Заключение

Интерес к болезни, отмеченный в настоящее время в разных науках, связывается с радикальной сменой отношения к культуре в современном научном дискурсе. С повышением интереса к маргинальным сферам культуры, откровенной ориентацией на периферийные знания, на телесность мира и т. д. болезнь становится «антиценностью», обусловившей обретение новой подлинной ценности и удвоившей значимость здоровья в новой культурной парадигме.

Болезнь по-разному осмыслена различными культурами. Загадочная по своей природе, болезнь непостижима для человека. Отсюда сакрализация как болезни, так и фигуры врачевателя в мифологиях.

Болезнь как одно из основополагающих понятий в мышлении человека предполагает осмысление болезни и в литературе. В связи с этим появляются новые интерпретации болезни в литературоведении. Современные подходы к постижению болезни (семиотический, мифопоэтический) позволяют раскрыть глубинные слои текста и точнее описать авторскую поэтику.

Специфика чеховского художественного мира и текста объясняется уникальностью его биографической ситуации: Чехов предстает одновременно в нескольких ипостасях — врач, больной, писатель. Пребывание между этими полюсами и создает своеобразную чеховскую оптику: видение бытия через призму «докторского» и «больного», обоих, являющихся обладателями «тайного знания». Пушкинская ситуация «бездны на краю», специфически осмысленная Чеховым, «подпитывает» его прозу, в том числе и раннюю.

Вся проза Чехова — единый текст, где эпистолярная проза оказывается метатекстом художественной. Мифология болезни в равной степени реализуется как в письмах, так и в художественной прозе.

Уже в эпистолярной прозе обозначены параметры «больного мира»: время и пространство.

Календарный код выявляет субъективацию времени. «Больное» время, реализующее в чеховском тексте мотив «пустоты», приобретает магические свойства. «Время», осмысленное через смену сезонов, сопоставимых с различными этапами человеческой жизни (традиционный для литературы ход), овеществляется в социологических бытовых событиях человеческой жизни, а годовой цикл сопоставляется с организменными процессами. В чеховском тексте репрезентация времени и его движения обнаруживается на стыке «поэтического» и «докторского» восприятия, что обусловлено биографической ситуацией: точка зрения врача-писателя осложняется включением уставшего от болезни сознания. В итоге «поэтические» элементы, традиционно в литературе определяющие течение времени, не только соседствуют с «медицинскими», но и ими объясняются. Осмысление времени в морбуальном дискурсе писателя реализует оппозицию жизнь / смерть и актуализирует естественный закон бытия — всякая жизнь содержит в себе смерть. В итоге результатом движения времени у Чехова становится старость, которая трагически напоминает о поглощение временем человеческой жизни и отсылает к противоположению здоровье / болезнь-смерть.

«Больной мир», существуя в контексте «петербургского» мира и «петербургского» текста, — составляющий элемент мифологии болезни. «Больное» пространство в чеховской картине мира осуществляется мотивом духоты, жары, окраинности / заброшенности локуса и характеризуется статичностью и аномальностью. «Больное» пространство представлено оппозицией Москва / Петербург и южными топосами. «Больной мир» в тексте писателя формируется в обыгрывании культурных моделей (рай, Эдем, ад) и текстов (Библия, петербургский текст): созданный культурой набор смыслов, актуализируясь посредством вновь узнавания, включается в иной ассоциативный круг и обнаруживает морбуальные коннотации. Закрепляя за крымским, заграничным пространством аномальные характеристики, Чехов вписывается в существующие тексты. В литературе и культуре курорт — топос, определяющий в тексте писателя крымское и заграничное пространство, — в оппозиции свое / чужое (шире цивилизация / дикость) выступает вторым ее элементом и в контексте чеховской художественной системы интерпретируется зоной болезни (ср.: в представлении древних людей противоположение здоровье / болезнь также соотносится с антитезой свое / чужое, а болезнь мыслится как чужеродное явление).

Болезнь, обладающая многообразием смыслов и способов реализации, в чеховской картине мира является центральной категорией, моделирующей текст семиотической системой. Исследование мифологии болезни придаёт онтологическую глубину сюжету, реализуясь в актуализации культурных смыслов, способствуя, с одной стороны, расщеплению эмпирического сюжета, возведению его к трансцендентальному, а с другой — к синтезу всех смыслов произведения.

В ранней прозе Чехова болезнь концептуализируется в совокупности признаков, составляющих в тексте писателя мифологию болезни. Ситуация болезни-лечения, образы доктора и больного — структурообразующие элементы текста, организующие в прозе писателя мифологему болезни. Помимо этого, болезнь реализуется на языковом уровне.

Болезнь, не сводимая только к физиологическим процессам, осмысляется как семиотическая система, которая в прозе писателя приобретает сакральный характер. В результате, и процесс врачевания перестает быть объективной данностью и сопоставляется с инициирующими обрядами.

Мифология болезни в прозе писателя трактуется в системе культурных кодов, что позволяет определить составляющие «больного» мира и выявить архетипические модели поведения участников ситуации болезни-лечения.

Больной, испытывая физические страдания, также включается в сакральный процесс, позволяющий его участникам вступать в контакт с иным миром. В результате доктор, включенный в процесс исцеления, является в чеховском тексте медиатором между двумя мирами.

В чеховской картине мира намечена смена интерпретационной парадигмы «врача», связанной более с образом псевдо-доктора, пытающегося облегчать физические страдания и исцелять исключительно телесные недуги.

Сопоставление фигуры доктора с образом охотника позволяет предположить сближение процессов врачевания и охоты, что выявляет ограниченность его исполнителя.

Феминный код обнаруживает в ранних рассказах архетипичную ситуацию доктор-пациентка, с одной стороны, реализующую ситуацию искушения, с другой определяющая связь женщина-болезнь. Иронично-докторский взгляд проявляется в репрезентации образа врачующей женщины и ее медицинской «практики». Медицинская «практика» женщины-врача осмысляется как иллюзорный, созданный ею мир, наличие которого расценивается как болезнь Коврина.

В нарративе писателя мифологема болезни реализуется как на сюжетном (ситуация болезнь-лечение, фигуры доктор и больной), так и на лексическом (идиоматические выражения, сравнительные обороты, говорящие фамилии) уровнях. Это позволяет классифицировать произведения по типам, заданным реализацией в повествовании мифологемы болезни. Рассказы, где мифологема болезни обнаруживается на сюжетном уровне, представляют эксплицитный тип реализации и формируются в первые две группы: ситуация болезни-лечения — ядро повествования; болезнь определяется введением участников ситуации болезни-лечения. Имплицитный тип реализации мифологемы болезни организует третью группу рассказов, где болезнь заявляется на языковом уровне. Очевидно, что мифологема болезни в художественной системе Чехова является одним из структурообразующих элементов текста.

Исследование мифологии болезни выявляет в ранних рассказах писателя языковую игру, уводящую в подтекст посредством «сигналов», «знаков», «намеков» авторскую позицию. Чехов, обыгрывая поговорочные метафоры посредством сюжетного развертывания или введением в текст архетипической детали, отсылающей к сложившемуся в языке сочетанию, включает идиоматические выражения в морбуальный дискурс, тем самым трансформируя их семантику. Каламбуры, несовпадения фраз и речевые мистификации, в большей степени присущие раннему творчеству, позволяют писателю через смех, легко и непринужденно говорить о серьезной проблеме, формирующейся в подтексте мифологией болезни. Болезнь, представленная в чеховском повествовании как одно из составляющих картины мира, позволяет писателю выйти на решение эсхатологических проблем жизни и смерти и создает в его нарративе подводное течение.

Диссертация не претендует на исчерпывающее исследование творчества Чехова. Интерпретация прозы писателя в контексте описания мифологии болезни является одной из сторон современного мифопоэтического исследования чеховского текста. Между тем плодотворным в изучении прозы писателя представляется исследование репрезентации в его эпистолярии и рассказах пространства Сибири и провинции как гибельного места, неизменно определяющегося сравнением с Азией. Любопытным кажется описание парадигмы болезни в переписке Чехова. В эпистолярной прозе писателя как части морбуального чеховского дискурса болезнь является предметом рассуждения Чехова-врача; объектом изображения литературы (рассуждения о болезни Базарова); причиной анекдотического случая; ситуацией, позволяющей заслужить уважения окружающих; художественным средством изображения (валенки «хлюпают», «чулки сморкаются», «крыльцо переживает агонию»); персонифицированным существом («ловил холеру за хвост»).