1905—1907 годы... Бесславное завершение войны на Дальнем Востоке... Первая русская революция в ее генеральных и трагических событиях: Кровавое воскресенье в Петербурге, мятеж на «Потемкине», восстание матросов в Кронштадте, революционные выступления моряков в Севастополе, суд над очаковцами и дело лейтенанта П.П. Шмидта... Декабрьское вооруженное восстание в Москве... «Красный петух» по селам и деревням... Трещала по швам и рушилась Российская империя...
В эти бурные годы «Крымский курьер» оперативно отражал быстро меняющуюся обстановку в стране и Крыму. Газета передает накаленную атмосферу тех лет и в событиях местного масштаба: поджоги помещичьих имений, потрава посевов, неповиновение властям. В Ялте и уезде введено «положение чрезвычайной охраны», на срок его действия высланы из Ялты все «политически неблагонадежные», среди них: сотрудник «Крымского курьера» А.А. Устинов, известный автор «Путеводителя по Крыму» А.Я. Бесчинский и многие другие. Совершено покушение на «главноначальствующего» полковника Думбадзе; «за крамолу» приостановлено издание симферопольской газеты «Жизнь Крыма»; в ореандском лесу найдена тайная типография, принадлежащая «анархистам-коммунистам»; повальные обыски, аресты и многое др. Любимое ялтинцами имя «Чехов» оказалось втянутым и вплетенным в пеструю смесь статей со злободневной тематикой о войне и революции.
Живая память газеты запечатлела и сохранила для потомков поэтическую ауру, образовавшуюся вокруг личности Чехова. Как свидетельствуют газетные материалы, весь 1905 год прошел под знаком горького осознания ялтинцами невосполнимой утраты великого человека и писателя, жизнь которого оборвалась в самом расцвете творческой деятельности.
В течение всего 1905 года каждый месяц (кроме августа и сентября) газета информирует своих читателей о театральных и литературных вечерах памяти Чехова, знакомит с ранее неизвестными произведениями, публикует мемуары и стихи.
Показательно, что в корреспонденциях о Чехове параллельно развиваются два мотива: традиционный: Чехов — «певец русских сумерек» и рожденный сегодняшним днем: Чехов — предвестник новой жизни, умерший на «рассвете» ее.
Перелистаем страницы «Крымского курьера» за 1905 год, чтобы увидеть движение чеховской темы в газете (которую писатель не обходил своим вниманием при жизни) спустя год после его кончины.
2 февраля 1905 года, в среду, «Крымский курьер» (№ 27) в заметке «Жизнь Ялты в 1904 году» (подпись: R) в перечне скончавшихся в 1904 году врачей (Смирнова, Дмитриева, Костецкого, Бородулина, Боброва, Березовского) называет и имя Антона Павловича Чехова: «Умер еще один ялтинский обыватель, врач, имя которого знает вся Россия, хоть он и не «практиковал»: умер незабвенный Антон Павлович Чехов, и умер, в сущности, так неожиданно...
Еще весной казалось, что ему нечего опасаться близости смерти, что он еще поработает, что его могучий талант даст родине еще много и много...»
В этом же номере и в следующих №№ 28, 29 от 4 и 5 февраля газета знакомит ялтинцев с перепечатанными из «Русской мысли» (1905, № 1) произведениями Чехова «У Зелениных», «Калека», «Волк» под общим заглавием «Из набросков А.П. Чехова» с редакционным примечанием: «Воспроизведем эти очерки певца русских сумерек».
7 февраля в рубрике «Из мира науки, литературы и искусства» приведен полный текст письма А.П. Чехова в Академию (об отказе от звания почетного академика в связи с неизбранием М. Горького), перепечатанный из сб. тов-ва «Знание» (1905, № 3).
8 февраля, во вторник, появятся воспоминания П.А. Сергеенко о встречах Чехова и Л. Толстого («Жизнь в Ясной Поляне»), со ссылкой на «Петербургскую газету», где была осуществлена их первая публикация.
С 16 марта по 5 апреля (в №№ 64,72,74,76,79,83) газета дала подборку писем А.П. Чехова к А.Н. Плещееву «Клочки из чеховских писем» по публикации А.А. Плещеева (сына поэта) в «Новом времени».
9 марта (в № 59) сотрудник «Крымского курьера», писатель и журналист Александр Петров в обзорной статье «О книгах писателей из народа» особое внимание уделил сборнику стихотворений Николая Дмитриевича Никанорова-Каринского «Бытовые картины» и перепечатал из него стихотворение «У гроба Чехова» — «как показатель того, насколько покойный писатель был ценим и понимаем русским народом»:
Глубокий мыслитель, поэт благородный!
Печальный твой гроб предо мной пронесли;
Твоя жизнь была не пустой и бесплодной
Для русской обширной, могучей земли.
Россия теряет великого сына,
Который во тьме ярким светочем был,
Тоскливо теряет в тебе гражданина,
Который свой край беззаветно любил.
Глубоко в душе отразилась утрата;
О, Чехов! Мы знаем творенья твои,
В тебе мы утратили нежного брата,
С которым делили сомненья свои.
Тебя провожает сановник и пахарь;
Ты все обнял мыслью, ты с каждым страдал,
В духовных, народных болезнях, как знахарь,
Ты гнойные язвы страны обнажал.
Не мало и выпало лживых укоров
На долю твою, благородный поэт,
Не мало изрек тебе злых приговоров
Бездушный, капризный, изменчивый свет.
Нам в этом сознаться и стыдно, и грустно;
Простится ль, забудется ль наша вина?
Неужель солжет и постыдно и гнусно
Опять пред тобою родная страна?
Нет! Каждый твой искренний ревностный чтитель,
И каждый, кто с русским умом и душой,
Твой гроб, незабвенный писатель-учитель,
Почтит благодарной и теплой слезой.
Ты знал наши скорби и видел страданья,
Ты нашею общею грустью грустил
И нашу эпоху в высоких созданьях
В пленительных образах ты отразил.
Ты сердцем жил с нами и мучился с нами,
И с нами искал к лучшей жизни исход,
И плакал нередко святыми слезами
За бедный и слабый в познаньях народ.
Увы! Мы хороним великую силу
В твоем благородном, прекрасном лице,
Твой прах опуская в сырую могилу,
Тоскуем о рано умолкшем певце.
Безрадостный траур надела отчизна.
О сыне умершем печалится мать...
И так тяжела, тяжела эта тризна,
Что хочется горько рыдать и рыдать.
Рыдай же, отчизна, отдайся всецело
Слезам... Разрывается грудь от тоски;
Один за другим на холодное тело
Кладутся уныло и тихо венки.
Что почести паши, земные трофеи?
Не нужны, не нужны они мертвецу,
Нет! Скажем спасибо ему за идеи,
За дивные песни родному певцу!
В своей следующей публикации — литературном обозрении «Три сборника» («Крымский курьер», № 120 от 20 мая) Александр Петров вступит в полемику с Г. Завражным, автором статьи «Народ в рассказе Чехова «Мужики» (сб. «Народные досуги». — М., 1905) и ее рецензентом Тригориным (Народные досуги // Дело и отдых. — М., 1905, № 13, 27 марта). По мнению Александра Адриановича Петрова, оба, и критик, и рецензент, неправы в противопоставлении Чехова Златовратскому и в оценке литературного процесса 60—70-х годов: «Ведь Златовратский и Чехов работали в разные эпохи, и поэтому мужик у них получился освещенным с разных сторон: у первого с более светлой стороны, а у второго с более темной... В том только и разница. Но оба в одинаковой степени глубоко страдали за мужика, симпатизировали ему и всячески силой своих талантов и знания старались помочь ему, вывести его на свет Божий...
Но насколько эти добрые качества были сильны и насколько они оказывали влияние на общество, — в этом, конечно, трудно пока разобраться, так как Чехов только недавно умер, а Златовратский жив, и русская критика еще не вполне высказалась об этих писателях».
Заметка «Из мира науки, литературы и искусства» («Крымский курьер», № 135, 9 июня) информировала читателей о «безукоризненном» переводе «Вишневого сада» на греческий язык высококвалифицированным переводчиком К. Михайлиди.
2 июля по случаю годовщины со дня смерти А.П. Чехова в церкви Феодора Тирона, в Верхней Аутке, была совершена заупокойная литургия (об этом: «Крымский курьер», №№ 152,153 от 29.06 и 1.07.1905). Особо следует сказать об июльских публикациях 1905 года фактического редактора и ведущего автора газеты «Крымский курьер», талантливого журналиста и писателя Михаила Константиновича Первухина: «Силуэты» и «Заметки читателя», явившихся своего рода эскизами будущих мемуаров М.К. Первухина о Чехове. А пока это штрихи, драгоценные свидетельства непосредственных и свежих впечатлений, записанных по душевному велению, о недавних встречах и беседах с ушедшим художником. Приведем их полностью, без купюр.
Силуэты
Сегодня годовщина со дня смерти Антона Павловича Чехова...
Волей-неволею вспоминаешь, какую роль он играл в жизни нашей Ялты, какой незаполнимый пробел образовался в этой жизни, когда прозвучали слова:
— Чехова не стало.
Иногда в моменты тоски Антон Павлович не находил ни единого слова в пользу Ялты. Особенно, когда осенью или весною начинался обычный для Крыма «отлет» гостей наших на север, когда каждого, кто к Ялте прикован, тянуло домой на север...
Помню, как-то раз, зная, что в мае А.П. Чехов собирается в Москву, я спросил, не боится ли он туда ехать?
И он весь как-то ожил, лицо просветлело, и он заговорил помолодевшим голосом о том, что летом если не в Москве самой, то в ее окрестностях — будто бы и лучше, и здоровее, чем в Ялте...
Я слушал, и у меня мелькали в голове слова:
— В Москву, в Москву, в Москву! — из «Трех сестер»...
Чехова до последних дней тянуло в Москву, хотя сам-то он родился на юге...
И в то же время он все же любил Ялту, и ценил ее, и часто доказывал свою любовь хотя бы тем исключительным вниманием, которое он оказывал ялтинской жизни.
Как-то раз на Виноградной, где строилось тогда здание для нашего взаимного кредита, А.П. хмуро тыкал палкою на безжалостно срубленные деревья со словами:
— Хороший уголок был... Деревья были... А теперь камень голый будет... Жалко!
И ему действительно было жалко того, что Ялта из тихого уголка, напоминающего сад или рощу, превращается в город с каменными громадами...
Как-то грустно, как-то особенно тяжело думать о Чехове в наши предрассветные дни... Ведь мог бы еще пожить и еще поработать этот человек с большим сердцем...
(«Крымский курьер, № 154, 2 июля)
Заметки читателя
Годовщина смерти Антона Павловича Чехова...
У нас как-то принято, что мы и очень больших людей забываем с поразительною, с непонятною, в сущности, скоростью...
В то время как люди других (так в тексте. — В.С.) разблагоговейно приходят к дорогим могилам и через десятилетия, и через столетия, — у нас так коротка память...
И про десятки бойцов за правду, бойцов за человеческие права, раз мы их схоронили, — можно сказать обычное:
— Схоронили — позабыли...
Не то с Чеховым: с трогательным единодушием о нем вспомнила, по крайней мере, вся газетная Россия. Даже в захолустных, в медвежьих уголках жалкие «листки», сплошь наполненные одними перепечатками, и те отозвались в годовщину смерти Чехова одною, двумя, тремя статьями.
Меня лично и трогает, и интересует во всех этих статьях один элемент: везде и всюду люди, словно сговорившись заранее, высказывают сожаление, что Чехов умер «на рассвете», не дождавшись ясного, лучезарного дня, Чехов умер на пороге великих событий, пройдя через которые, как через купель очищения, возродится обновленная, ожившая Россия.
Не та Россия, которая осталась там, позади. Не Россия «людей в футляре», не Россия людей, для которых так невозможно складывается жизнь, что они только и мечтают об уходе из этой жизни.
Нет!
Эта жизнь уже осуждена, воротиться к ней мы уже не можем... Нас ждет новая жизнь, о которой Чехов только мечтал, как «три сестры» мечтали о Москве...
В эти дни памяти Чехова посвящено немало стихотворений. Одно, уже старое, прошлогоднее, попалось мне на глаза на страницах «Одесских новостей». Это стихотворение Карпова:
Он ушел от нас в яркий, ликующий день
В мир, где нет ни тоски, ни печали...
А над гробом склонилася скорбная тень,
И рыданья над ним прозвучали.
Панихиду служил по нем «Черный монах»,
К ней собралися «Хмурые люди»...
И сковал их безмолвьем панический «Страх»,
Больно сжались усталые груди.
«Дядя Ваня» принес свой прощальный привет.
Плачут «Сестры», венки заплетая,
А в Крыму, где слагал свои песни поэт,
Стонет «Чайка», над морем летая...И невольно вспоминаешь пережитое. Неужели же Чехов действительно умер? Так недавно я видел его, слышал его слова!..
Так недавно все это было!
Я провожал близких людей лучезарным весенним днем из Ялты и совершенно неожиданно увидел среди пассажиров огромного, переполненного парохода русского общества — Антона Павловича Чехова. Он ехал весною. В Москву, в Москву!
Он столько раз твердил мне, что летом — если не в самой Москве, то в ее ближайших окрестностях, — для него, хоть и для туберкулезного больного, не только совершенно безопасно, но даже полезно пребывание там.
А вместо Москвы он почему-то оказался в каком-то медвежьем углу, в Баденвейлере, на чужбине, почти сплошь среди чужих людей... И так скоро, так страшно скоро, эта ужасная телеграмма, которая заставила всколыхнуться всю Россию:
— Чехов скончался!
А вот уж и год со дня смерти...
А вот и тризну отпраздновали... И как будто вновь расходимся с похорон, твердя для утешения себе:
Он ушел от нас в яркий, ликующий день
В мир, где нет ни тоски, ни печали...
А над гробом склонилася скорбная тень,
И рыданья над ним прозвучали.(«Крымский курьер», № 161, 10 июля)
7 октября 1905 года в № 230 ялтинцы прочтут чеховский рассказ «Зеленая коса», исключенный писателем из собрания сочинений, но, как считал редактор, содержавший «немало интересного», может быть, и то, что события в нем происходят на «берегу Черного моря».
Из редакционных заметок в разделе «Хроника» известно, что в 1905 году состоялись 4 спектакля по 4 пьесам Чехова: «Медведь» (29 января), «Чайка» (17 июля), «Юбилей» (13 декабря) и «Дядя Ваня» (27 декабря). Все спектакли, кроме «Чайки», был и подготовлены кружком любителей драматического искусства и имели большой успех у зрителей. Особо рецензент отмечал постановку «Дяди Вани»:
«В исполнении нашего кружка пьеса прошла очень недурно и, в общем, довольно гладко — все играли ровно; видев эту пьесу на многих провинциальных сценах в исполнении профессиональных артистов, нужно признать, что она сошла у нас ничуть не хуже, чем у тех; правда, кто смотрел ее хотя раз в литературно-художественном театре, для того, конечно, исполнение ее у нас заставляет желать очень многого <...> но большинство публики, бывшей на этом спектакле, видело эту пьесу впервые, и впечатление получилось для нее довольно сильное; в некоторых, особенно драматических местах многие из дам прослезились. <...> Публики было довольно много, и она награждала исполнителей дружными аплодисментами. Нельзя не пожалеть о том, что хорошее впечатление от игры несколько портилось недочетами грима, особенно мужского персонала; глядя на сцену, казалось, что на голове некоторых из артистов были не парики, а какие-то войлочные накладки, а равно бросалось в глаза убожество реквизита и обстановки, в чем, конечно, нельзя винить кружок любителей, особенно, если принять во внимание, что в Ялте некоторых из театральных аксессуаров совершенно нельзя достать даже и за деньги».
(«Крымский курьер», № 293, 30.12)
А вот «Чайка», поставленная труппой С.А. Головина в Алуште, разочаровала публику: «Это было полное издевательство над прекрасным творением покойного писателя.
Небрежное, спешное отношение к постановке, бестолковое распределение ролей, совершенное непонимание исполнителями «духа» пьесы — все больно отозвалось на ожиданиях зрителей, жаждавших вспомнить полные страстной тоски и нежной печали сцены «Чайки», — писал в своей рецензии алуштинский корреспондент С.А. Галов в «Крымском курьере» от 26 июля.
И еще одно немаловажное событие в ялтинской жизни 1905 года, зафиксированное местной газетой: 6 декабря, во вторник, «Крымский курьер» (№ 275) сообщал читателям о разрешении, полученном от Министерства внутренних дел, на создание фонда для открытия в Ялте городского начального училища имени А.П. Чехова.
В 1906 году газета по-прежнему много внимания уделяет памяти писателя, народные поминки по Чехову продолжаются.
2 июля, в воскресенье, в греческой церкви Верхней Аутки была отслужена заупокойная литургия по случаю второй годовщины со дня кончины А.П. Чехова. А 8 сентября в Алупке-Сары с целью оказания материальной помощи нуждающимся больным лименского лечебного пансиона им. А.П. Чехова состоялся праздник, в программе которого значились спектакль по одноименной пьесе-шутке «Предложение» и живая картина-апофеоз «Слава Чехову».
Углубляется и укореняется в массовом сознании общественное значение произведений писателя. Любопытна «Заметка», помещенная в № 129 от 24 июня 1906 года за подписью: М-инъ. Она интересна тем, что о расчёт ее автора входило бесспорное и несомненное знание читателями чеховских типов, понимание их вечной живучести и бессмертной популярности. Ни разу не упомянув имени Чехова, автор оперирует образом унтера Пришибеева применительно к даме, взявшей на себя труд сверхштатного блюстителя порядка и доносчика по призванию. Речь идет о некой вдове статского советника Марии Алексеевне Свиньиной (имя, м. б., вымышлено. — В.С.), написавшей донос на своего соседа, «уличающий» его в политической неблагонадежности. Свое предположение о неблагонамеренности соседа она построила на том основании, что он некоторое время сидел в тюрьме: «Следить за деятельностью своего соседа, нюхать воздух, не пахнет ли «крамолой» — это дело унтеров Пришибеевых <...>
По имеющимся у нас в руках данным оказывается, что этой милой специальностью начинают заниматься и представительницы прекрасного пола <...>
Вот это уже явление новое, так сказать, знамение времени. <...> унтер-офицер Пришибеев уступил свое почтенное занятие следить за благонадежностью и порядком соседей — даме.
Быть может, мы здесь имеем место со случаем переселения душ. И душа николаевского унтера вселилась в статскую советницу для того, чтобы повести свою избранницу по торной дорожке».
Приобщение ялтинцев к чеховскому художественному миру продолжается и через театральные представления. Но освоение драматургии и прозы Чехова зачастую идет любительским, а не профессиональным театром.
В 1906 году было сыграно 5 спектаклей по пьесам и прозаическим произведениям писателя: «Предложение» (3 раза), «Свадьба» (8), «Трагик поневоле» (1), «Палата № 6 (тоска по идеалу)» (1), «Хирургия» (2), «Маска» (2). Все постановки воспринимались жителями Ялты как яркие события в жизни города, доставляя радость, а подчас и разочарования. Так, обозреватели культурной жизни в Ялте отмечали удачные постановки 14 марта «Свадьбы» (№ 52 от 17.03), 7 апреля — «Предложения», «Свадьбы», «Трагика поневоле», «Хирургии» и «Маски» (№ 70 от 12.04), 10 ноября — «Свадьбы», «Хирургии», «Маски», исполненные любителями — учащейся молодежью.
В. Поль в рецензии «Театр и музыка» (№ 241 от 12.XI) делился своими впечатлениями о спектакле, подготовленном любителями при участии Ф.К. Татариновой: «Понадобились и большой опыт, и большая самоотверженность Ф.К. Татариновой, режиссировавшей спектакль, для того, чтобы пьески смотрелись так легко и весело.
Все лилось с большой непринужденностью, делающей честь молодым артистам-любителям, и если нашелся исполнитель, который поленился доучить свою роль, то неупоминание его имени да послужит ему предостережением на будущее время.
Ф.К. Татариновой был поднесен венок из цветов».
Событием также стала и провалившаяся 16 апреля 1906 г. постановка «Палаты № 6» в исполнении Товарищества драматических артистов.
Рецензент, подписавшийся псевдонимом «Цикада», объяснял причину провала спектакля так: «Не теперь смотреть пьесы вроде «Начаты № 6» (по Чехову) особенно же при той обстановке, которую может дать Ялта. <...>
Время тяжкой, нависшей и неразрешившейся грозы — наше время. Нервы натянуты, умы напряжены <...>
Убогая декорация, полупустая зала, расхолаживающая артистов, самая игра этих артистов добропорядочная, но не тонкая, — все это условия, создающие то невыносимо томительное настроение, от которого хочется куда-то бежать, скрыться.
Мелки мы, гадки мы, ноет доктор на сцене, и болью отдается в сердцах слушателей, и кажется, что на дворе глухая осень, моросит дождик, слякоть... Противно, серо, непроглядно и рвется крик — довольно!» («Крымский курьер», № 75, 18 апреля 1906 г.)
В 1907 году издание «Крымского курьера» прекратилось. Последний (91-й) номер вышел 1 мая. За 4 месяца имя Чехова в газете упоминалось трижды: в связи с показом сценки «Хирургия» 11 февраля; в политическом фельетоне «Избирательная статистика» (перепечатанном из «Товарища»), где имя «писателя» Чехова оказалось в соседстве с «художником» Айвазовским и «лидером большевиков» Лениным (№ 20 от 25 января). И третье упоминание — в статье Вл. Деменитру «Современность и литература» (№ 90 от 30 апреля). Автор для доказательства своего тезиса о том, что синтез в искусстве возможен только при объективном («холодном») взгляде на мир, прибегает к чеховскому высказыванию: «Чехов, великий сердцевед, бросил когда-то драгоценнейшую мысль:
— Когда вы садитесь писать, вы должны быть холодны, как лед!
Тончайшая, кружевная мысль. Какой острый скальпель был в руках этого человека. Именно: творчество ищет несмущаемости, одиночества, холода и снегового покоя вершин...»
Чтение старых газет — дело не только увлекательное, но и в высшей степени полезное; периодика прошлого открывает огромный документальный массив, введение которого в научный оборот дает дополнительный источниковедческий материал, без чего не может обойтись ни одна наука. Ретроспективный взгляд позволяет увидеть, как Чехов утверждался в общественном сознании своего времени, как газета пропагандировала произведения писателя, как шло приобщение массового читателя к его художественному наследию.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |