Предисловие

Владимиру Борисовичу Катаеву по случаю его 70-летия дружески посвящаем

Эта книга — попытка продолжить (а в каком-то смысле, может быть, и завершить) то направление в интерпретации чеховских произведений, которое сформировалось в отечественном литературоведении еще четверть века назад, в нашу бытность студентами.

Рубеж 70/80 годов прошлого века ознаменовался выходом нескольких «знаковых» монографий, посвященных творчеству Чехова, среди которых нам прежде всего хочется упомянуть работу В.Б. Катаева «Проза Чехова: проблемы интерпретации» (1979).

Именно в этой книге был впервые сформулирован тезис о принципиально новой природе чеховского конфликта, подчиненного своеобразному «принципу равнораспределенности»: герои Чехова, вообще говоря, не делятся на правых и неправых, «положительных» и «отрицательных», а вступают в конфликт каждый со своей правотой, что делает принципиально ошибочным широко распространенное среди читателей (критиков, литературоведов, режиссеров, зрителей etc.) отношение к ним с позиции однозначного принятия или однозначного осуждения. Впрочем, лучше всего сказать об этом словами самого В.Б. Катаева:

«В тех рассказах и повестях Чехова, в которых друг другу противостоят два персонажа, наиболее распространенный вид антагонизма — непонимание людьми друг друга. Неспособность и невозможность понять другого возникает вследствие самопоглощенности каждого своим «вопросом», своей «правдой» или своим «ложным представлением». И это позволяет автору увидеть общее там, где другим виделась бы лишь непримиримость и противоположность. <...> Вот эта особенность авторской позиции — указание на сходство противостоящих друг другу персонажей, на то, что их объединяет и уравнивает, — станет составлять с конца 80-х годов резкое отличие чеховских конфликтов»¹.

С момента написания этих строк многое было сделано для интерпретации, в соответствующем ключе, многих конфликтов (и участвующих в них персонажей) в чеховской прозе. Примерами могут быть такие (теперь уже хрестоматийные) пары «уравненных» — и даже зеркально отраженных друг в друге — противников, как Лаевский и фон Корен («Дуэль»), Кириллов и Абогин («Враги»), Коврин и Песоцкий («Черный монах») и многие, многие другие.

Однако, как это ни парадоксально, широкий пересмотр сути конфликтов и «реабилитация» многих традиционно считавшихся «негативными» героев чеховской прозы лишь отчасти повлияли на интерпретацию конфликтов в чеховской драматургии. Принцип «равнораспределенности», заявленный В.Б. Катаевым, определенно помог чеховедам уйти от сакраментальной дилеммы, «принадлежит ли будущее Лопахину или Трофимову» — или, например, увидеть собственную «правду» каждого героя в дискуссии о счастье между Тузенбахом и Вершининым. И тем не менее в каждой чеховской пьесе имеются персонажи, которым абсолютное большинство профессиональных интерпретаторов до сих пор стойко отказывает в праве на собственную «правду». Нам неизвестны работы, в которых даже ставился бы вопрос о «правде» доктора Львова в его конфликте с Ивановым. То же можно сказать о «правде» профессора Серебрякова в «Лешем» и «Дяде Ване»; «правде» Аркадиной в «Чайке»; «правде» Наташи в «Трех сестрах»; наконец, «правде» лакея Яши в «Вишневом саде». Всех этих героев можно по праву назвать изгоями современного чеховедения. «Что о нем говорить, нехорошем человеке!» — так, или примерно так, можно выразить отношение к любому из них со стороны наших вчерашних и сегодняшних коллег.

Но действительно ли эти «изгои чеховедения» являются таковыми и в чеховском художественном мире? Действительно ли сформулированный В.Б. Катаевым «принцип равнораспределенности в конфликтах» не касается и не должен касаться названных нами персонажей со стойкой «отрицательной» репутацией?

После такого зачина читатель может естественно заподозрить нас в стремлении к полемической «реабилитации» перечисленных нами героев. Однако для нас такое стремление, во всяком случае, не является главным. Прежде всего нам хотелось бы и не «осуждать», и не «оправдывать», а увидеть за каждым героем Чехова — без единого исключения! — его собственную «внутреннюю правду», что, на наш взгляд, является необходимым условием для понимания подлинного места этого героя в чеховском художественном мире. Мир этот, конечно же, имеет свои «полюса», в том числе и в моральном измерении; и все же законы этого мира исключают, на наш взгляд, полную «персонификацию» того и другого полюса, когда присутствие в герое зла и неправоты напрочь исключают его причастность добру и правоте — и обратно.

Проверке этого тезиса «на прочность» на самом, кажется, неблагодарном для этого материале и посвящена наша книга.

* * *

Эта книга складывалась на протяжении двадцати лет. В своем теперешнем виде она состоит из пяти глав-новелл, посвященных пяти упомянутым выше чеховским персонажам (Львов, Серебряков, Аркадина, Наташа, Яша). Главы эти писались в разные годы; материалы трех из них частично публиковались нами в различных изданиях Украины, России и США². Главы, посвященные «Иванову» и «Чайке», в настоящем издании публикуются впервые.

Примечания

1. Катаев В.Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации. — М., 1979. — С. 186.

2. Звиняцковский В.Я., Панич А.О. Тип «семейной женщины» в художественном мире Л. Толстого и А. Чехова // Русский язык и литература в средних учебных заведениях Украины. — 1991. — № 3. — С. 55—59; Звиняцковский В.Я., Панич А.О. «У Лукоморья дуб зеленый» // Чеховиана. «Три сестры» — 100 лет. — М., 2002. — С. 82—100; Звиняцковский В.Я., Панич А.О. История лакея, или «Поймешь ли ты души моей волненье» // Canadian American Slavic Studies. — 2008. — V.42. — # 1—2. — P. 147—173; Звиняцковский В.Я., Панич А.О. Чеховская профессура, или «Не делай себе кумира...» // Диалог с Чеховым: сборник науч. трудов в честь 70-летия В.Б. Катаева. — М., 2009. — С. 175—187.