Введение

Диссертационное исследование посвящено проблеме героя в прозе Чехова в контексте идейно-художественной эволюции писателя.

Герой, или персонаж, — одно из основополагающих понятий, используемых при анализе образной системы литературного произведения. Человек в художественном мире любого писателя поневоле становится центральным объектом, и даже если действующим лицом выступает не человек («Холстомер» Л.Н. Толстого, «Каштанка» А.П. Чехова, «Attalea princeps» В.М. Гаршина, «Изумруд» А.И. Куприна и т. п.), то всё равно мысли и восприятие мира персонажем оказываются антропоморфными.

Разделение терминов «герой» и «персонаж» не является строгим: допускается их синонимическое употребление. Считается, что слово «персонаж» более нейтрально потому, что не несёт в себе подчас неуместной коннотации, в отличие от слова «герой», вызывающего представление о выдающемся, доблестном человеке. Как указывает Л.Я. Гинзбург, «литературный персонаж — это, в сущности, серия последовательных появлений одного лица в пределах данного текста»¹. М.М. Бахтин настаивает на том, что образ героя в произведении всегда неизбежно «пронизывается» взглядом автора и отражает сознание писателя: «Сознание героя, его чувство и желание мира... со всех сторон, как кольцом, охвачены завершающим сознанием автора о нём и его мире; самовысказывания героя охвачены и проникнуты высказываниями о герое автора. <...> ...автор знает и видит больше не только в том направлении, в котором смотрит и видит герой, а в ином, принципиально самому герою недоступном...»² Следовательно, при анализе конкретных образов персонажей на протяжении всего творчества автора исследователь может установить закономерности идейно-художественной эволюции самого писателя.

Чехов, создавая образы героев, стремился как автор максимально дистанцироваться от них. Принцип объективности, равноправия персонажей и их голосов соблюдался писателем неукоснительно, в силу чего выявление авторской позиции всегда являлось трудной задачей для исследователей. Именно эта особенность творческого метода Чехова вызывала со стороны критиков обвинения в бесстрастности повествования, в равнодушии к изображаемому, в безыдейности, протоколизме стиля.

Ещё в 1890-е годы сформировалось представление о «чеховском герое» как о человеке неудовлетворённом, тщетно ищущем путь к счастью (в частности, появилось понятие «чеховский интеллигент»³). В прижизненной критике намечались первые попытки определить характерные особенности «чеховского героя», однако общая оценка Чехова как «певца сумерек» определяла и сам подход к трактовке образов персонажей. Этот подход сохранился и в критике 1900-х годов: одним из распространённых мнений было мнение о безверии героев, об отсутствии у них надежд, а также о том, что персонажи Чехова — люди мелкие, заурядные. Такой точки зрения придерживались Д.С. Мережковский («очень маленькие, заурядные люди»⁴, «герои-неудачники»⁵, «голые люди»⁶), Е.А. Ляцкий («болезненные «неврастеники»⁷), Л.И. Шестов («безнадёжные»⁸ люди), П.Н. Краснов («...все похожи друг на друга, нет героев, а только толпа...»⁹), С.Н. Булгаков («...полное отсутствие героического в его (Чехова. — Н.Т.) персонажах и является их основной и характернейшей чертой»¹⁰), В.В. Розанов (««Без героя», — так можно озаглавить все его (Чехова. — Н.Т.) сочинения, и про себя добавить не без грусти: «без героизма»»¹¹), Е.А. Андреевич («надорванные»¹² люди, «неудачники»¹³), Д.П. Святополк-Мирский («Личность в его (Чехова. — Н.Т.) рассказах отсутствует. Его персонажи говорят... одним и тем же языком, языком самого Чехова. Их нельзя узнать по голосу, — как можно узнать героев Толстого или Достоевского. Все они похожи друг на друга, сделаны из одного материала — общечеловеческого»¹⁴.)

Одним из первых попытался рассмотреть способы изображения людей в творчестве Чехова Д.Н. Овсянико-Куликовский, последователь идей А.А. Потебни, основоположника психологической школы в языковедении и литературоведении. В «Этюдах о творчестве А.П. Чехова» (1904) исследователь пришёл к выводу, что писатель создавал образы героев, намеренно используя «односторонний подбор черт»¹⁵, что позволяло автору сжато и убедительно показать персонажа с определённой, нужной писателю точки зрения. Овсянико-Куликовский, однако, одним из первых заметил и определённую тенденцию в произведениях конца 1890-х годов, свидетельствовавшую о поиске Чеховым образа, в котором могли бы отразиться идеалы и надежды автора, назвав эту тенденцию «художественным прозрением в лучшее будущее»¹⁶.

Делались попытки установить отношение героев Чехова к традиционным литературным типам («лишние люди», «маленькие люди»).

Овсянико-Куликовский постарался проследить трансформацию в творчестве Чехова распространённого литературного типа «лишних людей», считая, что Чехов изобразил окончательное снижение, нивелирование этого типа, вырождение незаурядных, гордых «лишних людей» в обыкновенных посредственностей, в ничтожества¹⁷. Также в категорию «лишних людей» включали героев Чехова Е.А. Андреевич¹⁸, В.В. Воровский¹⁹. О своеобразии трактовки Чеховым типа «маленького человека» писал Д.В. Философов («Маленьких людей видели, конечно, и Толстой, и Достоевский. Но их маленькие люди почему-то выходили всегда великанами. <...> У Чехова маленькие люди остаются тем, что они есть»²⁰.)

С особой, научно-психологической, точки зрения рассмотрел персонажей писателя Н.Л. Шапир, сделавший вывод, что Чехов, отвлекаясь от задач индивидуальной типизации, дал общий портрет «средних людей»²¹ («коллективная типизация»²²). Именно в силу этого, по мнению исследователя, каждый конкретный образ создан схематически, индивидуальность прописана слабо, зато налицо родовые качества, общие для психики всех «средних людей».

Несмотря на не всегда оправданное перенесение методов психологии в область художественного творчества, Шапир, однако, попытался обобщить и сжато сформулировать наиболее типичные сюжетные схемы, с помощью которых Чехов раскрывал сущность действующих лиц: для психики персонажей, по мнению исследователя, наиболее характерны «несоответствие поступков мотивам, их вызвавшим»²³ или же, наоборот, неосуществление нужного поступка несмотря на веские причины совершить его.

В советский период литературоведы попытались выявить сущность творческого метода Чехова, раскрыть способы изображения человека, стремясь определить признаки «чеховского героя», а также его место и роль в истории русской и мировой литературы. Делались также попытки классифицировать героев, выделить их типы.

Г.А. Бялый в работе «К вопросу о русском реализме конца XIX века» (1946) стремился сформулировать точку зрения Чехова на человека вообще: «...Чехов занимает своеобразную скептическую позицию. Не ищите «загадочных натур», как бы говорит он, загадок никаких нет, всё объясняется очень просто и грубо-прозаично; не прибегайте к психологическим «глубинам» и тонкостям в объяснении человеческих действий, они не стоят того, они грубы и примитивны; не ищите Раскольниковых там, где нужно видеть просто грязных и ничтожных негодяев; не наделяйте кличкой «идеалистов» людей с тряпичной душой»²⁴. В этом отношении Г.А. Бялый развивал мысль, заявленную ещё в дореволюционной работе Л.П. Гроссмана «Натурализм Чехова» (1914): «Медицинская практика с изумительной полнотой раскрыла перед Чеховым ужас жизни, жестокость природы и беспомощность человека. <...> С этого момента определилось его основное воззрение на мир и людей. <...> Человек предстал перед ним прежде всего, как больное животное. <...> Даже самая свободная деятельность, жизнь скитальца, вечная близость открытых горизонтов не очищает человека от его исконной животности»²⁵.

А.Б. Дерман в работе «Творческий портрет Чехова» (1929) одним из первых противопоставил установившейся точке зрения на Чехова как на «певца сумерек» мнение, что утверждение о пессимизме писателя и «безнадёжности» его героев несправедливо: «...титул нытика столь же несправедлив и близорук по отношению ко многим героям Чехова, как и к нему самому. <...> Вопрос об оптимизме и пессимизме не только Чехова, но и многих его героев должен быть равным образом разрешён в конкретной исторической обстановке проявления их недовольства жизнью»²⁶.

А.Б. Дерману вторил З.С. Паперный, указывая на то, что неверно считать культ пессимизма ключом к произведениям Чехова, что творческая эволюция писателя характеризовалась неустанным поиском деятельного героя. «Поиски героя, которого не согнут удары действительности, тост по деятелю, который сможет противопоставить натиску лжи, насилия, несправедливости свою твёрдую и целеустремлённую волю, — вот что окрашивает творчество Чехова...»²⁷

В исследовании «Художественное мастерство Чехова-новеллиста» (1959) А.А. Белкин, говоря о специфике героев Чехова, продолжал мысли С.Н. Булгакова, В.В. Розанова об отсутствии героического в персонажах писателя, однако попытался определить особенности эволюции героя. Исследователь считал, что в произведениях Чехова она всегда слабо выражена: «Важно подметить... и в изображении эволюции человеческих характеров своеобразие Чехова. В истории жизни его персонажей нет и не может быть слишком больших перемен. Они не превращаются из положительных в отрицательные, из ангелов в злодеев»²⁸.

В исследовании «Творчество Чехова и вопросы реализма конца XIX века» (1958) М.Е. Елизарова на материале рассказов, повестей писателя также попыталась проанализировать эволюцию героя, приходя к выводу, что в 1890-е годы Чехов стремился дать ряд положительных героев: «Чехов... всё последовательней и глубже... разрешал проблему показа положительного образа на материале обыденной, прозаической действительности. И в этом — победа жизнеутверждающего мировоззрения писателя»²⁹.

В книге «Проза Чехова: проблемы интерпретации» (1979) В.Б. Катаев выделил распространённый в прозе Чехова тип сюжета, определяющийся особенностями развития образа героя. Исследователь назвал этот тип, утвердившийся во второй половине 1880-х годов, «рассказом открытия», указав, что в основе его лежит композиционный приём, который можно кратко сформулировать как «казалось — оказалось»³⁰ (мотив прозрения героя): «...рассказы при всем различии фабул и героев... объединены сходством темы и построения. ...рассказ открытия — так можно определить эту жанровую разновидность. <...> Его герой, обыкновенный человек, погружённый в будничную жизнь, однажды получает какой-то толчок — это обычно какой-нибудь пустячный случай, «житейская мелочь». Затем происходит главное событие рассказа — открытие. В результате опровергается прежнее — наивное, или прекраснодушное, или шаблонное, или привычное, или беспечное, или устоявшееся — представление о жизни. <...> Развязка также однотипна во всех случаях: герой впервые задумывается»³¹. Однако одна и та же сюжетная схема объединяла разных, совершенно несхожих героев, поэтому проблема классификации героев оставалась открытой, на что также указывал В.Б. Катаев: «Открытия, которые совершают герои этой группы рассказов, неодинаковы, как различны и сами герои»³².

Выявляя специфику чеховского творческого метода, исследователь также отметил коренное различие между «прозрениями» тургеневских, толстовских героев и персонажей Чехова: «В новой системе представлений, к которой приводит своего героя Чехов, ему важно выделить два момента: она отрицает прежнюю, неверную систему представлений и ставит героя перед новыми проблемами. Не поэтика обретения конечных истин вырабатывалась в «рассказах открытия», а поэтика бесконечного процесса поисков ответа на вопросы, на которые не дано (а может быть, и не существует) ответа. Слова «прозрение» и «озарение» если и применимы к переменам, происходящим с героями Чехова, то лишь условно, не в толстовском или тургеневском смысле»³³. С В.Б. Катаевым согласен и Вольф Шмид, который, отмечая мотив «прозрения» как один из ведущих в прозе писателя, считает, что это «прозрение» чеховских героев, по сравнению со схожими событиями в произведениях Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого, «редуцировано»³⁴ в трёх аспектах: 1) «Прозрение происходит благодаря новому видению, вынужденному внешними обстоятельствами, а не при помощи озарения свыше»³⁵. 2) «Прозрению и новому взгляду на мир, если они осуществлены, не придаётся всеобщей значимости»³⁶. 3) «Чеховская событийность существует не без оговорки, вызывает сомнение, будучи в некоторых отношениях релятивируемой»³⁷.

В.Я. Линков выявил среди чеховских героев два типа. Сущность каждого из них определяется тем, «сознаёт герой истинное значение своих поступков, своей жизни или нет»³⁸. Анализируя эти типы героев в прозе Чехова, исследователь отмечает, что есть два варианта соотношения речи героев и смысла произведения: 1) «высказывания героя полностью не совпадают с идеей произведения», 2) «герой прямо формулирует смысл произведения»³⁹. Попытка классифицировать героев была предпринята также М.В. Кузнецовой⁴⁰, однако недостаток подхода исследователя заключается, на наш взгляд, в том, что распространение сугубо социальной мотивировки на психологию всех персонажей весьма огрубляет анализ.

Л.М. Цилевич стремился определить связь между организацией сюжета и развитием образов героев, выделив два типа рассказов: «рассказ о прозрении» и «рассказ об уходе»⁴¹. Также исследователь упомянул и «рассказ о капитуляции человека перед действительностью, сюжет падения»⁴².

Э.А. Полоцкая считает, что героям Чехова присуща «усреднённость», а одним из основных принципов изображения человека в прозе писателя является «отказ от изображения сильных страстей»⁴³. По мнению исследовательницы, в образах героев, как правило, отсутствуют крайние проявления чувств, зато неизменно заявлено «постепенное развитие, эволюция характера, подготовленная исподволь»⁴⁴.

Рассматривая прозу Чехова в контексте традиций русской литературы, В.Я. Лакшин отмечает, что традиционные типы героев (как, например, тип «маленьких людей») неприменимы для анализа произведений писателя: «В реализме второй половины XIX века, и прежде всего у Чехова и Толстого, стирается деление на «героев» и «маленьких людей»»⁴⁵. На это же указывает и В.Б. Катаев, говоря о чеховских персонажах — средних людях: ««Средний человек»... — особенный феномен, отличный... от «маленького человека» предшествующей литературы»⁴⁶.

В.Я. Лакшин также попытался определить признаки, присущие чеховскому герою: «Нетрудно заметить, что герои Чехова, даже самые разные по своим личным свойствам... переживают родственные... ощущения и настроения. Чехов находит как бы поэтические «формулы» одинаковых душевных состояний»⁴⁷. Однако исследователь детально не раскрыл, в чём сущность этих «формул».

И.П. Видуэцкая отмечала внимание Чехова именно к внутреннему миру героя, социальные черты персонажей отходили на второй план: «Человек интересует Чехова главным образом не как социальный тип, хотя он изображает людей социально точно»⁴⁸. В.И. Тюпа считает, что «именно концепция личности... составляет эпицентр художественного содержания чеховских рассказов зрелого периода...»⁴⁹

В.К. Гайдук предложил разделить чеховских героев на пассивных («приспосабливающихся к жизни»⁵⁰) и активных («действенные характеры»⁵¹). С.В. Тихомиров, однако, указывает, что при анализе конкретных образов следует учитывать не столько внешнюю действенность или пассивность личности, сколько меру самосознания героя⁵². Также исследователь считает целесообразным рассматривать, как на образы персонажей проецируются психологический склад самого Чехова и факты его биографии⁵³ (в этом отношении С.В. Тихомиров по-новому развивает методологию Ш.О. Сент-Бёва).

А.С. Собенников, говоря об отсутствии героических личностей среди чеховских персонажей, отмечает, что «Чехову оказался чужд сам тип героя-пассионария... <...> Чехова интересовал иной тип героя — человек из массы»⁵⁴.

Эту же идею развивает Э.Я. Фесенко, приходя к выводу, что персонажи Чехова «неизменно — и неизбежно — не дорастают до самих себя. Само слово «герой» применимо к ним лишь как литературоведческий термин»⁵⁵. Ту же точку зрения на чеховских героев разделяет Э.С. Афанасьев, считая, что писатель, стремящийся максимально «устраниться» из текста, изображает людей «как в жизни»: «Реальный человек — не продукт художественного мышления писателя, он «мал» не с авторской точки зрения, а в том смысле, что пущен в мир во всём своём несовершенстве, он «часть», а не «целое», стремится стать «целым», т. е. «героем», но всё, что ему удаётся — сыграть, сымитировать эту роль. <...> В таком случае присутствие автора в художественном произведении как оценочной инстанции оказывается излишним...»⁵⁶ Используя меткое выражение З.Н. Гиппиус (которым она охарактеризовала повесть Г.В. Иванова «Распад атома»), можно сказать, что с точки зрения Э.Я. Фесенко и Э.С. Афанасьева, проза Чехова тоже как будто «не хочет быть «литературой»»⁵⁷.

Стремление Чехова как автора к «самоустранению» из текста в самом деле является отличительной чертой художественного метода писателя.

Выражение «чеховский герой» уже давно стало нарицательным, однако до сих пор мало разработаны варианты типологии персонажей, а также недостаточно выявлено то, каким образом творческая эволюция самого писателя отразилась на изображении человека в его художественном мире. Эти вопросы в чеховедении остаются по-прежнему открытыми, что определяет актуальность диссертационного исследования.

Несмотря на то что авторитетные учёные (Г.П. Бердников, М.П. Громов, И.П. Видуэцкая, Э.А. Полоцкая, В.Я. Линков, А.П. Чудаков, В.Я. Лакшин, В.Б. Катаев и другие) часто касались разных аспектов проблемы героя, в исследовании типов персонажей и их эволюции остаются существенные пробелы, что свидетельствует о том, что тема разработана всё же недостаточно. Многообразие персонажей, количество которых исчисляется десятками тысяч, по подсчёту М.П. Громова⁵⁸, сложно привести в какую бы то ни было общую систему, тем более типизировать, классифицировать их. Кроме того, найти некий «общий знаменатель» для такой классификации — не только практически невыполнимая задача, но и малопродуктивная. Особенности изображения человека в прозе Чехова с начала 1880-х к 1900-м годам настолько меняются, что трудно осуществить распределение всех персонажей, относящихся к разным этапам творческого пути писателя, в некие универсальные группы.

Относительно устоявшимся в литературе о Чехове можно считать термин «футлярный герой», под которым подразумевается определённый тип персонажа, однако критерии выделения и совокупность отличительных свойств этой категории героев всё же до сих пор являются предметом дискуссии.

Проецирование типов «лишнего человека», «маленького человека», традиционных для русской литературы первой и второй третей XIX века, оказывается малопродуктивным в силу специфики изображения человека в художественном мире Чехова; на это указывает и полярность мнений, высказанных исследователями об использовании этих терминов применительно к героям писателя. Такие «модели» героев являются «тесными» в применении к персонажам Чехова, чуждым подобной «формализации»⁵⁹, по словам Л.Я. Гинзбург. Исследователь считает, что существуют формализованные и неформализованные персонажи, причём к первым относятся герои, «в разной мере и разными способами варьирующие традиционные роли, которые стали уже готовой, отстоявшейся формой для эстетически перерабатываемого опыта»⁶⁰. Несомненно, что Чехов избегал создания образов в рамках традиционных, формализованных типов — следовательно, требуется другая типология чеховских персонажей, основанная на понимании специфики творческого метода писателя. Наконец, необходима и такая классификация, которая помогла бы раскрыть эволюцию «чеховского героя», отразить своеобразие взгляда писателя на человека на разных этапах творческого пути.

Поэтому цель исследования состоит в том, чтобы выявить факторы и признаки эволюции героя в прозе Чехова.

В связи с поставленной целью необходимо решить следующие задачи:

1) выявить специфику изображения человека в художественном мире писателя в разные периоды творчества;

2) выделить основные типы героев, характерные для прозы Чехова в 1890—1900-е годы;

3) показать влияние исканий писателя на создание типов героев, и зафиксировать факторы, определившие появление «активного» типа героя.

В исследовании выбран период 1890-х — 1900-х годов потому, что именно в эти годы чётко оформились основные типы персонажей и их развитие наиболее ярко отразило общий характер и направленность идейных и художественных исканий Чехова. Однако для того чтобы полнее отразить особенности этого периода творчества, необходимо обратиться и к произведениям более раннего этапа — 1880-х годов.

Научная новизна исследования заключается в том, что впервые делается попытка проследить предпосылки и факторы, предопределившие возникновение типа активного героя, с опорой на вариант новой типологии персонажей Чехова, одним из критериев которой послужит степень приближения того или иного героя к мыслимому авторскому идеалу. Понятие «авторский идеал», несомненно, в достаточной мере гипотетическое, однако допустимо попытаться сформулировать представление Чехова о положительном типе героя, опираясь как на произведения писателя, так и на его переписку, свидетельства современников, мемуарную литературу. Известно, что видение мира выражается художником подчас тоньше и глубже именно в творчестве, нежели в прямых высказываниях, оставленных в письмах, записных книжках и т. д. Однако если исследователь старается выявить идеал писателя, основываясь на художественных произведениях, он может уточнять его, соотнося с размышлениями автора в переписке, беседах с современниками и других источниках.

Под активностью героя подразумевается отнюдь не социальная борьба, потому что Чехова преимущественно интересовал именно внутренний конфликт персонажа, противоречие между «как привык жить» и «как надлежит жить». Точно так же, как в драматургии, первостепенными являются именно скрытые переживания героя, поэтому в понятии «активность» не предполагается социологический оттенок. Можно определить активность персонажа как его неутихающую внутреннюю борьбу в стремлении к своему нравственному идеалу, укреплении себя как независимой личности. Это переживание своеобразной «духовной брани». Следует подчеркнуть, что в нашем понимании «активный» герой отнюдь не равен типу героя-протестанта, героя-деятеля в трактовке советских литературоведов (В.В. Ермилов, З.С. Паперный, Г.П. Бердников и другие), наполнявших эти понятия, в силу идеологических причин, сугубо социальным содержанием. Тем не менее следует оговориться, что именно в работах исследователей этого периода, невзирая на некоторую политизацию, были проведены глубокие анализы творчества писателя и сделаны многие важные выводы, ставшие классикой чеховедения.

Теоретическая значимость работы определяется тем, что в исследовании предлагается оригинальная классификация героев, отражающая искания Чеховым нового типа — типа «активного» героя. В диссертации прослеживаются условия возникновения этой категории персонажей и выявляются её отличительные особенности.

Объект исследования — проза А.П. Чехова.

Предмет исследования — вопросы эволюции образов в прозе Чехова 1890—1900-х годов.

Практическая значимость диссертационного исследования состоит в том, что материалы и выводы работы в дальнейшем могут быть использованы при изучении проблемы героя в творчестве писателя, а также при анализе чеховской системы образов. Практическая значимость диссертации заключается также в том, что на основе проведённого анализа возможно построение курса для школ и вузов, который будет посвящён рассмотрению того, как изменялись образы героев в свете идейно-художественной эволюции писателя. Также материалы исследования могут быть востребованы при составлении научно-справочного аппарата в новых изданиях чеховских произведений.

В работе применяются следующие методы исследования: структурнотипологический, культурно-исторический.

Основные положения, выносимые на защиту, следующие:

1. Разнонаправленность идейных, нравственно-философских исканий эпохи обусловила противоречивость мировоззрения Чехова, которая преодолевалась писателем в процессе творческой эволюции, в силу чего в художественном мире автора медленно менялась и точка зрения на человека.

2. В системе образов в прозе Чехова можно выделить ряд устойчивых, повторяющихся типов персонажей: «футлярный», «конформист», «поздно прозревший», «ошибившийся в выборе», «активный». Степень активности персонажей, составляющих тот или иной тип, во многом определяется мерой их приближения к предполагаемому авторскому идеалу.

3. В каждом типе (кроме «футлярного») наблюдается эволюция героев, сущность которой заключается в «приращении» отдельных активных качеств.

4. В отдельную категорию выделяется «активный» тип героя, в котором отражаются итоги идейных и творческих исканий Чехова.

Апробация материала исследования осуществлялась на конференции «Молодые исследователи Чехова» (Мелихово) и на заседаниях аспирантского объединения кафедры русской литературы (в 2013, 2014 годах). Положения диссертации отражены в трёх статьях, которые опубликованы в журналах, входящих в перечень ВАК.

Примечания

1. Гинзбург Л.Я. О литературном герое. Л., 1979. С. 89.

2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 14—15.

3. Александров Б.И. А.П. Чехов. М.; Л.: 1964. С. 26.

4. Мережковский Д.С. Старый вопрос по поводу нового таланта // Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы. СПб., 2007. С. 353—354.

5. Там же, с. 359.

6. Мережковский Д.С. Чехов и Горький // Полное собрание сочинений: В 24 т. М., 1914. Т. 14. С. 91.

7. Ляцкий Е.А. А.П. Чехов и его рассказы // А.П. Чехов: pro et contra: В 2 т. СПб., 2002, 2010. Т. 1. С. 454.

8. Шестов Л.И. Творчество из ничего (А.П. Чехов) // А.П. Чехов: pro et contra.

9. Там же, с. 584.

10. Булгаков С.Н. Чехов как мыслитель // А.П. Чехов: pro et contra. Там же, с. 546.

11. Розанов В.В. Наш Антоша Чехонте // А.П. Чехов: pro et contra. Там же, с. 868.

12. Андреевич Е.А. Антон Павлович Чехов // А.П. Чехов: pro et contra. Там же, с. 284.

13. Там же, с. 287.

14. Святополк-Мирский Д.П. Чехов // А.П. Чехов: pro et contra. Там же, с. 185.

15. Овсянико-Куликовский Д.Н. Этюды о творчестве Чехова // А.П. Чехов: pro et contra. Там же, с. 486—487.

16. Там же, с. 490.

17. Там же, с. 531.

18. Андреевич Е.А. Антон Павлович Чехов // А.П. Чехов: pro et contra. Там же, с. 303.

19. Воровский В.В. Лишние люди // А.П. Чехов: pro et contra. Там же, с. 641.

20. Философов Д.В. Липовый чай // А.П. Чехов: pro et contra. Там же, с. 854.

21. Шапир Н.Л. Чехов как реалист новатор // А.П. Чехов: pro et contra. Там же, с. 655.

22. Там же, с. 655.

23. Там же, с. 656.

24. Бялый Г.А. К вопросу о русском реализме конца XIX века // А.П. Чехов: pro et contra. Т. 2. С. 726.

25. Гроссман Л.П. Натурализм Чехова // А.П. Чехов: pro et contra. Там же, с. 100, 103.

26. Дерман А.Б. Творческий портрет Чехова // А.П. Чехов: pro et contra. Там же, с. 274—275.

27. Паперный З.С. А.П. Чехов. Очерк творчества. М., 1954. С. 60.

28. Белкин А.А. Художественное мастерство Чехова-новеллиста // А.П. Чехов: pro et contra. Т. 2. С. 900.

29. Елизарова М.Е. Творчество Чехова и вопросы реализма конца XIX века. М., 1958. С. 65.

30. Катаев В.Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации. М., 1979. С. 21.

31. Там же, с. 11.

32. Там же, с. 11.

33. Там же, с. 20—21.

34. Шмид В. Проза как поэзия. Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. СПб., 1998. С. 264.

35. Там же, с. 264.

36. Там же, с. 264.

37. Там же, с. 265.

38. Линков В.Я. Принципы изображения человека в прозе Чехова: Автореф. дис. ... на соискание уч. степ. канд. филол. наук: 10.01.01. М., 1971. С. 5.

39. Там же, с. 8.

40. Кузнецова М.В. Творческая эволюция Чехова. Томск, 1978. С. 183.

41. Цилевич Л.М. Сюжет чеховского рассказа. Рига, 1976.

42. Там же, с. 97.

43. Полоцкая Э.А. О поэтике Чехова. М., 2001. С. 158.

44. Там же, с. 160.

45. Лакшин В.Я. Лев Толстой и А. Чехов. М., 1963. С. 299.

46. Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М., 1989. С. 45.

47. Там же, с. 486.

48. Видуэцкая И.П. Место Чехова в истории русского реализма (К постановке проблемы) // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. М., 1966. Т. 25, выпуск 1. С. 40.

49. Тюпа В.И. Художественность чеховского рассказа. М., 1989. С. 36.

50. Гайдук В.К. Творчество А.П. Чехова. 1887—1904 гг. (проблемы эволюции). Иркутск, 1986. С. 67.

51. Там же, с. 67.

52. Тихомиров С.В. Формы сознания героев в произведениях А.П. Чехова: Дисс. ... канд. филол. наук: 10.01.01. М., 1987.

53. Тихомиров С.В. Творчество как исповедь бессознательного: Чехов и другие (Мир художника — мир человека: психология, идеология, метафизика). М., 2002.

54. Собенников А.С. Оппозиция дом — мир в художественной аксиологии А.П. Чехова и традициях русского романа // Чеховиана. Чехов и его окружение. М., 1996. С. 145—149.

55. Фесенко Э.Я. Русская литература XIX века в поисках героя. М., 2013. С. 524.

56. Афанасьев Э.С. Гоголь — Чехов: эстетика «малых величин» // Литература в школе. 2006. № 10. С. 4.

57. Гиппиус З.Н. Черты любви // Круг. Париж, 1938. № 3. С. 143.

58. Громов М.П. Тропа к Чехову. М., 2004. С. 197.

59. Гинзбург Л.Я. О литературном герое. С. 41.

60. Там же, с. 42.