1. Проблема «переходной эпохи»: дифференциальные признаки

Русскую литературу второй половины XIX века — при всей масштабности и очевидном историко-литературном и, шире, общекультурном ее значении — никак нельзя назвать периодом малоизученным. Еще с прошлого столетия объектом пристального читательского внимания, критической, а затем и научной мысли был прежде всего жанр романа, ставший во многом (по крайней мере, в смысле художественных достижений и духовных исканий) синонимом этой эпохи. Изучение же историко-литературного процесса этого периода в целом, не только «классики», но и «беллетристики», их взаимодействия остается на сегодняшний день задачей хотя и осознанной¹, но в значительной степени еще не решенной.

Особый интерес в этом смысле представляет эпоха конца XIX века². Это время, за которым закрепилась репутация эпохи переходной, — эпохи, когда происходит и постепенная смена литературных направлений (условно и несколько упрощенно — от реализма к символизму), и перераспределение доминант внутри жанровой и родовой систем (от романа — к малым формам, от эпоса — к лирике). При всей очевидности внешних проявлений «переходности», определение внутренней специфики этого периода представляет собой существенную проблему. Сложность ее решения связана в первую очередь с непроясненностью самого понятия «переходная эпоха». Оно употребляется, как правило, в констатирующем смысле, как синоним наличия очевидных черт переходности. Так, академические истории русской литературы, выделяя 80-е гг. XIX века в качестве несомненного переходного периода, дают следующие определения: «Всякий исторический период в какой-то мере переходен; но для литературы 80-х годов «переходность» эта особенно заметна и характерна... В 80-е годы «старое» в литературе уже завершается, «новое» только начинает формироваться»³ или: «Литература 80-х гг. ...представляла в истории русского реализма переходный период. Это не только литература, запечатлевшая спад прогрессивных общественных настроений и вырождение их в «теорию малых дел», не только литература, в которой происходило завершение пути крупнейших русских писателей, но и литература, в которой было проявлено новое миропонимание и новые принципы реализма, получившие плодотворное развитие в последующие десятилетия. В эти же годы... возникает особое литературное явление — русское декаденство»⁴. Как видно из приведенных цитат, понятие «переходная эпоха» исчерпывается представлением о наличии в литературе и — шире — культуре этого времени оппозиции «старого» и «нового». Однако существование подобной оппозиции характерно не только для переходной эпохи, оно есть основополагающее свойство литературного процесса в целом, более того — «составляет один из основных рабочих механизмов культуры»⁵.

В современной науке существуют две наиболее отчетливые концепции переходной эпохи применяемые к истории культуры. Одна из них была создана в результате исследования самого яркого в истории русской литературы переходного периода — Петровской эпохи⁶. Другая — представлена работами А.В. Михайлова⁷. На первый взгляд, эти концепции демонстрируют достаточно распространенный вариант сочетания «узкого» и «широкого» подходов к проблеме. Исследователи Петровской эпохи рассматривают прежде всего конкретный исторический период, переходность которого со всей очевидностью выражается в общекультурном «сдвиге». Специфика литературы этого периода выявляется и осмысляется именно на отчетливо ощутимом переходном характере культурного процесса в целом. В результате, помимо внешних признаков, группирующихся по двум направлениям, каковы изменение структуры литературы (пресловутая оппозиция «старого» и «нового» в разных проявлениях) и ее упадок (оценочная и ничего не проясняющая характеристика), — усилиями исследователей была выявлена специфическая черта, характеризующая литературный процесс именно переходного периода. Она состоит в существовании определенного зазора между декларируемой новизной в литературной теории и литературной практикой⁸. Декларативно заявляемые разрыв с традицией и поиск новых путей опережают изменение эстетики единичного текста и формирование в развернутом и законченном виде новой эстетической концепции. Между тем в силу непрерывности и единства литературного процесса в «новой» литературе происходит неизбежное сохранение отдельных черт и явлений предшествующей эпохи⁹. Это «наследование» сопровождается, однако, и переосмыслением, изменением «конструктивной функции» (Ю.Н. Тынянов) традиционных приемов, «прочтению» их с точки зрения новой эстетики. В результате возникает своего рода конфликт между старой, инерционной, канонической формой и новым, авторским содержанием. Возможно, именно в этом кроется причина восприятия литературы переходной эпохи как литературы упадка, кризиса, деградации.

Концепция А.В. Михайлова стремится к построению универсальной картины историко-литературного развития и всестороннему взгляду на проблему. Она предлагает как «узкое», так и «широкое» понимание переходного периода. В первом значении к нему относятся «все те ситуации, ...которые состоят в том, что такое-то литературное создание стоит на грани времен, жизненно-культурных единств и литературных пластов, настоятельно требуя определить свое местоположение в истории. Это всякий раз действительно настоятельная проблема, когда исследователь, двигаясь по кругу, соопределяет, на основе всех доступных ему знаний, произведение и, так сказать, спорящие о нем пространства культуры. От помещения произведения зависит конкретность пространства, его наполнение, — от устроенности пространства то, как мы будем видеть и читать произведение»¹⁰. В «широком» понимании объектом рассмотрения в концепции А.В. Михайлова становится историческое движение всей европейской литературы и — шире — культуры в целом. В этом понимании переходный период — «целая эпоха на грани времен, между временами. Такую эпоху, такой литературный период и следует в собственном понимании слова называть переходными, — не смущаясь таким мнением: любая эпоха есть переход от чего-то к чему-то. Это только формально так, на деле же не так или не совсем так. Известно, что некоторые (по крайней мере, некоторые) поэтологические константы сохраняют свою действенность на протяжении удивительно долгого времени; ясно, что если это так, то все это время литература по меньшей мере в каком-то одном отношении не столько движется, сколько пребывает в себе. Если же сохраняет свою действенность целая система поэтологических констант, то все это время литература в каком-то существенном отношении скорее стоит на месте. Это не мешает тому, чтобы она развивалась, видоизменялась и накапливала новое качество, чтобы в ней возникали самые противоположные поэтические школы и т. д., однако в некотором глубинном отношении она все же не меняется и твердо стоит на своих основаниях — достаточно глубоких, достаточно принципиальных, чтобы это не препятствовало изменениям на более высоких уровнях»¹¹. Под «глубинными основаниями» литературы А.В. Михайлов понимает «самый принцип осмысления слова в его отношении к действительности и функционирования слова»¹². Именно внимание к этим «глубинным основаниям» литературы и — шире — культуры позволяет ученому предложить в буквальном смысле эпохальную периодизацию литературного процесса. А.В. Михайлов выделяет в европейской культуре два этапа: риторический и постриторический. Различие между этими этапами заключается в принципиально разных отношениях между автором, словом и действительностью¹³.

В риторической культуре автор «сообщается с действительностью через слово и отнюдь не располагает прямым, непосредственным сообщением с действительностью», у него «нет прямого доступа к действительности, потому что на его пути к действительности всегда стоит слово, — оно сильнее, важнее и даже существеннее (и в конечном счете действительнее) действительности, оно сильнее и автора, который встречает его как «объективную» силу, лежащую на его пути; как автор, он распоряжается словом, но только в той мере, в какой это безусловно не (курсив автора цитаты — И.В.) принадлежащее ему слово позволяет ему распоряжаться собою как общим достоянием или реальностью своего рода». Иными словами, риторическая культура — это культура «готового» слова, которое «ловит автора на его пути к действительности», «ведет его своими путями или, может быть, путями общими, заранее уже продуманными, установившимися и авторитетными для всякого, кто пожелает открыть рот или взять в руки перо, чтобы что бы то ни было высказать»¹⁴.

В реалистическом же искусстве автор устанавливает с действительностью «так называемые непосредственные отношения и, пользуясь словом, так или иначе подчиняет свое слово так называемому «видению» действительности; тут получается даже, что сама действительность выражает себя в слове, и писатель может даже стремиться к тому, чтобы вслушиваться в слово «самой» действительности и по возможности не привносить ничего от себя, — так или иначе понятое, истолкованное и сформулированное, это «вслушивание» регулирует тогда его, авторское, уразумение всей ситуации. В этом случае действительность как бы сильнее слова, и слово прежде всего находится в ее распоряжении, а уж затем в распоряжении автора, который, однако, владеет словом от лица действительности»¹⁵.

В рамках этого подхода целая историко-литературная эпоха, с точки зрения традиционной типологии культуры, эпоха романтизма выступает в качестве переходного периода¹⁶. Доминантная черта этой культуры, по мнению А.В. Михайлова, — это «наступившее после периода долговечного порядка состояние хаоса»¹⁷. Ситуация осложняется еще и тем, что наряду с романтизмом продолжают существовать «старые» поэтические школы: поздний классицизм французского образца, поздняя академическая эстетика, классицизм-неогуманизм в античном стиле и духе¹⁸. Хаос естественно выражается в кризисном состоянии культуры. Однако кризис А.В. Михайлов понимает не как упадок и деградацию, а как отсутствие четкой системы координат: «эта эпоха — творчески необычайно богатая, вся она глубоко кризисная, и вся она по сути своей переходная, так как ей буквально не на что опереться (в противоположность прочности риторической системы): все рушится, движется, скользит, устраивается, как может и как умеет»¹⁹. Таким образом, переходная эпоха ярко проявляется в процессе, который мы обозначим как «поиск точки опоры», «поиск» смыслового центра, связанного со словом, который бы позволил структурировать вокруг себя и автора, и действительность, и самый процесс творческих усилий. Сама по себе переходная эпоха такой центр не утверждает, а напротив, предлагает широту художественных решений, часть которых a priori будет отвергнута или существенно преобразована будущей культурной традицией. Говоря о романтизме как о переходном состоянии культуры, А.В. Михайлов при всем том особо подчеркивает, что романтизм — глубоко неоднородное явление, которое воспринимается нами как некое единство лишь с точки зрения получившегося итога литературного развития. Одним словом, разнонаправленный и активный «поиск», яркая неоднородность литературного процесса выступают на внешнем уровне знаками глобального слома культурно-исторического развития.

Выделение границ переходного периода (и при «узком», и при «широком» его понимании) — проблема сложная и вряд ли разрешимая. Во-первых, потому, что хронологические рамки любых периодов носят условный и приблизительный характер в силу непрерывности литературного процесса, постоянного сосуществования «старого» и «нового», т. е. в силу не всегда линейного движения самого материала. Так, например. А.В. Михайлов считал, что «наука о литературе, как и все остальные дисциплины культурной истории, занята феноменами, у которых иногда вовсе нет и не может быть точных и твердых границ. Такова основополагающая данность этих наук — или, если угодно, исходное «неудобство», которое всегда заставит с собой считаться»²⁰. Во-вторых, в связи со специфическим для переходной эпохи несовпадением литературной теории и практики, неравномерным, многообразным процессом «поиска», выражающемся как в творчески состоятельных художественных решениях, так и в очевидно скороспелых. Хронологические границы переходной эпохи (в силу указанных причин) принципиально размыты, и попытки их однозначного определения, думается, не могут привести к удовлетворительному результату. Однако все-таки сама по себе проблема периодизации не является праздной, поскольку представление о хронологических границах влияет и на «устроенность пространства», т. е. на то, как мы будем «видеть и читать произведение»²¹.

В свою очередь, различные подходы к определению хронологии обнаруживают и еще одну самую сложную и специфическую для переходной эпохи проблему. Очевидность черт «старого» и «нового», с точки зрения более широкого литературного контекста, в определенном смысле «провоцирует» исследователя на установление генезиса (поиск «традиции») изучаемого явления данной эпохи, его связи с явлениями соответственно предыдущей либо последующей эпох. Между тем, как писал Ю.Н. Тынянов еще в 1927 году в статье «О литературной эволюции»: «...исторические исследования распадаются, по крайней мере, на два главных типа по наблюдательному пункту: исследование генезиса (здесь и далее курсив автора цитаты — И.В.) литературных явлений и исследование эволюции литературного ряда, литературной изменчивости. От угла зрения зависит не только значение, но и характер изучаемого явления... <...> Основное понятие старой истории литературы — «традиция» оказывается неправомерной абстракцией одного или многих литературных элементов одной системы, в которой они находятся на одном «амплуа» и играют одну роль, и сведением их с теми же элементами другой системы, в которой они находятся на другом «амплуа», — в фиктивно-единый, кажущийся целостным ряд»²². В то же время сопоставление отдельных явлений переходной эпохи с явлениями эпохи предыдущей или, напротив, поиск в переходной эпохе черт, получивших распространение в эпоху последующую — широко разработанное направление в изучении подобных периодов развития литературы и до сих пор преимущественный метод исследования. Думается, что такой подход приводит к значительной деформации общего представления о переходной эпохе, поскольку способен учитывать всегда лишь два члена оппозиции: сопоставление только с последующим, либо только с предыдущим. В этом случае исследуемое явление становится скорее демонстрацией развития/истоков тенденций, характеризующих широкий литературный контекст, а специфика самого явления так и остается не проясненной²³. Как представляется, наиболее ясная и адекватная формулировка специфики переходной эпохи принадлежит В.Н. Топорову, с точки зрения которого, значение подобных эпох вытекает из трехчленного отношения, так как они «отсылают не столько к самим себе, сколько к тому, что вне их — к предыдущему и последующему (курсив автора цитаты — И.В.), и следовательно, их роль заключается в исторической оценке и прогнозировании одновременно, в указании конца и начала и наметке путей, соединяющих их»²⁴.

Подводя итог, можно сказать, что в качестве типологических для переходной эпохи черт могут быть выделены следующие. Во-первых, и в «узком», и в «широком» понимании переходную эпоху характеризует ряд внешних признаков: изменение структуры произведения и литературы в целом, яркая неоднородность литературного процесса, ощущение его кризиса. Во-вторых, эстетическая природа любой переходной эпохи характеризуется свойством «себе-не-равности», определяется наличием зазора между литературной теорией и литературной практикой. Для этого периода характерны декларативные заявления о разрыве с традицией, установка на эксперимент, который имеет, естественно, различный масштаб в периоды, когда переход совершается внутри одного типа культуры или означает смену разных типов культур. В-третьих, переходная эпоха в «широком» понимании (и это ее дифференциальный признак) определяется кризисом прежнего принципа осмысления слова — потерей традиционной «точки опоры» литературной культуры — и связанным с этим напряженным «поиском», концентрирующемся в рамках определенного исторического периода. На уровне поэтики литературное произведение переходной эпохи характеризует наличие в тексте (системе текстов одного автора и т. п.) элементов «двойной» адресации, играющих роль «исторической оценки и прогнозирования одновременно».

Примечания

1. Проблема изучения писателей «второго» и «третьего» ряда для понимания хода литературного развития была поставлена еще в начале XIX в. См., например: Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. 2-е изд. Пг., 1915. Т. 1 С. XIV—XV; Горнфельд А.Г. О русских писателях. СПб., 1912. Т. 1. С. 48—49; Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин: Пушкин и западные литературы. Л., 1978. С. 226; Виноградов В.В. Избранные труды: Поэтика русской литературы. М., 1976. С. 231; Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 198, 270—271; Лотман Ю.М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Т. 3. Таллинн, 1993. С. 380—388; Маркович В.М. К вопросу о различении понятий «классика» и «беллетристика» // Классика и современность. М.: МГУ, 1991. С. 53—67.

2. См.: Русская литература 1870—1890 годов: Сб. науч. тр. / Отв. ред. И.А. Дергачев, Г.К. Щенников. Свердловск, 1966—1987. Вып. 1—19; Бялый Г.А. Русский реализм. От Тургенева к Чехову. Л., 1990. С. 247—490, 537—631; Евдокимова О.В. Проблема достоверности в русской литературе 1870—1890-х гг. и своеобразие художественной системы Н.С. Лескова. Автореф. ... к. ф. н. Л., 1983; Силантьева В.И. Повесть А.П. Чехова «Степь» и русская проза 80-х гг. XIX века. Автореф. ... к. ф. н. Киев, 1983; Щенников Г.К. Достоевский и русский реализм. Свердловск, 1987; Головко В.М. Русская реалистическая повесть: герменевтика и типология жанра. М.; Ставрополь, 1995 и др.

3. Цейтлин А.Г., Евнин Ф.И. Пути критического реализма в 80-е годы. Усиление романтических тенденций. (80-е — начало 90-х годов) // История русской литературы: В 3 т. Т. 3. М., 1964. С. 547.

4. Муратова К.Д. Введение // История русской литературы: В 4 т. Т. 4. Литература конца XIX — начала XX века (1881—1917). Л., Наука, 1983. С. 6.

5. Лотман Ю.М. (совместно с Б.А. Успенским). О семиотическом механизме культуры // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Т. 3. Таллинн, 1993. С. 341. См. также: Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992, Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. С. 255—282.

6. См.: Берков П.Н. О литературе так называемого переходного периода // Русская литература на рубеже двух эпох (XVII — начало XVIII в.). М., 1971. С. 19—32; Панченко А.М. О смене писательского типа в Петровскую эпоху // Проблемы литературного развития в России первой трети XVIII в. Л., 1974. (XVIII век. Сб. 9). С. 112—128; Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII в.) // Успенский Б.А. Избранные труды. М., 1994. Т. 1. С. 234—237; Николаеве. И. Литературная культура Петровской эпохи. СПб., 1996.

7. Михайлов А.В. Диалектика литературной эпохи // Михайлов А.В. Языки культуры. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 13—42; Михайлов А.В. Проблемы анализа перехода к реализму в литературе XIX века // Указ. соч. С. 43—111; Михайлов А.В. Поэтика барокко: завершение риторической эпохи // Указ. соч. С. 112—175; Михайлов А.В. Роман и стиль // Указ. соч. С. 404—471; Михайлов А.В. Проблема стиля и этапы развития литературы нового времени // Указ. соч. С. 472—508; Михайлов А.В. Античность как идеал и культурная реальность XVIII—XIX веков // Указ. соч. С. 509—521; Михайлов А.В. Идеал античности и изменчивость культуры. Рубеж XVIII—XIX веков // Указ. соч. С. 522—563.

8. См.: Николаев С.И. Из литературной эстетики Петровской эпохи // XVIII век. Сб. 18. СПб., 1993. С. 218—229.

9. «Проблемы традиции и новаторства...» — излюбленная литературоведческая тема применительно к любым историко-литературным периодам, однако в переходную эпоху «старое» и «новое» в произведении выступает подчеркнуто контрастно.

10. Михайлов А.В. Проблемы анализа перехода к реализму в литературе XIX века // Михайлов А.В. Языки культуры. С. 61.

11. Там же. С. 61—62.

12. Там же. С. 62. Здесь и в дальнейшем курсив в цитатах, кроме специально оговоренных случаев, наш.

13. См.: Михайлов А.В. Поэтика барокко: завершение риторической эпохи // Михайлов А.В. Языки культуры. С. 112—175 и др. работы того же автора.

14. Там же. С. 117.

15. Там же. С. 117.

16. См.: Михайлов А.В. Проблемы анализа перехода к реализму в литературе XIX века // Михайлов А.В. Языки культуры. С. 64—65.

17. Там же. С. 64.

18. Там же. С. 65.

19. Там же. С. 65.

20. Там же. С. 47.

21. Там же. С. 61.

22. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. С. 271—272.

23. Характерным примером такого подхода может служить, например, работа Д.С. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (СПб., 1893), в которой творчество Тургенева, Достоевского, Гаршина, Чехова и др. оценивается с точки зрения символистской эстетики и поэтики. Из современных исследований к этому типу принадлежит большинство работ, основанных на сопоставлении творчества какого-либо писателя предшествующего (в основном) или последующего периода с писателем переходной эпохи. См., например: Евнин И.Ф. Ф.М. Достоевский и В.М. Гаршин // Известия АНСССР, ОЛЯ, 1962. Т. XXI. Вып. 4. С. 28—37; Якунина А.Э. Традиции Ф.М. Достоевского в творчестве В.М. Гаршина // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. М., 1981. С. 17—24; Склейнис Г.А. Типология характеров в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» и в рассказах В.М. Гаршина 80-х гг. Автореф. ... к. ф. н. М., 1992 и др. Не отрицая научной ценности изучения генетических связей и типологического подхода в целом, еще раз подчеркнем, что данные исследования, имея принципиально иную задачу, не могут служить к разрешению проблемы специфики переходной эпохи.

24. Топоров В.Н. К вопросу о циклах в истории русской литературы // Литературный процесс и развитие русской культуры XVIII—XX веков. Тезисы научной конференции. Таллин, 1985. С. 6.