Мария Павловна Чехова, будучи директором Дома-музея А.П. Чехова в Ялте и хранительницей чеховского наследия, в течение многих лет вела обширную переписку с корреспондентами самых разных социальных слоев и занятий. В их числе были и специалисты по творчеству Чехова, которых тогда называли «чеховисты» (как «пушкинисты»), — позже на смену придет наименование «чеховеды». Для данной публикации отобраны письма из ялтинского архива, значительная часть которого ныне хранится в Российской государственной библиотеке, часть осталась в рукописной «Чеховиане» Дома-музея А.П. Чехова в Ялте, 4 письма были опубликованы во 2-м издании сборника «Хозяйка чеховского дома». В центре этих материалов — фигуры таких ленинградских исследователей, как Сергей Дмитриевич Балухатый, Ксения Дмитриевна Муратова, Мария Леонтьевна Семанова1.
Публикуемые документы дополняют и уточняют некоторые известные факты истории отечественного чеховедения, воссоздают эмоциональную атмосферу времени, говорят языком своей эпохи и индивидуальными голосами их авторов. Во всех публикациях сохранены лексические и синтаксические соответствия с оригиналами, отражающие речевые особенности корреспондента; в некоторых случаях правка коснулась пунктуации, приведенной в соответствие с современными нормами правописания.
Начало сотрудничества М.П. Чеховой и С.Д. Балухатого относится к 1923 году. В конце июня он написал ей из Таганрога, прося разрешения приехать в Ялту для изучения личной библиотеки А.П. Чехова. В том же письме он просил дать образцы почерков братьев Марии Павловны, чтобы установить, кто мог переписывать пьесу «Иванов» в 1888—1889 годах, а от себя обещал прислать в Ялту второй выпуск сборника «Литературная мысль» и пять выпусков отредактированных им избранных рассказов и драм А.П. Чехова2.
М.П. Чехова ответила ему 8 июля 1923 года:
«Буду бесконечно рада, если Вы посетите Домик Чехова... <...> «Литературную мысль II» я уже имею и статью Вашу читала с большим интересом. За пять выпусков скажу Вам огромное спасибо, если пришлете или привезете. Что же касается пьесы «Иванов», то я никогда ее не переписывала и вообще ничего не переписывала из произведений брата. Возможно, что в Питерском экземпляре по поручению А<нтона> П<авловича> делал выписки брат Александр, а в Московском — Михаил. Но возможны выписки и посторонних лиц. Всё это было так давно, что почерки могли и измениться. При свидании поговорим и почерки братьев я Вам покажу.
Передайте мой привет Михаилу Михайловичу, я очень рада, что он не забывает Чехова и заботится о его памяти»3.
Приехав в Ялту, Балухатый работал над чеховскими материалами в течение трех дней, с 1 по 3 августа, и за это время между ним и Марией Павловной установились особо доверительные отношения.
Декабрем того же года датированы автографы С.Д. Балухатого «От редактора. 20/XII—<1>923» на книгах, сохранившихся в ялтинской библиотеке М.П. Чеховой: «Избранные рассказы» (выпуск III) и «Избранные драматические произведения» из серии «Классики мировой литературы» (Москва — Петроград, 1923).
15 ноября 1928 года в письме из Ленинграда в Ялту Балухатый сообщал, что получил из Госиздата предложение подготовить Полное собрание сочинений Чехова, задуманное как приложение к журналу «Огонек»4. Но эта работа доставила ему как серьезному ученому больше огорчений, чем радости. Год спустя, 20 декабря 1929 года, он с сожалением отмечал: «Издание протекает в крайне ненормальных условиях: при исключительной спешке в работе, при невозможности держать нормально корректуру, т. к. живу я в Ленинграде, а сочинения печатаются в Москве, при отсутствии многих данных в комментариях, которые я мог бы восполнить, если бы имел свободное для этого время. Скажу не преувеличивая, что более лихорадочного, суетного и полного бессонных ночей года не было еще в моей жизни. Уж одно то, что за это время мне пришлось 14 раз съездить в Москву, — говорит достаточно о темпе работы»5.
После завершения этого издания (под общей редакцией А.В. Луначарского) Балухатый писал 22 мая 1930 года из Ленинграда в Ялту: «Дорогая Мария Павловна, на днях отослал Вам (с большим, правда, опозданием) последние книги сочинений Ан<тона> Павл<овича>. Судите меня не за внешний вид издания, в коем повинно госуд<арственное> издат<ельство>, а за комментарии. То же издание переиздается в прекрасном виде — в переплетах, на хорошей бумаге, с фотографиями. В свое время я послал Вам описание библиотеки Ант<она> Павл<овича>, с кот<орого> и началось памятное для меня знакомство с Вами в 1923 г.»6. О той роли, которую сыграли в работе исследователя близкие Чехова, свидетельствует дарственная надпись на последнем томе: «Дорогим Марии Павловне и Михаилу Павловичу Чеховым с постоянной благодарностью за внимание к работе от С. Балухатого»7.
В 1 том был включен биографический очерк о Чехове, написанный В.М. Фриче. А.В. Луначарский дал ему высокую оценку, однако у М.П. Чеховой вульгарно-социологический подход в трактовке личности и творчества ее брата вызвал резкое несогласие. На полях очерка она сделала ряд отметок с оценками «наврано» и другими протестными замечаниями и уточнениями. Но комментарии С.Д. Балухатого были большим шагом вперед в развитии чеховедения и надолго сохранили свое научное значение.
В конце 1930-х годов в Гослитиздате началась подготовка нового выпуска чеховских писем. Уже не было в живых Михаила Павловича Чехова, имевшего опыт издания первого, дореволюционного 6-томного собрания писем А.П. Чехова, и Мария Павловна в полной мере ощутила ложившуюся на нее ответственность комментатора и тесные рамки формы, многократно менявшейся. В работе над новым изданием ей помогал сотрудник ялтинского Дома-музея Иван Михайлович Пронин: он перепечатывал на машинке рукописные оригиналы, помогал подбирать материалы для примечаний, отвечал на запросы работников издательства и чеховедов. Часть труда за машинкой приходилась на долю третьего члена маленького научного коллектива музея — помощницы Марии Павловны Елены Филипповны Яновой. В августе 1940 года в музее были подготовлены материалы по 1 тому «Писем А.П. Чехова» и сразу же начата работа над 2 томом. В связи с этим М.П. Чехова писала 9 августа 1940 года:
«Дорогой Сергей Дмитриевич!
Одновременно с этим письмом посылаем в Москву издательству материал для 1-го тома «Писем А.П. Чехова».
Работа, которую мы вели при наличии многообразных указаний относительно формы комментариев и вследствие задержки этих указаний до мая месяца, была очень затруднена, и некоторые недостатки ее обусловлены этим обстоятельством.
Как первый наш опыт, она многому нас научила и за 2-й том мы принимаемся более уверенно.
А.Р. Эйгесу мы пишем, чтобы, дополняя нас, он не изменял, без крайней надобности, смысл наших комментариев. Особенно не хотелось бы сокращений в примечаниях бытового характера, где некоторые биографические штрихи, может быть, в данных нам рамках излишни, но важны для уточнения некоторых утвердившихся из-за неточностей ложных мнений... Во всяком случае, более или менее существенные поправки мы просили бы согласовать с нами.
Думаю дать от себя небольшое предисловие в дополнение к тем двум, какие были даны к первому и второму изданиям писем 1912—1915 гг. Его пришлем дополнительно в ближайшее время в адрес Издательства.
Будьте здоровы. Желаю Вам всего хорошего.
Мария Чехова»8.
Затруднения, волновавшие Марию Павловну, неоднократно обсуждались и в переписке ее ялтинских помощников с работниками издательства. Показателен ответ С.Д. Балухатого, датированный 10 января 1941 года и обращенный к И.М. Пронину:
«Глубокоуважаемый Иван Михайлович!
Простите, что задержал ответ на Ваше письмо от 11 дек. Виноваты непрерывные деловые поездки в Москву — и я то собираюсь в дорогу, то прихожу в себя после утомительной беготни по московским многим и суетным инстанциям.
Ваши сомнения, думается, следует разрешить так: пишите необходимое биографическое, по возможности сжато (в стиле), а историко-литературное всё, что доступно по наличным в Ялте справочникам. Лишнее мы, конечно, снимем, но предугадать это «лишнее» заранее — затруднительно. Издание будет большим тиражом, но рассчитано оно не на «массового» читателя, а на интеллигента, который знает основные, главнейшие исторические, общественные и литературные факты и явления. А вот факты «второго» ряда, как и около-чеховскую среду он не знает. Многое мы впишем из тех источников, которых в Ялте нет и быть не могут. Поэтому — прав и Эйгес, который корректирует Вашу работу и многое снимает, — и прав Балухатый, который вписывает, добавляет, расширяет. Когда Вы увидите первый том в исправленном виде — Вам легче будет строить комментарий дальше. А пока делайте так, как делали и раньше, избегая только пространных разговоров об общеизвестном.
Я справлялся в издательстве: бумагу Вам в большом количестве выслали не то в декабре, не то в ноябре.
Рассказ о бале у Пушкарева в «Моск<овском> Листке» я больше не искал, т. к. на основе того же письма Чехова его нашел уже Эйгес.
Получил открытку с упоминанием о пьесе Щеглова «Журавль в небе». Я помню, что в свое время в апрельских №№ «Новостей дня» искал по этому поводу Чехова — и ничего не было. Попробую сегодня вновь пойти в газету и поискать в месяцах предшествующих. Если будет положительный результат — напишу Вам немедленно.
С новым годом Вас — желаю бодрости, здоровья и успеха в делах, прежде всего и обязательно — чеховских!!
Самый теплый, сердечный и искренний привет Марии Павловне и Елене Филипповне.
Уважающий Вас С. Балухатый»9.
Великая Отечественная война, начавшаяся несколько месяцев спустя, прервала эту работу. И.М. Пронин умер, сама М.П. Чехова с трудом перенесла годы лишений, Е.Ф. Янова выхаживала ее после тяжелых болезней и полуголодного выживания. В середине апреля 1944 года Ялта была освобождена от немецко-фашистской оккупации, а 31 мая пришло обнадеживающее письмо от С.Д. Балухатого, находившегося в эвакуации в Саратове:
«Дорогая Мария Павловна!
Только сегодня приехал в Москву по делам издания сочинений и писем Антона Павловича, которое возобновилось месяц тому назад, узнал с большой радостью, что Вы живы, благополучны, сохранили Дом и всё эпистолярное наследие. Завтра к Вам будет оказия и я спешу написать Вам самое основное...
По специальному постановлению правительства издание Чехова возобновлено. Издание д<олжно> б<ыть> закончено в конце 46 г. Будет выпущено всего 18 томов. Первый том сочинений выйдет к 15 июля тек<ущего> года10. В этом году всего будет издано три тома. Я возглавляю редакционную работу и должен обеспечить своевременный подбор материала и его сдачу в производство.
По-прежнему сложным делом остается работа над письмами. А.Р. Эйгес умер, но комментарии к т. I писем он закончил.
Мне не нужно писать Вам, что без Вашего активного, любовного, внимательного отношения к изданию писем — оно не осуществится, — и это мое письмо есть только возобновление того дела, которое Вы успешно делали до войны. <...>
Юбилейная июльская дата будет отмечаться очень широко и торжественно. Но наше с Вами дело отметить ее своим трудом так, чтобы на десятки лет издания Чехова остались замечательным памятником.
Позвольте сердечно пожелать Вам здоровья, душевных сил и увидеть в самом ближайшем будущем плоды своих трудов в виде издания писем Чехова.
О себе расскажу Вам подробнее при встрече, которая, надеюсь, состоится. С трудом, совершенно обессиленный тяжелым бытом в осажденном Л<енингра>де, я эвакуировался вместе с университетом в Саратов, где сейчас и живу. В конце июня возвращаюсь с тем же университетом в Л<енингра>д, где у меня потеряна квартира — взорвана бомбой. <...> Из Таганрога ко мне приехала моя мать, которая была 2 года там под немцами, работая в музее Чехова. Домик и музей в Таганроге в полной сохранности. К июльским дням там всё приводится в порядок. Мих<аил> Мих<айлович> Андреев-Туркин умер в Таганроге в феврале тек<ущего> года»11.
Мария Павловна ответила 10 июня 1944 года, не скрывая своей физической и душевной подавленности после перенесенных испытаний:
«Дорогой Сергей Дмитриевич!
Я тяжко больна и работать над письмами совершенно не могу. По-видимому, я кончаю свою жизнь. Пишу Вам лёжа в постели.
Сердце отказывается мне служить — перебои без конца...
Особенно тяжки ночи. И так уже давно!
Умоляю Вас приехать и отобрать у меня материал, тем более, что он сохраняется в сырости и я беспокоюсь очень.
Много разных обстоятельств пришлось пережить! Если свидимся, расскажу много...
До 15-го апреля сего года дом был совершенно цел и невредим, но в указанное число были на нас сброшены четыре бомбы и мы, жители, едва уцелели... Порчи достаточно! И до сих пор стёкла не вставлены и сквозняки гуляют по всему дому! В шкафах тоже стёкла разбиты и весь подсобный материал пришлось эвакуировать — куда <попало>... Этим обстоятельством я чрезвычайно подавлена. При свидании всё, всё расскажу.
Как учреждение музей налажен с 15.IV, начали уже принимать посетителей. Их детская радость — единственное наше утешение! Хруст битого стекла под ногами я до сих пор слышу!
Пронин умер еще в 1942 году. Садовник погиб на фронте. Умерла от голода экскурсовод Соловьева. Янова Е.Ф. при мне и приняты еще две новенькие.
Помогите же мне, голубчик, с материалом для писем. Я очень страдаю!
Повторяю — непосредственно работать не могу. На необходимые бытовые вопросы, если буду жива — буду отвечать по возможности усердно. Больше писать не могу — сил нет. Привет Вашей супруге.
Преданная Вам М. Чехова.
У меня одна мечта — повидаться с Ольгой Леонардовной»12.
Как понятно из этого письма, главный повод для переживаний Марии Павловны теперь заключался в том, что ее многолетний труд по «Чеховиане» мог оказаться невостребованным. Разделяя это беспокойство, Балухатый в срочном порядке выехал в Ялту, откуда благополучно доставил в московское издательство все ялтинские материалы. Возобновленное сотрудничество исследователя и сестры Чехова оказалось безусловно плодотворным, и уже 2 августа 1944 года он сообщал из Ленинграда в Ялту: «Спасибо Вам, бесконечно милая мне Мария Павловна, за всё то, что Вы сделали для памяти об Антоне Павловиче, за работу над письмами, за то исключительно внимательное отношение ко мне в моей работе над Чеховым, которое я испытываю каждый раз, когда соприкасаюсь с Вами.
<...> Издание Чехова идет полным ходом. И еще в августе сдаю третий том. Сейчас начну изучать работу А. Эйгеса над первым томом писем...»13.
Впереди было еще 10 месяцев войны, но жизнь чеховского Дома-музея быстро налаживалась, принося свои утешения и даже радости. 29 августа 1944 года М.П. Чехова послала Балухатому письмо, наполненное новыми бодрыми интонациями:
«Дорогой Сергей Дмитриевич!
Сейчас получила Вашу телеграмму и мне стало стыдно, что я Вам до сих пор не написала ни единой строчки, хотя имею от Вас уже два письма и четыре книги с обворожительной заставочкой. Она мне так напомнила манеру рисовать моего брата Николая!
И еще — я очень обленилась, пока здесь Ольга Леонардовна. Радости моей нет предела! Ей тоже очень приятно у меня, она говорит, что ожила и чувствует себя поздоровевшей. Нас ласкают и берегут... одним словом, очень всё хорошо за исключением вот какого обстоятельства — помните, мы с Вами поправляли мою личную бумагу, и я не помню, куда ее дела. Хотя я и не чувствую теперь приближения смерти, но все-таки хотелось бы ее переписать. Не захватили ли Вы ее вместе со своими бумагами? Снова сочинять не хочется да и форму забыла.
Спасибо вам за доставку благополучно моего литературного материала. Пожалуйста, пишите чаще и передайте мой сердечный привет Вашей супруге и маме.
Будьте здоровы.
М. Чехова»14.
Упомянутая здесь «личная бумага» была вариантом завещания, где выражалась воля сестры Чехова по сохранении ялтинского дома и чеховского наследия. В этом деле С.Д. Балухатый был для нее тем человеком, кому она доверяла безусловно и в ком видела продолжателя своего труда. Однако судьба распорядилась иначе: Сергей Дмитриевич уйдет из жизни гораздо раньше ее, и Марии Павловне придется делать новые распоряжения с назначением других исполнителей ее последней воли.
Напряжение последних лет и непрерывная интенсивная работа заметно сказались на состоянии здоровья Балухатого. В письме от 31 декабря 1944 года он сообщал: «...заболел и вторую неделю не выхожу из дому. На почве сильнейшего переутомления и сверхнормальной работы у меня явления, требующие совершенного покоя. А где его возьмешь в военные годы, да еще в ленинградских условиях?
Последние месяцы плохо работаю, но надеюсь через месяц собраться с силами и возобновить все дела. Издание Чехова, тем не менее, продолжаю успешно. Уже сделаны 5 томов сочинений, из которых 4 в издательстве, в производстве. Продолжаем тонкую работу по письмам (их учет, проверка по оригиналам и т. п.). Второй том сочинений Чехова должен выйти в первом квартале 45 г.»15.
Продолжалась и переписка, состоящая из вопросов — ответов, слов ободрения и добрых пожеланий. 10 февраля 1945 года, когда в Ялте уже выпадали «весенние дни», Мария Павловна послала в Ленинград очередной уточняющий ответ по вопросу о точной дате рождения писателя:
«Дорогой Сергей Дмитриевич!
Сегодня получила Ваше письмо и сегодня уж отвечаю. Вот как!
Если Антон Павлович написал о дне своего рождения, то почему же этого недостаточно?
У нас в семье не принято было праздновать рождения, а «справлять» только именины. Возможно, что он имел неосторожность родиться до 12 час. ночи под 17 января, день св<ятого> Велик<ого> Антония.
В детстве Антон Павлович был недоволен своим именем, говорил, что только кучерам дают имя Антон. Вот и всё мое подтверждение.
У нас иногда выпадают весенние дни, но только очень редко, но тоже хочется весны, надоела слякоть!
В № 7—8 «Октября» напечатаны письма А<нтона> П<авловича>. Потрудитесь разместить их по местам в моем материале. Здесь я дам Е<лене> Ф<илипповне> переписать их и помещу в первоисточник, т. е. в свои тома.
Передайте мой сердечный привет и пожелания Люции Федоровне16 поскорее выздороветь и приехать в Крым. Зачем же и Вы-то хвораете? Не хорошо!
Книг буду ждать, они мне очень нужны.
Поклон вашей матушке. Будьте здоровы.
М. Чехова»17.
В ялтинском Доме-музее будут с нетерпением ожидать его приезда весной, но 2 апреля 1945 года С.Д. Балухатый скончается в ленинградской клинике. М.П. Чехова узнает об этом из письма М.Л. Семановой, посланного из Ленинграда в Ялту 7 апреля 1945 года:
«Многоуважаемая Мария Павловна!
Разрешите прежде всего представиться Вам: я — доцент Ленинградского педагогического института им. А.И. Герцена, многолетняя поклонница Антона Павловича. Три года тому назад я защитила диссертацию на тему: «Остров Сахалин» А.П. Чехова. В этой работе я попыталась выяснить причины (биографические и творческие) поездки А<нтона> П<авловича> на Сахалин, показать сложный процесс его работы над книгой «Остр<ов> Сах<алин>» и рассказать значение этой поездки для творчества Ант<она> Павловича в 90-ые годы. Отдельные части этой моей работы будут печататься, и если Вам это интересно, я смогу прислать.
Несколько месяцев тому назад Сергей Дмитриевич Балухатый привлек меня к изданию полн<ого> собр<ания> соч<инений> Антона Павловича. Я редактирую том, в котором будут напечатаны Сибирские очерки и Сахалин. Работа моя уже приближается к концу, но мне очень было бы нужно видеть те дневниковые записи, которые хранятся у Вас. Убедительно прошу скопировать их и прислать мне. Мой адрес: Ленинград 68, Набережная Фонтанки 129, кв. 17. Семановой Марии Леонтьевне.
Вы, вероятно, знаете, многоуважаемая Мария Павловна, что несколько дней тому назад после тяжелой болезни скончался Сергей Дмитриевич Балухатый. Для нас всех это очень, очень большая потеря.
Разрешите мне выразить Вам, дорогая Мария Павловна, глубочайшую признательность и просто сказать Вам, что все годы моей сознательной жизни, которые я отдала на изучение творчества Антона Павловича, я не переставала восхищаться и Вами — его замечательным спутником и другом. Вашу жизнь я воспринимаю как кусок подлинной эстетики.
Сердечно желаю Вам доброго здоровья и бодрости. Была бы счастлива оказаться Вам чем-нибудь полезной. М. Семанова»18.
Сохранившийся черновик ответа Марии Павловны не датирован, но понятно, что он написан сразу по получении горестного известия:
«Дорогая Мария Леонтьевна, только сейчас, из Вашего письма, я узнала о печальном для меня событии — о смерти С<ергея> Д<митриевича> Б<алухатого>. Из центр<альных> газет мы получаем только «Правду»... О, если бы Вы знали — как я невыносимо страдаю... Я потеряла хорошего друга, руководителя и желанного для меня чеховиста. Мне 80 лет, я часто хвораю и уже приготовилась было к смерти, и вызвала Б<алухатого>, чтобы передать ему готовый к печати, собран<ный> мною материал — письма Чехова. Он немедля прилетел... Мы сговорились работать вместе, пока я жива, по изданию писем. Он обещал приехать для работы весной, и я начала уже ожидать его. В последнем письме он горевал о болезни жены и вскользь писал о своем нездоровье... Я не думала о таком его скором конце — не похоже было...
С<ергей> Д<митриевич> писал мне о Вашей работе, и я послала ему небольшой материал для Вас. Попрошу мою сотрудницу снова скопировать на машинке и приложу к моему письму. К сожалению, мало могу Вам быть полезной в этом...
Конечно, мне бы очень хотелось познакомиться с Вами — но расстояние! Если приедете — буду очень рада!
Я оглавляю учреждение Д<ом>-М<узей> Ч<ехова>, у меня служащие и я мало имею времени для своей личной работы, только урывками, но веду отдел в своем учреждении по «Чеховиане», т. е. снабжаю жаждущих чеховистов.
Будьте здоровы и большое спасибо за ласковое письмо.
Если пришлете мне для знакомства Ваши печатн<ые> труды — буду рада познакомиться с ними»19.
Близкое по содержанию письмо (черновик без даты: вероятно, апрель или май 1945 года) М.П. Чехова отправила в Гослитиздат, вероятно — его директору П.И. Чагину (фамилия не указана):
«Дорогой Петр Иванович!
Балухатый умер, а я только недавно узнала о его смерти! Из центральных газет мы получаем только «Правду», но эта газета не отметила кончину большого, но скромного человека! Потеряла я хорошего руководителя и честного чеховиста... Мы сговорились вместе закончить мою работу и этой весной я ожидала его приезда. И вот такая неожиданность! Я надеялась, что он после моей смерти распорядится по моему желанию наследием Чехова. Ведь я очень давно его знаю, он наш земляк по Таганрогу и я вполне ему доверяла... Ну, что делать — поживем — увидим...
У меня к вам большая просьба, будьте добры, пришлите мне несколько экземпляров последнего издания Чехова — больших и маленьких книг. Буду Вам сердечно благодарна. Мое положение обязывает меня подносить книги Чехова с надписью исключительным людям, которые нередко посещают Дом Чехова. Надеюсь, что Вы не откажете мне и пришлете. С такой просьбой я обыкновенно обращалась к Серг<ею> Дм<итриевичу>.
Надеюсь также, что Вы разрешите мне не прерывать с Вами нашей совместной работы, хотя я уже и передала Вам большой материал, но наполовину только обработанный. Досадное расстояние и мое нездоровье мешают мне повидаться с Вами!»20.
Преемницей С.Д. Балухатого стала Ксения Дмитриевна Муратова. Она так же, как и ее учитель, понимала необходимость и важность сотрудничества с сестрой Чехова, и 4 июня 1945 года послала в Ялту письмо, из которого М.П. Чехова узнала некоторые неизвестные ей подробности:
«Уважаемая Мария Павловна!
Люция Федоровна Балухатая пережила Сергея Дмитриевича всего на 9 дней. Точно в рассказах А. Грина: «они жили долго и счастливо и умерли в один день». Вот только умер С<ергей> Д<митриевич> рано. Для ученого — его годы обычно расцвет. Он собирался написать монографию об Ант<оне> Павл<овиче>. Очень увлеченно рассказывал о книге «Чехов-прозаик», но от всего задуманного осталась лишь небольшая глава о раннем Чехове. Собирался он заняться и биографией Чехова.
Умер С<ергей> Д<митриевич> в клинике. Помочь было невозможно. Начавшаяся, очевидно, еще до войны, болезнь почек — на почве голодовки и прочего — стала быстро прогрессировать. Последние месяцы его жизни — работа над Чеховым.
Я — давний друг и секретарь С<ергея> Д<митриевича>. Лет 9—10 назад я была у Вас в ялтинском домике. Сейчас я редактирую отдельные тома Собрания сочинений Чехова. О работе над письмами Вам, видимо, уже написала М.М. Эссен, собирающаяся приехать в Ялту.
В последнем томе, где будет опубликована «Записная книжка», С<ергей> Д<митриевич> предполагал создать отдел «Рукою Чехова». Сюда должны были войти записи Чехова на книгах, развернутые пометы на письмах к нему и т. д. Этот материал еще никем не собирался. А представляет он огромный интерес. Так, в Ленинграде есть книга Атавы (Терпигорева), на которой Ант<он> Павл<ович> записал свою оценку его творчества. Собрать этот материал исчерпывающе крайне трудно, но попытаться сделать это необходимо.
Помощь Ваша здесь, Мария Павловна, может быть исключительно важной. Не могли бы Вы подготовить для издания то, что имеется в Вашем распоряжении, и подсказать пути поисков этого материала? Без коллективных усилий — отдел этот не осуществить.
Очень хотелось бы ввести в оборот исследователей и порадовать читателя Чехова новым, свежим материалом.
Большой привет Вам, Мария Павловна. Желаю Вам побольше здоровья, сил и успешного окончания Вашей работы по подготовке писем Ан<тона> Павл<овича>. Все мы с нетерпением ждем осуществления этого издания.
К. Муратова.
Адрес мой: Ленинград, Климов пер., 2, кв. 24.
Ксения Дм<итриевна> Муратова»21.
Черновик ответа на это письмо написан простым карандашом на листках из блокнота, дата — 14 июня 1945 года — проставлена на конверте письма от К.Д. Муратовой:
«Многоуважаемая и дорогая Ксения Дмитриевна!
Спасибо Вам, что написали мне о смерти С<ергея> Д<митриевича> и его жены, ведь я только недавно узнала о его смерти, ожидала, что мне напишет Л<юция> Ф<едоровна>, но и ее уже нет. Эти смерти удручают меня своею неожиданностью. Я надеялась, что С<ергей> Д<митриевич> поможет мне спокойно умереть... Он обещал привести в порядок всё мое эпистолярное наследие, касающееся жизни и творчества А<нтона> П<авловича>, и выполнить мое распоряжение относительно Ялтинского дома. Мне 82 года и я уже мало могу работать, скоро устаю. Успела отдать С<ергею> Д<митриевичу> все копии с писем, которые должны быть напечатаны. Он увез от меня весь этот материал в Гослитиздат и мы сговорились с ним работать над письмами вместе. Я приготовила к печати только половину.
Вряд ли я смогу быть полезной в работе «Рукою Чехова». А<нтон> П<авлович> много делал надписей на книгах, котор<ые> он преподносил, но где их найдешь, живя на краю света — в Ялте.
Знаю, что есть в Литер<атурном> музее в Москве книга брата с надписью «На память о грибах», по-видимому, ее можно достать, надписи на книгах О<льге> Л<еонардовне>. Вот пока всё. Конечно, нужно в Моск<овских> литмузеях и Ленинградских. В Пушкинский дом и т. п. Всё, что в моих силах — сделаю, обращайтесь, пожалуйста. Я насыщаю, насколько могу, всех обращ<ающихся> ко мне чеховистов. Устаю сильно и по службе, как завед<ующая> Музеем.
Ах, какой ужас для меня смерть С<ергея> Д<митриевича>.
Жаль мне старушку его мать, для кого и для чего ей теперь жить?!
Где она и как она — напишите мне несколько строк.
Будьте здоровы. С самым сердечным приветом
М. Чехова»22.
Утешительные известия о матери исследователя М.П. Чехова узнала позже из письма, пришедшего из Таганрога, посланного директором Домика-музея А.П. Чехова Марией Николаевной Бондарь:
«Уважаемая Мария Павловна!
Хочется поделиться с Вами работой, которую проводит Литературный музей им. А.П. Чехова.
Музей добился шефства со стороны Ростовского университета им. Молотова.
К нам прикреплены научные работники, которые делают у нас доклады, а также принимают участие в научной разработке тем, намеченных нами в годовом плане.
В настоящее время завкафедрой русск<ой> литерат<уры> т. Громов23 (в порядке шефства — наш научный руководитель) оформляет сборник статей об А.П. Чехове, написанных, главным образом, на основе изучения материалов Таганрогского музея. Сборник состоит из следующ<их> статей: 1. «Таганрогский литературный музей им. А.П. Чехова»; 2. «Автографы на фотокарточках, подаренных А.П. Чехову»; 3. «К вопросу о местном колорите в творчестве А.П. Чехова»; 4. «Поэзия родной земли».
В этом году музей отмечал годовщину 10-летия своего существования.
Было проведено заседание с докладом: «История Таганрогского лите-рат<урного> музея им. А.П. Чехова и роль С.Д. Балухатого в создании музея».
На заседании присутствовали представители общественности (врачи, учителя и т. д.) и мать Сергея Дмитриевича.
К этому времени в музее был организован уголок, посвященный С.Д. Балухатому, который постепенно пополняется.
При музее работает Совет музея. Наши музеи (литерат<урный> и домик-музей) имеют очень приличный вид, что не раз отмечалось посетителями. Штат работников состоит из 5 человек: директор, экскурсовод, уборщица, сторож и смотритель домика.
Смотрителем домика у нас работает мать С.Д. Балухатого, Анастасия Терентьевна, которая передает Вам низкий поклон. После смерти Сергея Дмитр<иевича> и его жены Анастас<ия> Терен<тьевна> переехала в Таганрог.
Живет она во дворе домика-музея. По мере возможности музей оказывает ей внимание.
В период оккупации музеи не пострадали. Весь материал был аккуратно сложен и спрятан в кладовой Анаст<асии> Теренть<евны>.
С приходом Красн<ой> Армии 30 авг<уста> 1943 г., мы с Анаст<асией> Те-ренть<евной> к 11 сент<ября> 1943 г. полностью восстановили Литерат<урный> музей. С датой 40 лет со дня смерти Антон<а> Павл<овича> были отпущены дополнительные средства, которые пошли на приведение в порядок музеев.
За домиком-музеем, вместо разрушенного деревянного забора, поставили каменную стену, так что двор музея не является проходным.
На площади к новому базару был поставлен бюст А.П. Чехова.
Недавно, в порядке шефства над домиком-музеем, один из заводов отлил бронзовый бюст Ан<тона> Павловича, который после отделки мы думаем поставить во дворе музея, а находящийся там сейчас перенести на площадь против быв<шей> гимназии. Установку бюста думаем приурочить к дате 29/I—1947 г., когда будем проводить литературный вечер.
Большим тормозом в работе является неисправность парового отопления при Лит<ературном> музее.
Нам отпустили некоторые суммы для восстановления отопления, но сейчас очень трудно разрешить этот вопрос.
Будьте здоровы.
Мария Николаевна Бондарь.
P.S. Мария Павловна! К нам очень часто обращаются с вопросом родства киноактрисы Ольги Чеховой. Действительно ли, что она у нас в Союзе?
Мне пришлось видеть ее на фотокарточке и с группой актеров в одной из газет.
4/XII—46 г.
г. Таганрог, ул. Чехова, 69, домик-музей Ан. Чехова, Бондарь М.Н.»24
Ответ М.П. Чеховой датирован 7 декабря 1946 года. Это лучше всего сохранившийся автограф: написанный четким почерком, синими чернилами, на большом листе писчей бумаги, совсем без помарок, он наполнен особой эмоциональностью и характерными живыми интонациями:
«Дорогая Мария Николаевна!
Ваше письмо от 4 дек<абря> пришло ко мне сегодня утром — как скоро!! Сегодня же и отвечаю Вам, несмотря на обилие неотложной работы... Всякая вес-точка из родного города меня очень радует! Я очень волновалась о благополучии Ваших музеев и библиотеки и теперь Ваше письмо меня совершенно успокоило!
Сергей Дмитриевич Балухатый был моим большим другом и помощником в моей работе по Чехову. Я тяжело перенесла его смерть и теперь меня радует только его матушка Анастасия Терентьевна, которая сыграла, по словам ее сына, такую большую роль в сохранении экспонатов Ваших музеев и библиотеки. Я заочно жму ее честную и благородную руку! Шлю ей самый сердечный привет и разделяю с ней грусть по поводу преждевременной смерти ее дорогого сына...
Киноактриса Ольга Константиновна Чехова жена моего племянника, знаменитого артиста — сына моего старшего брата Александра Павловича. Она племянница жены Антона Павловича Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой. Живет в Берлине в настоящее время и там работает по своей специальности.
Сердечно благодарю Вас за хорошее письмо и буду очень, очень довольна, если пришлете мне ваш сборник.
Мария Чехова.
Передайте мой большой привет всем Вашим сотрудникам и благодарность за их большую работу!»25.
Издание Полного собрания сочинений и писем А.П. Чехова, вышедшего в итоге не в 18-ти, а в 20-ти томах, было завершено не к концу 1946 года, как планировалось вначале, а в 1951 году. На сестру Чехова легла та часть работы, которую должен был делать профессиональный ученый, текстолог и комментатор. Огромная работа по подготовке всех чеховских писем ею была успешно выполнена. И в эти годы особенно близким человеком ей стала М.Л. Семанова. В ялтинской «Чеховиане» за 1947, 1948, 1949 годы хранятся письма Семановой, а в мемориальном фонде — совместные фотографии М.Л. Семановой и М.П. Чеховой на балконе чеховской дачи. Их личное знакомство произошло летом 1948 года, и накануне приезда Семановой в Ялту Мария Павловна писала ей: «...буду очень рада нашей встрече. Сердечно поговорим о Сергее Дмитриевиче Балухатом. Я всё еще не могу примириться с его смертью»26.
Один из характерных примеров их переписки — письмо Семановой от 5 июля 1947 года из Ленинграда:
«Глубокоуважаемая Мария Павловна!
Посылаю вам «Ученые записки» нашего института (им. А.И. Герцена), в которых напечатана 1-ая глава моей работы о сахалинском путешествии Антона Павловича. Следующие главы рассказывают о характере работы Антона Павловича (использование им «Сахалинской литературы» и т. д.), дают анализ книги «Остров Сахалин», творческих результатов поездки (расск<азы> «В ссылке», «Гусев» и др.) и выясняют, каков был общественный резонанс.
Если Вам позволяют здоровье и время, то не откажите прочесть статью и написать мне свое впечатление и свои критические замечания. Вы, конечно, можете себе представить, с каким трепетом я буду ждать Вашего отзыва.
Очень хотелось бы знать больше о Вашей жизни, нежели это удаётся.
С сердечным приветом и глубоким уважением М. Семанова»27.
Ответ на это письмо заслуживает особого внимания. В музейной «Чеховиане» остался машинописный ответный текст, 2-й экземпляр под копирку, подписанный «М. Чехова», но без ее росписи. М.Л. Семанова получила, очевидно, первый машинописный экземпляр:
«Многоуважаемая Мария Леонтьевна!
Я получила книгу «Ученые записки» с Вашей статьей о сахалинском путешествии А.П. Чехова. Прочитала ее с большим интересом. Конечно, поскольку она написана для Вашей диссертации, статья носит несколько суховатый специфически исследовательский характер и потому читается с некоторым напряжением. Но аналитические выводы, использование выдержек, писем логичны и правильны. Совершенно правильно, что поездка брата на Сахалин в конечном результате имела значение «переломного момента в его творческой жизни».
Я, бывшая свидетельница жизни Антона Павловича, могу подтвердить, что ему всегда хотелось правды, полезного труда и будь он покрепче здоровьем, он не ограничился бы поездкой на Сахалин. Толстого Антон Павлович очень любил как художника, а остальное его иногда возмущало до глубины души.
Вообще мне как бывшему близкому человеку к Чехову трудно говорить о нем сухим критическим языком, но читая многочисленные исследования о нем, я всегда подхожу к ним с точки зрения содержания в них правды и справедливости в передаче жизни писателя и его творчества. И в этом отношении Ваш труд не вызывает у меня критических замечаний.
Желаю вам дальнейшего плодотворного труда. Все, что пишется о моем покойном брате-писателе, я всегда читаю с удовольствием.
Жизнь моя протекает в трудах и заботах о моем детище — Доме-музее Антона Павловича в Ялте, в работе по «Чеховиане», т. е. ответах на запросы многочисленных корреспондентов — исследователей жизни и творчества Чехова. Вот таковым теперь и Вы оказались. Еще раз желаю Вам успеха в работе. С удовольствие прочитаю остальные главы Вашего труда.
Уважающая Вас (М. Чехова)»28.
Следует отметить, что все приведенные письма к Марии Павловне были рукописными, и ее ответы обычно готовились также от руки. Она предпочитала экономные (трудности послевоенного времени!) листки, иной раз писала сразу набело (и тогда письмо уходило из Ялты, не попадая в «Чеховиану»), иной раз составляла черновики, которые затем перепечатывала на машинке Е.Ф. Янова. К 1 января 1947 года в штат музея удалось выхлопотать должность научного консультанта, и с этого времени техническая сторона работы перешла к Николаю Александровичу Сысоеву. Сохраняя смысл ответов М.П. Чеховой, он приспосабливал их к собственной стилистике, тяготеющей к канцеляризмам и штампованным выражениям. Конечно, эпистолярные ситуации не становились столь катастрофичными, как, например, изображенные в рассказе Чехова «На святках», но все же постепенно отправляемые из музея письма теряли живость интонаций, свойственных Марии Павловне. Судить об этом можно и по другому варианту ее письма к Семановой. В подшивку музейной переписки рядом с машинописным листком вклеен фрагмент автографа Марии Павловны, набросок простым карандашом, на узкой полоске дешевой пожелтевшей бумаги, — там живой голос искреннего, страдающего, скромного человека. Дата и адресат не указаны, но вполне очевидно, что ответ предназначен М.Л. Семановой:
«Я не могла бы написать диссертацию, не могла бы скомбинировать даже выдержки из его писем, я не могла бы беспристрастно писать о Чехове, я чувствовала его переживания, подчас тяжелые, и, конечно, страдала, но верила ему глубоко...
Ему всегда хотелось правды — он мечтал о страницах полезного труда и будь он покрепче здоровьем, не ограничился бы поездкой на Сахалин. Его возмущало существующее тогда равнодушие, мучило его. Ему хотелось серьезного труда.
Он любил Толстого как художника, остальное его иногда возмущало до глубины души...
Вы знаете — мне уже много лет — я стара и мне трудно читать, писать и напряженно мыслить, и я боюсь писать о серьезном...
Мне, как близкому человеку к Чехову, трудно говорить о нем»29.
В этом отрывке со всей простотой и доверительностью раскрылась чеховская скромность, стремление избежать фраз, формулировок; понимание, что за произнесенными и написанными словами остается еще много невысказанного, того, что сложно выразить, не искажая смысла... Раскрылась и безусловная любовь М.П. Чеховой к брату-писателю, не позволявшая в самые преклонные годы отложить в сторону дела, воспоминания, консультирование, большую переписку. Не будет преувеличением сказать, что в общении с сестрой Чехова вырабатывались нравственные критерии исследователей-чеховедов. А завершение многолетней работы, в том числе совместно с ленинградскими литературоведами, над 20-томным собранием сочинений и писем стало началом нового этапа в послевоенном чеховедении.
Примечания
1. Часть переписки была подготовлена мною совместно с главным хранителем Дома-музея А.П. Чехова в Ялте Ю.Н. Скобелевым и опубликована в малодоступном теперь издании по нашему совместному решению под одним именем: Скобелев Ю.Н. «С точки зрения... правды и справедливости» (Из переписки М.П. Чеховой о жизни и творчестве А.П. Чехова) // Крымские пенаты: Альманах лит. музеев Крыма. № 5 / Составитель и редактор выпуска А.Г. Головачева. Симферополь, 1998. С. 103—111.
2. ОР РГБ. Ф. 331. К. 86. Ед. хр. 64. Л. 1—6.
3. ОР РГБ. Ф. 331. К. 79. Ед. хр. 47. Л. 1. «Михаил Михайлович» — Андреев-Туркин (1868—1944), уроженец Таганрога, краевед, с 1909 г. заведующий городским музеем, собиратель и хранитель чеховских материалов, инициатор открытия «Чеховской комнаты» в Таганроге.
4. ОР РГБ. Ф. 331. К. 86. Ед. хр. 64. Л. 21.
5. Там же. Л. 24 об.
6. Там же. Л. 27.
7. ДМЧ. КП 848/95.
8. ОР РГБ. Ф. 331. К. 79. Ед. хр. 47. Л. 2. С некоторыми неточностями опубликовано: Хозяйка чеховского дома. С. 170.
9. ДМЧ. Чеховиана. 1940—1941. Л. 95—95 об.
10. Дата 40-летия со дня смерти А.П. Чехова по новому стилю.
11. ОР РГБ. Ф. 331. К. 86. Ед. хр. 64. Л. 34, 36.
12. Хозяйка чеховского дома. С. 171.
13. ОР РГБ. Ф. 331. К. 86. Ед. хр. 64. Л. 37, 39.
14. Хозяйка чеховского дома. С. 173.
15. ОР РГБ. Ф. 331. К. 86. Ед. хр. 64. Л. 45.
16. Л.Ф. Балухатая — супруга С.Д. Балухатого.
17. Хозяйка чеховского дома. С. 174.
18. ДМЧ. Чеховиана. 1945. Л. 162—162 об., 163—163 об.
19. ДМЧ. Чеховиана. 1945. Л. 161—161 об.
20. ДМЧ. Чеховиана. 1945. Л. 169—169 об., 170.
21. ДМЧ. Чеховиана. 1945. Л. 171—171 об., 172—172 об.
22. ДМЧ. Чеховиана. 1945. Л. 173—173 об., 174—174 об.
23. Леонид Петрович Громов, впоследствии (с 1964 г.) возглавлял кафедру литературы Таганрогского гос. пед. института, доктор филологических наук, профессор, организатор проводимых в Таганроге межвузовских конференций, посвященных изучению творчества А.П. Чехова (Чеховских чтений).
24. ДМЧ. Чеховиана. 1946. Л. 114—114 об., 115—115 об.
25. ДМЧ. Чеховиана. 1946. Л. 113.
26. ДМЧ. Чеховиана. 1948. Л. 104.
27. ДМЧ. Чеховиана. 1947. Л. 90.
28. ДМЧ. Чеховиана. 1948. Л. 88.
29. ДМЧ. Чеховиана. 1947. Л. 89.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |