.С. Станиславский, Моя жизнь в искусстве, изд. «Искусство»), М.—Л. 1941, стр. 358.