Заключение

Стилизация — доминирующий конструктивный принцип стиля прозы Чехова. Она определяет основные особенности поэтики писателя и позволяет глубже постичь его художественную философию.

Своеобразие художественного мира Чехова тесно связано с природой преломленного слова. Это слово, не непосредственно идущее от рефлективного автора, а как бы отодвинутое от его уст, объективированное им. Преломленное слово по определению предполагает среду преломления, роль которой у Чехова играют ведущие речевые стили многоголосой эпохи конца XIX века, а также литературные стили, ни с одним из которых писатель не солидаризируется. Его позиция — позиция организатора социального и литературного разноголосья, преломляющего свои интенции через диалог с ними.

Важнейшей особенностью творчества писателя-стилизатора является повышенная мера условности и связанная с нею ирония. Автор «Черного монаха» использовал разнообразные формы создания условности, выработанные в литературе к концу века. Нами раскрыты такие формы, как «обращенный канон», персонификация, овеществление, анимализация, псевдообъективная мотивировка и ряд других. Все это было и в дочеховской литературе, но в новой художественной системе старые формы приобретали новые функции: они позволяли релятивизировать создаваемый образ мира, подсвечивать его иронией. Чехов — один из величайших русских писателей-ироников, умевший вносить в свои произведения не только явную, но и редуцированную иронию, с помощью которой он отделял свою позицию от ведущих авторитетных точек зрения современности.

Диалогизм — другая важнейшая особенность мира Чехова. Стилизатор везде и всюду чувствует напряженный диалог, он идет по путям, которые до него по-своему осваивали другие авторы. Стиль стилизации — это стиль потаенного диалога с чужими позициями, чужими сюжетами, образами. Уже о юношеской пьесе Чехова замечено, что большинство ее героев «живут не только в мире русской провинции, но и в мире литературы: цитируют, сравнивают, припоминают, намекают»¹. Это отличительная особенность как героев, так и молодого автора, начинавшего творчество с погружения в мир уже созданного к его времени искусством. Литературность связана с рефлексией на традицию. Отношение Чехова к традиции трудно назвать пиететным. Уважая и высоко ценя многих писателей, он констатирует, что их достижения в современности оказались разменяны на мелочь, выродились и потускнели. Поэтому отношение стилизатора к высоким образцам можно представить в виде вектора, расположенного в пространстве координат безусловного, серьезного и условного, игрового. Искусство стилизации предрасполагает к повышенной мере артистизма, который был свойственен и личности Чехова, и его творчеству. Артистизм проявляется в литературных мистификациях, травестиях, розыгрышах и «перевертышах», которые задевают не только беллетристические поделки, но и шедевры.

Стилизация принципиально адогматична, служит воплощению неиерархичного мировидения. Чехов остро подмечает «сходство несходного». В диалог вовлекаются разномасштабные художники, от таких титанов, как Шекспир, Сервантес, Гете, до третьестепенных, ныне прочно забытых беллетристов. Проанализированные в работе рассказы позволяют утверждать, что Чехов был мастером искусства стилизации. Лишь некоторые первые литературные опыты его демонстрируют открытую форму стилизации. Основное место занимает форма неявной стилизации, в которой диалогизующий фон был потаенным, требовал творческой активности от читателя. Разбирая некоторые этапные рассказы («Припадок», «Скучная история»), мы стремились показать их связь с глубокой разработкой второго плана. Чем сложнее было произведение, тем скрупулезнее была работа писателя над стилизацией, в которой учитывались точки зрения современников и предшественников, решавших сходные вопросы. Особое значение мы придаем рассказам «Воры» и «Гусев», своеобразно «обрамляющих» поездку писателя на Сахалин. Оба произведения — стилизации, что позволяет сделать вывод об отсутствии в творчестве писателя резкого качественного перелома. Беллетристика и публицистика, по Чехову, работают разными типами слова. Дань нестилизации, прямому, непреломленному слову писатель отдал в публицистическом «Острове Сахалине». Постановка самых серьезных проблем современности («Рассказ старшего садовника», «Убийство», «Новая дача») у Чехова неотрывна от учета уже сказанного по их поводу другими. Начинавшийся XX век Чехов отметил «пушкинским» рассказом («На святках»). Сопряжение творчества двух мастеров стилизации показательно: в нем видится предвестие той роли, которую предстоит сыграть этому конструктивному принципу в литературе нового времени.

Стилизаторская природа творчества Чехова связана с важнейшими положениями его художественной философии. Во главу чеховской иерархии ценностей следует поставить внутреннюю свободу человека. «О Чехове без преувеличения можно сказать, что он — один из самых свободных художников в русской литературе»². Свобода является необходимым условием для самостояния личности, укоренения ее в бытии. Изживание духовного рабства, вообще какой бы то ни было зависимости от навязываемых извне догм, канонов, штампов, авторитетов осмысливается писателем как важнейшая задача современности. Стилизатор остро чувствует, что художественные, эстетические, культурные, нравственные, этические нормы не просто стабилизировались, но окостенели, перестали отвечать потребностям изменившегося мира. Попадая в сферу их влияния, человек не может самореализоваться, состояться как личность. Чехов исходит из презумпции свободы человека. Все творчество писателя проникнуто желанием увеличить меру свободы своих читателей, помочь им «выдавить из себя» хоть «каплю раба». Свободное искусство стилизации как форма освобождения личности — так можно было бы сформулировать магистральную творческую установку Чехова: «За новыми формами в литературе всегда следуют новые формы жизни (предвозвестники), и потому они бывают так противны консервативному человеческому духу» [17, 48].

Используя известные слова Белинского, можно сказать, что стилизация у Чехова становилась «формой времени», воплощающей определенную «идею времени», — идею внутреннего освобождения человека. В.И. Тюпа, рассматривая прозу Чехова в аспекте напряжения между полюсами личностного и характерного, приходит к выводу о том, что «осью чеховской системы ценностей можно считать внутреннее единение личностей, внешне разделенных не только социальным пространством ролевых отношений, но и историческим временем»³. Но поскольку, по Чехову, атрибутом личности является внутренняя свобода, постольку «конвергентность индивидуальных внутренних миров»⁴ может быть достигнута при условии осознания каждой личностью своей ответственности за состояние мира. Меру ответственности можно считать мерой личностности. Поле, расположенное между характерным и личностным, Чехов оставляет открытым и свободным для преодоления не только для своих героев, но и для читателей.

«Виноваты все мы...» Эта одна из «программных» фраз Чехова, высказанная им как бы между прочим, передает глубочайший демократизм писателя. Фразу можно «перевести» ведь и так: «Все мы — личности». Только в силу этого и может возникнуть осознание всеобщей ответственности за судьбу мира и всеобщей вины. Особая ответственность возлагается Чеховым на интеллигенцию, как более свободную, более просвещенную часть общества. Активность свободного автора направлена на раскрытие внутренне-личностного в человеке через раскрепощение его, освобождение от давящей авторитарности российской действительности.

Стилизация активизируется в переломные эпохи, когда явно ощущается кризис политических, моральных, эстетических авторитетов. Чехов закрывает одну главу в истории русской литературы и открывает другую. Искусство стилизации, получившее в его творчестве невиданную высоту, сложность и изощренность, подытоживает опыт прошлого и одновременно намечает новые эстетические идеи. «Ликвидатор литературы XIX века»⁵, художник, по словам Горького, «убивающий» реализм традиционного толка, Чехов «подытожил духовный взлет российского XIX века, да, пожалуй, и духовный взлет всей европейской культуры»⁶ и вместе в тем предопределил судьбы ныне заканчивающегося XX века. Будет ли XXI век веком Чехова? Время рассудит.

Примечания

1. Сухих И.Н. Указ. соч. С. 18.

2. Курдюмов М. Указ. соч. С. 12. Ср. со словами самого Чехова, которые приводит мемуарист: «Толкуют про меня и то, и се... Словом, всякий вздор! А я просто человек, прежде всего... Я люблю природу и литературу, люблю красивых женщин и ненавижу рутину и деспотизм.

— Политический деспотизм?

— Всякий!.. где бы и в чем бы он ни выражался, — резко оборвал Чехов. — Все одно: в министерстве внутренних дел или в редакции «Русской Мысли» (Щеглов Ив. (И.Л. Леонтьев) Из воспоминаний об Антоне Чехове // Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения «Нивы». 1905. № 6. Стлб. 416).

3. Тюпа В.И. Художественность чеховского рассказа. С. 119.

4. Там же. С. 113.

5. Амфитеатров А.В. Указ. соч. С. 172.

6. Горенштейн Ф. Мой Чехов осени и зимы 1968 года // Книжное обозрение. 1989. № 42. 20 октября. С. 8.