Здоровье Антона Павловича становилось все хуже и хуже. Но его, как всегда, влекло в Москву. В письмах конца 1903 года он пишет жене: «Милая моя начальница, строгая жена. Я буду питаться одной чечевицей, при входе Немировича и Вишневского буду почтительно вставать, только позволь мне приехать... Пора уже вам, образованным людям, понять, что в Ялте я всегда чувствую себя несравненно хуже, чем в Москве...» И в другом письме к К.С. Станиславскому: «Я сижу у себя в кабинете и все поглядываю на телефон. По телефону мне передаются телеграммы, и я вот жду каждую минуту, что меня позовут, наконец, в Москву».
В декабре 1903 года Чехов уехал в Москву, откуда писал: «Я теперь в Москве не живу, а только пробую, нельзя ли мне тут жить». Чехов окунулся в кипучую театральную жизнь, принимал участие в репетициях «Вишневого сада» в Художественном театре. Вскоре состояние здоровья заставило Чехова засесть дома, но и тут он постоянно был окружен режиссерами и актерами театра.
Премьера «Вишневого сада» была назначена на 17 января 1904 года. Впервые Чехов был в Москве во время премьеры своей пьесы. В этот день, совпавший с днем рождения Антона Павловича, литературной и театральной общественностью Москвы готовилось торжественное чествование писателя в театре по поводу двадцатипятилетия его литературной деятельности. В среде же литературных друзей Чехова к этому юбилею готовилось особое письмо к издателю А. Марксу от имени группы известных писателей, ученых, артистов, общественных деятелей с просьбой о расторжении кабального для Чехова договора с издателем.
Текст этого письма к А. Марксу был составлен Л.Н. Андреевым и А.М. Горьким. Вот содержание этого интересного, но не отправленного по назначению документа:
«В настоящий момент, когда вся Россия приготовляется праздновать четвертьвековой юбилей А.П. Чехова, с особенной силой выдвигается вопрос, которым в последнее время болезненно интересуется русское общество и товарищи Антона Павловича. Дело заключается в поразительном и недопустимом несоответствии между деятельностью и заслугами Антона Павловича перед родной страной, с одной стороны, и необеспеченностью его материального положения, — с другой.
25 лет работает А.П. Чехов, 25 лет неустанно будит он совесть и мысль читателя своими прекрасными произведениями, облитыми живою кровью его любящего сердца, и он должен пользоваться всем, что дается в удел честным работникам — должен, иначе всем нам будет стыдно. Создав ряд крупных ценностей, которые на западе дали бы творцу их богатство и полную независимость, Антон Павлович не только не богат — об этом не смеет думать русский писатель, — он просто не имеет того среднего достатка, при котором много поработавший и утомленный человек может спокойно отдохнуть без думы о завтрашнем дне. Иными словами, он должен жить тем, что зарабатывает сейчас — печальная и незаслуженная участь для человека, на которого обращены восторженные взоры всей мыслящей России, за которым, как грозный укор, стоят 25 лет исключительных трудов, ставящих его в первые ряды мировой литературы...
Нам известен Ваш договор с А.П. Чеховым, по которому все произведения его поступают в полную Вашу собственность за 75 000 рублей, причем и будущие его произведения не свободны: по мере появления своего они поступают в Вашу собственность за небольшую плату, не превышающую обычного его гонорара в журналах, — с того только огромной разницей, что в журналах они печатаются раз, а к Вам поступают навсегда. Мы знаем, что за год, протекший с момента договора, Вы в несколько раз успели покрыть сумму, уплаченную Вами А.П. Чехову за его произведения: помимо отдельных изданий, рассказы Чехова, как приложение к журналу «Нива», должны были разойтись в сотнях тысяч экземпляров и с избытком вознаградить Вас за все понесенные Вами издержки. Далее, принимая в расчет, что в течение многих десятков лет Вам предстоит пользоваться доходами с сочинений Чехова, мы приходим к несомненному и печальному выводу, что А.П. Чехов получил крайне ничтожную часть действительно заработанного им. Бесспорно нарушая имущественные права Вашего контрагента, указанный договор имеет и другую отрицательную сторону, не менее важную для общей характеристики печального положения Антона Павловича: обязанность отдавать все свои новые вещи Вам, хотя бы другие издательства предлагали неизмеримо большую плату, должна тяжелым чувством зависимости ложиться на А.П. Чехова и несомненно отражаться на продуктивности его творчества. По одному из пунктов договора Чехов платит неустойку в 5000 рублей за каждый печатный лист, отданный им другому издательству. Таким образом, он лишен возможности давать свои произведения даже дешевым народным издательствам. И среди копеечных книжек, идущих в народ и на обложке своей несущих имена почти всех современных писателей, нет книжки с одним только дорогим именем — именем А.П. Чехова.
И мы просим Вас, в этот юбилейный год, исправить невольную, как мы уверены, несправедливость, до сих пор тяготевшую над А.П. Чеховым. Допуская, что в момент заключения договора Вы, как и Антон Павлович, могли не предвидеть всех последствий сделки, мы обращаемся к Вашему чувству справедливости и верим, что формальные основания не могут в данном случае иметь решающего значения.
Для фактического разрешения вопроса мы просим принять наших уполномоченных: Н.Г. Гарина-Михайловского и Н.П. Ашешова».
Подписали бумагу: Федор Шаляпин, Леонид Андреев, Ю. Бунин, И. Белоусов, А. Серафимович, Е. Гославский, Сергей Глаголь, П. Кожевников, В. Вересаев, А. Архипов, Н. Телешов, Ив. Бунин, Виктор Гольцев, С. Найденов, Евгений Чириков.
Как пишет в своих воспоминаниях писатель Н.Д. Телешов, у которого задержался этот документ, имелись все основания считать, что успех переговоров был обеспечен, но А.П. Чехов узнав о предполагаемом обращении к А. Марксу, запротестовал и просил не делать этого, и дальнейший сбор подписей под письмом прекратился.
17 января в Художественном театре шла премьера «Вишневого сада». Между третьим и четвертым актом на сцене состоялось чествование Чехова. В воспоминаниях друзей-современников описывается, с каким трудом стоял на сцене больной писатель, вынужденный выслушивать многочисленные приветствия. У горячо любивших писателя друзей тоскливо сжималось сердце при мысли, что они видят Чехова, быть может, уже в последний раз.
Январь и половину февраля Антон Павлович, почти все время болевший, прожил в Москве и лишь 17 февраля возвратился к себе в Ялту. Но и здесь состояние его здоровья не улучшилось. Тем не менее в письме из Ялты Б. Лазаревскому от 13 апреля 1904 года мы находим такие строки: «...В июле или в августе, если позволит здоровье я поеду врачом на Дальний Восток...». На Дальнем Востоке в это время шла русско-японская война.
1 мая 1904 года Антон Павлович вновь выехал в Москву и больше уже в Ялту не возвращался. По приезде в Москву писатель опять слег. Когда он немного поправился, по настоянию московских врачей, уже в тяжелом состоянии Чехов вместе с женой Ольгой Леонардовной 3 июня выехал на курорт в Баденвейлер. Там здоровье его продолжало ухудшаться.
В ночь на 2/15 июля 1904 года в Баденвейлере писатель скончался.
О.Л. Книппер-Чехова рассказывает о последних часах Антона Павловича:
«...Даже за несколько часов до своей смерти он заставил меня смеяться, выдумывая один рассказ. Это было в Баденвейлере. После трех тяжелых тревожных дней ему стало легче к вечеру. Он послал меня пробежаться по парку, так как я не отлучалась от него эти дни, и когда я пришла, он все беспокоился, почему я не иду ужинать, на что я ответила, что гонг еще не прозвонил. Гонг, как оказалось после, мы просто прослышали, а Антон Павлович начал придумывать рассказ, описывая необычайно модный курорт, где много сытых, жирных банкиров, здоровых, любящих хорошо поесть, краснощеких англичан и американцев, и вот все они, кто с экскурсии, кто с катания, с пешеходной прогулки, одним словом отовсюду, собираются с мечтой хорошо и, сытно поесть после физической усталости дня. И тут вдруг оказывается, что повар сбежал и ужина никакого нет, — и вот как этот удар по желудку отразился на всех этих избалованных людях... Я сидела, прикорнувши на диване после тревоги последних дней, и от души смеялась. И в голову не могло прийти, что через несколько часов я буду стоять перед телом Чехова...
...В начале ночи он проснулся и первый раз в жизни сам попросил послать за доктором. Ощущение чего-то огромного, надвигающегося придавало всему, что я делала, необычайный покой и точность, как будто кто-то уверенно вел меня. Помню только жуткую минуту потерянности: ощущение близости массы людей в большом спящем отеле и вместе с тем чувство полной моей одинокости и беспомощности...
...Пришел доктор, велел дать шампанского. Антон Павлович сел и как-то значительно, громко сказал доктору по-немецки (он очень мало знал по-немецки): «Ich sterbe...» Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: «Давно я не пил шампанского...», покойно выпил все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда... И страшную тишину ночи нарушала только как вихрь ворвавшаяся бабочка, которая мучительно билась о горящие электрические лампочки и металась по комнате...».
Смерть Чехова была тяжелым ударом для русской литературы, русской общественной мысли. Похороны Чехова 9 июля в Москве вылились в широкую демонстрацию признания огромного литературного и общественного значения творчества писателя.
Чехов похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |