В ялтинский период своей жизни Антон Павлович встречался в Крыму со многими виднейшими деятелями литературы и искусства той эпохи. Сюда в первую очередь относятся встречи с Алексеем Максимовичем Горьким.
В 1898 году началась переписка Горького с Чеховым, а в марте 1899 года Горький приехал в Ялту, и писатели познакомились лично.
В течение трех недель они часто встречались и хорошо узнали друг друга. По возвращении из Ялты Горький писал Чехову из Н.-Новгорода: «Рад я, что встретился с вами, страшно рад! Вы, кажется, первый свободный и ничему не поклоняющийся человек, которого я видел... Я очень прошу вас не забывать обо мне. Будем говорить прямо — мне хочется, чтобы порой вы указали мне мои недостатки, дали совет, вообще — отнеслись бы ко мне, как к товарищу, которого нужно учить».
С этого времени между ними установились дружеские отношения, не прерывавшиеся до самой смерти Чехова. Когда бы ни приезжал Горький в Крым, он всегда был желанным гостем в доме Чехова. До сего времени в саду ялтинского Дома-музея Чехова сохранилась «горьковская скамейка». Именно на этой простенькой некрашеной скамье, находящейся в отдаленном укромном уголке чеховского сада, писатели любили посидеть и поговорить.
В 1901 году А.М. Горький был арестован в Н.-Новгороде по ряду обвинений политического характера. После освобождения из тюрьмы за ним был установлен полицейский надзор, и министерством внутренних дел было вынесено постановление о высылке Горького из Н.-Новгорода в Арзамас. А.М. Горький подал прошение о разрешении ему по состоянию здоровья зиму 1901—1902 годов прожить в Крыму. В конце октября 1901 года он писал Чехову в Ялту: «...Мне разрешили жить в Крыму — кроме Ялты. Выезжаю отсюда около 10 числа и поселяюсь где-нибудь в Алупке или между ею и Ялтой. Буду, потихоньку от начальства, приезжать к Вам, буду — так рад видеть вас! Я, знаете, устал очень за это время и рад отдохнуть».
12 ноября 1901 года А.М. Горький приехал в Ялту, и так как его в городе, согласно полицейскому распоряжению, не имели права прописать, то А.П. Чехов прописывает его в своем доме, по территориальному расположению считавшемся не в городе, а в деревне Аутке. Но, как видно из писем Чехова, полиция и здесь не оставляет Горького без внимания. Так, в письме к жене Чехов пишет: «...А.М. здесь, здоров. Ночует у меня и у меня прописан. Сегодня был становой...» А через два дня вновь сообщает ей: «...Сейчас становой спрашивал в телефон, где Горький...».
После переезда Горького в Олеиз (Мисхор), где он снял дачу Токмаковой «Нюра»1, писатели продолжали часто видеться. Не раз Чехов приезжал в Олеиз к Горькому, а чаще Горький приезжал к Чехову в Ялту, хотя это иногда было и нелегко. Так, в январе 1902 года Горький пишет Чехову: «Очень хочется поехать к вам, но пока не могу. Нужно предварительно выяснить мотивы, по которым ялтинский исправник вздумал взять с меня расписку о невыезде из Олеиза».
Когда писатели не виделись, они много писали друг другу. Содержательная переписка между ними является замечательным вкладом в русскую эпистолярную литературу2. Чехов любил и ценил талант Горького. В первый период их знакомства, в беседах и в письмах, он давал Алексею Максимовичу много ценных литературных советов. В свою очередь и Горький не раз говорил о своей большой любви и уважении к Чехову.
В конце 1901 и начале 1902 г. в Крыму, в Гаспре, на даче у Паниной (ныне санаторий «Ясная поляна») жил Лев Николаевич Толстой. Чехов, любивший Толстого, несколько раз навещал его. Лев Николаевич тоже любил и ценил Чехова — «несравненного художника жизни». Как известно, он дал исключительно высокую оценку творчеству писателя, сказав, что «Чехов — это Пушкин в прозе», а несколько позднее уточнил эту мысль, записав в своем дневнике: «Чехов, как и Пушкин, двинул вперед форму. И это большая заслуга».
Бывал Чехов у Толстого и вместе с Горьким. В своих воспоминаниях Алексей Максимович рассказывает об отношении Толстого к Чехову:
«...Чехова он любил и всегда, глядя на него, точно гладил лицо Антона Павловича взглядом своим, почти нежным в эту минуту. Однажды Антон Павлович шел по дорожке парка..., а Толстой, еще больной в тк пору, сидя в кресле на террасе, весь как-то потянулся вслед..., говоря вполголоса:
— Ах, какой милый, прекрасный человек: скромный, тихий, точно барышня! И ходит, как барышня. Просто — чудесный!»
А Чехов в одном из обоих писем в 1898 году писал: «В своей жизни я ни одного человека не уважал так глубоко, можно сказать, беззаветно, как Льва Николаевича». Два года спустя, в связи с болезнью Толстого, Чехов писал в другом письме: «...Я боюсь смерти Толстого. Если бы он умер, то у меня в жизни образовалось бы большое пустое место. Во-первых, я ни одного человека не люблю так, как его... Во-вторых, когда в литературе ведь Толстой, то легко и приятно быть литератором; даже сознавать, что ничего не сделал и не делаешь — не. так страшно, так как Толстой делает за всех... В-третьих, Толстой стоит крепко, авторитет у него громадный и, пока он жив, дурные вкусы в литературе, всякое пошлячество, наглое и слезливое, всякие шершавые, озлобленные самолюбия будут далеко и глубоко в тени...».
Однако это не мешало Чехову здраво и критически подходить к учению Толстого и к его идее непротивления злу. В зрелую пору своей литературной деятельности Чехов относился к философским идеям Толстого резко отрицательно. В письме к Суворину он писал из Ялты еще в 1894 году:
«...Толстовская мораль перестала меня трогать, в глубине души я отношусь к ней недружелюбно... Во мне течет мужицкая кровь, и меня не удивишь: мужицкими добродетелями... Толстовская философия сильно трогала меня, владела мною 6—7 лет, и, действовали на меня не основные положения, которые были мне известны и раньше, а толстовская манера выражаться, рассудительность и, вероятно, гипнотизм своего рода. Теперь же во мне что-то протестует; расчетливость и справедливость говорят мне, что в электричестве и паре любви к человеку больше, чем в целомудрии и в воздержании от мяса... для меня Толстой уже уплыл, его в душе моей нет, и он вышел из меня, сказав: се оставляю дом ваш пуст. Я свободен от постоя...».
Когда, живя в Гаспре, Л.Н. Толстой тяжело заболел, Чехов принял близко к сердцу его болезнь. Письма Чехова этого периода заполнены постоянным беспокойством за жизнь писателя. Когда Льву Николаевичу было особенно плохо, Чехов писал жене: «...Толстой очень плох; у него была грудная жаба. потом плеврит и воспаление легкого. Вероятно, о смерти его услышишь раньше, чем получишь это письмо. Грустно, на душе пасмурно».
Русская общественность была глубоко обеспокоена состоянием здоровья Л.Н. Толстого. В Москве ходили слухи о смерти Толстого, которую правительство якобы скрывает, опасаясь антиправительственных манифестаций (незадолго до этого Лев Толстой был отлучен от церкви). Как выяснилось позднее из опубликованных после революции архивных материалов, зри слухи и подозрения имели под собой основание, и секретные меры на случай смерти Толстого правительством действительно подготовлялись.
Жена Чехова Ольга Леонардовна писала, например, из Москвы мужу: «...Носятся тревожные и упорные слухи о смерти Толстого. Если это правда, почему не разрешают публиковать? Не понимаю совсем. Вчера во время спектакля только и было разговоров, что о его болезни и смерти. Напиши все об этом...».
А.П. Чехов ответил жене: «...Ты ничему не верь. Если не дай бог случится что, то я извещу тебя телеграммой. Назову его в телеграмме «дедушкой», иначе, пожалуй, не дойдет».
Когда ялтинские и приезжие врачи установили у тяжело больного Толстого дежурства, Чехов огорчался и говорил, что будь он сам здоров, то непременно принял бы участие в дежурствах у Толстого в качестве врача.
Частыми гостями у Чехова в Ялте бывали такие известные в то время писатели, как Д. Мамин-Сибиряк, А. Куприн, И. Бунин, Л. Андреев, Н. Телешов и другие. С ними Антон Павлович был дружен, и они подолгу бывали в чеховском доме. Приездам их писатель всегда был рад.
Своих ялтинских гостей Чехов делил на «приятных» и «неприятных», как он писал в своих письмах; однако он никогда не давал никому почувствовать, что его тяготит тот или иной посетитель. Куприн, например, рассказывал:
«Я боялся уподобиться Борису Лазаревскому, который часами просиживал у Чехова и до такой степени утомлял его разговорами и чтением своих произведений, что у Антона Павловича повышалась температура. И так велика была деликатность этого замечательного человека, что даже своим домашним он не позволял каким-нибудь намеком дать понять Лазаревскому, как тягостны бывали для больного писателя его посещения».
Посещал Чехова в Ялте старинный друг писателя и всей чеховской семьи знаменитый русский художник И. Левитан. На камине кабинета писателя в ялтинском доме сохранилась картина Левитана, изображающая стоги сена в лунную ночь. Этот этюд написан художником в Ялте после одного из задушевных разговоров, в котором Антон Павлович жаловался Левитану на свою тоску по северу. Бывал у Чехова и всемирно известный певец Ф.И. Шаляпин. Он много и с удовольствием пел русские классические романсы и народные песни, которые так любил Чехов в его исполнении. Гостями Чехова бывали артист П.Н. Орленев, академик А.Ф. Кони и многие другие писатели, артисты, музыканты, ученые, привлекаемые талантом писателя и его личным обаянием.
Очень дружен был Чехов в то время с жившими в Ялте писателем-врачом С.Я. Елпатьевским, академиком Н.П. Кондаковым, врачом И.Н. Альтшуллером, постоянно лечившим Чехова, художником Г.Ф. Ярцевым, с врачами А.Н. Алексиным, Л.В. Срединым и П.П. Розановым.
В Ялте на набережной был книжно-табачный магазин И.А. Синани — «Русская избушка», как было написано на его вывеске. Антон Павлович любил заходить к Синани, чтобы посмотреть книжные новинки, посидеть на скамейке около магазина, поговорить о новостях со знакомыми. Здесь он часто встречался с писателями, приезжавшими в Ялту. Жена писателя Ольга Леонардовна Книппер-Чехова в своих воспоминаниях пишет, что Антона Павловича «...всегда тянуло пойти на ослепительно белую, залитую солнцем набережную, вдыхать там теплый, волнующий аромат моря, щуриться и улыбаться, глядя на лазурный огонь морской поверхности, тянуло поздороваться и перекинуться несколькими фразами с ласковым хозяином, посмотреть полки с книгами, нет ли чего новенького, узнать, нет ли новых приехавших, послушать невинные сплетни...». Хозяин магазина завел у себя даже книгу посетителей, где многие известные писатели, артисты, художники оставляли свои автографы. Среди них имеются собственноручные записи А.П. Чехова, А.М. Горького, И.А. Бунина, Д.Н. Мамина-Сибиряка, А.И. Куприна, Вл. И. Немировича-Данченко, Н.Д. Телешова, В.А. Гиляровского и других (сейчас эта книга находится в Центральном Государственном литературном архиве).
И.А. Синани, очень любивший Чехова, между прочим, много помогал Антону Павловичу во время постройки ялтинского дома, руководя хозяйственными делами строительства и выполняя многие поручения Чехова во время его отсутствия в Ялте.
Помимо деятелей литературы и искусства к Чехову часто заходили и малознакомые или даже совсем не знакомые люди. Многие из этих посетителей, далекие от интересов писателя, своими обывательскими разговорами утомляли его и мешали работать. Режиссер Московского Художественного театра Л.А. Суллержицкий опубликовал записанные им со слов артистки театра Н.А. Бутовой воспоминания о Чехове:
«Будучи в Ялте, я зашла к Антону Павловичу. Он сидел на балконе, а возле него на перилах лежал большой морской бинокль.
— Это мой спаситель, — посмеялся он, указывая на бинокль.
— То есть как спаситель?
— А так. Когда ко мне приходят и начинают умные разговоры, я беру бинокль и начинаю смотреть в него. Если это днем, — то на море, а ночью — в небо. Тогда гостям кажется, что я думаю о чем-то важном, глубоком, они боятся помешать мне и доже умолкают.
Через некоторое время мы сошли в сад и сидели там на скамье... Пришла одна дама и стала говорить о его произведениях. Долго он смотрел то в одну сторону, то в другую, а потом встал и просительно проговорил:
— Маша! Принеси мне бинокль!..»
Сам А.П. Чехов писал жене в августе 1900 года: «Пишу пьесу3, но гости мешают дьявольски. Вчера с 9 часов утра до вечера, а сегодня с обеда. Все путается в голове, настроение становится мелким, злюсь, и каждый день приходится начинать сначала...» А через три дня сообщает ей же: «...Вчера пошел в сад, чтобы отдохнуть немножко, и вдруг — о ужас! — подходит ко мне дама в сером, NN. Она наговорила мне разной чепухи и между прочим дала понять, что ее можно застать только от часа до трех. Только! Простилась со мной, потом немного погодя опять подошла и сказала, что ее можно застать от часа до трех. Бедняга, боится, чтобы я не надоел ей...».
В последние годы популярность Чехова в Ялте была необычайно велика. Во время своих прогулок по набережной он привлекал к себе внимание любопытной публики, это его всегда тяготило. Писатель В. Ладыженский описывает, например, такой эпизод:
«Стояла хорошая, жаркая и сухая погода. Чехов чувствовал себя очень хорошо и вечером предложил мне пойти гулять с тем, чтобы поужинать в городском саду... Прогулка шла очень недурно, но только до набережной. На набережной Чехов привлек к себе внимание публики. На него оглядывались, а следом за ним, как дельфины за пароходом, показались «антоновки»4. Чехов смущался все больше и больше:
— Пойдем скорее. А то неловко. Видишь, здесь много людей.
Мы ускорили шаги, добрались до городского сада и заняли столик. Здесь присоединился к нам еще один из наших общих друзей, и мы занялись гастрономическими соображениями. Но недолго пришлось нам на этот раз благодушествовать. Толпа росла кругом столика, а аллеи сада наполнялись мужественными и неотвратимыми «антоновками».
— Нет, так невозможно. Неловко очень. Чего ж это они на нас все так глядят! Пойдемте в ресторан, тут кабинет есть один, — смущенно говорил Чехов, забывая, по-видимому, что глядели не на нас, а на него. И вслед за ним мы вынуждены были спрятаться в кабинете. Чехов боялся толпы, как боялся позы, которой в нем никогда не было...».
О другом эпизоде рассказывает в своих воспоминаниях А. Куприн:
«Как-то раз он (Чехов) вернулся в очень веселом настроении духа с набережной, где он изредка прогуливался, и с большим оживлением рассказывал:
— У меня была сейчас чудесная встреча. На набережной вдруг подходит ко мне офицер-артиллерист, совсем молодой еще, подпоручик. — «Вы А.П. Чехов?» — «Да, это я. Что вам угодно?» — «Извините меня за навязчивость, но мне так давно хочется пожать вам руку!» И покраснел. Такой чудесный малый, и лицо милое. Пожали мы друг другу руки и разошлись».
Бывал у Чехова в Ялте в гостях известный в свое время пианист Самуэльсон. В своих воспоминаниях он рассказывает, что Чехов, любивший музыку, особенно любил ноктюрн Шопена C-dur и всегда просил исполнить его. Кстати, из различных воспоминаний и писем Чехова видно, что у писателя было несколько любимых романсов русских композиторов: П.И. Чайковского — «Ночь» («Отчего я люблю тебя»), «Ночи безумные», «Снова, как прежде, один»; М.И. Глинки — «Сомнение», «Я помню чудное мгновенье»; Н.А. Римского-Корсакова — «О чем в тиши ночей», «На холмах Грузии»; А.Г. Рубинштейна — «Ночь» («Твой голос для меня») и другие.
Профессор Бобров, создатель детского санатория для больных костным туберкулезом (в Алупке-Саре), устраивал в пользу этого санатория концерты с участием известных артистов и музыкантов Чехов с удовольствием посещал эти концерты, которые обычно устраивались в Алупке, на Львиной террасе Воронцовского дворца. Однажды, по рассказу сестры писателя М.П. Чеховой, там тоже произошел характерный эпизод. За столиком на одной из площадок террасы сидели А.П. Чехов, О.Л. Книппер-Чехова и М.П. Чехова. Кто-то из присутствовавших, сидевший за одним из соседних столов, поднялся и, обратившись к публике, громко, в напыщенных выражениях приветствовал «находящегося среди нас» Чехова — «гордость русской литературы». Покрасневший, растерявшийся писатель немедленно поднялся из-за стола, куда-то ушел и больше не возвращался. Мария Павловна и Ольга Леонардовна через некоторое время также вынуждены были уйти. Разыскав Антона Павловича, они уехали домой в Ялту, так и не послушав концерта.
Интересна запись самого Чехова в его записной книжке по поводу таких встреч и приветствий: «Приезжаю к знакомому, застаю ужин, много гостей. Очень весело. Мне весело болтать с соседками и пить вино. Настроение чудесное. Вдруг поднимается N с важным лицом, точно прокурор, и произносит в честь мою тост. Чародей слова, идеалы, в наше время, когда идеалы потускнели... сейте разумное, вечное. У меня такое чувство, точно я был покрыт раньше колпачком, а теперь колпачок сняли, точно в меня прицелились. После тоста чокались, молчание. Пропало веселье. — Вы теперь должны сказать, — говорит соседка. — Но что я скажу? Я охотно бы пустил в него бутылкой. И спать ложусь с осадком в душе. «Смотрите, смотрите, господа, какой дурак сидит среди вас!».
Примечания
1. До Великой Отечественной войны там помещался санаторий ЦК профсоюза кино-фотоработников. Во время немецко-фашистской оккупации Крыма дом был разрушен.
2. Переписку Чехова с Горьким см. в книге: «М. Горький и А. Чехов». М., Акад. наук ССОР, 1937.
3. «Три сестры».
4. «Антоновками» друзья писателя, шутливо прозвали многочисленных поклонниц Антона Павловича, всегда стремившихся оказать ему какое-либо внимание, услугу: встретить его, проводить до дому и т. д.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |